Но совсем на лад дело пошло только после того, как орели увидели Верховного Правителя, парящего рядом с уставшими братьями. Возле него сновали бдительные ольты, которые, кажется, уже были не рады, что привели его в чувство. Правитель и думать не хотел о своих ранах, и о том, что моральные и физические перегрузки запросто могут привести еще к одному обмороку, и случиться это может прямо над вулканом. Несчастье словно вдохнуло в Донахтира новые жизненные силы. Он только морщился от боли, когда, отдавая распоряжения, забывался и взмахивал больной рукой, пугая ольтов. Но даже они вынуждены были признать, что с появлением в первых рядах сражающихся Великого Иглона, вулкан начал заметно успокаиваться, а орели удвоили свои усилия. То ли их вдохновил вид Правителя, не совсем, правда, бодрый, но и совсем не умирающий; то ли, действительно, качнувшаяся в сторону жизни чаша весов незавершенного злодейства, заставила и вулкан сменить гнев на милость.
Как бы там ни было, но к исходу третьего дня последняя, изнемогающая от усталости смена орелей разомкнула, наконец, кольцо, и под затухающий в недрах горы рокот, жители Сверкающей Вершины смогли осмотреть, что осталось от их города.
Пригодных для жилья гнездовин совсем не было. Дворец Иглона и весь верхний ярус погребла под собой остывающая лава. Нижний ярус и соседние склоны, помимо разрушений, вызванных сотрясениями изнутри, были плотно засыпан каменеющим пеплом. И только на самых окраинах еще оставались жалкие остатки былого великолепия.
Но горестные стенания над руинами раздавались недолго.
Огромное количество орелинских семей осталось без крова и нуждалось в немедленном расселении. Поэтому, не растрачивая время на бесполезные горевания, большая часть орелей из других городов разлетелась по домам вместе с теми, кого они готовы были приютить в своих семьях.
На пепелище задержались только старейшины ремесленников вместе с Иглонами, да Донахтир, без конца отбивающийся от ольтов, которые требовали его немедленного возвращения в Главнейший Город. Бережно поддерживая раненную руку, Великий Иглон повсюду следовал за старейшинами и внимательно слушал, что они говорили.
А говорили они вещи малоутешительные. Город подвергся таким ужасным разрушениям, что для его восстановления требовались годы…
– Но восстановить все-таки можно? – с надеждой спросил Великий Иглон.
Старейшины пожали плечами.
– Нет ничего невозможного, – сказали они. – То, что было сделано руками всегда можно повторить.
– Отлично, – выдохнул Донахтир.
И вдруг побледнел, зашатался, беспомощно захлопал крыльями и стал падать туда, где прежде был балкон, или внешняя терраса какой-то гнездовины, а теперь дышала зловещими багровыми переливами покрывающаяся черной окалиной лава.
К счастью, ольты не дремали. Они успели подхватить своего Правителя, и после этого вопрос о дальнейшем пребывании Великого Иглона возле строптивого вулкана был, наконец, решен в пользу врачевателей. С видимым облегчением уложили они своего пациента на носилки и без лишних разговоров унеслись в сторону Главнейшего Города.
* * *
В то же самое время, далеко внизу, в разоренном Гнездовище, Старик и Тористин устало сидели на скамье Рофаны, предаваясь самым грустным мыслям. Они только что вернулись после целого дня бесплодных поисков и теперь переводили дух, горюя каждый о своем.
Жители поселения, как сквозь землю канули.
Старик не знал, что и думать. Три дня, показавшиеся бесконечно долгими, летал он в сопровождении опального ореля, пытаясь отыскать хотя бы след своих сородичей, но тщетно! Тропинка, по которой жители Гнездовища ушли ночью того страшного дня, когда по нелепой случайности погиб Лоренхольд, вела вниз, почти в самую Долину. На ней было множество мест, опасных для тех, кто не умеет летать, но вполне преодолимых. Старик помнил, что все хорошо проверил до самого пологого склона, поросшего незнакомыми деревьями и травой. Если бы по пути к нему случилась какая-нибудь трагедия, они бы с Тористином обязательно увидели. Но никаких следов не было вообще!
Старик ничего не понимал.
Раз за разом, исследуя тропу, они залезли в каждую щель, за которой угадывалась пещера, где уставшие путники могли устроить привал. Одну пещеру найти удалось, однако надежды на то, что жители Гнездовища в ней побывали, улетучились прямо на пороге. Пещера была слишком мала, чтобы вместить целое поселение. К тому же, она оказалась на удивление чиста, как будто её вымели. А устроить привал и не оставить следов орели, да еще в таком количестве, никак не могли.
Тористин огорчился не меньше Старика. Он изо всех сил старался загладить свою вину так, что на второй день даже согласился слетать прямо в Долину, чего ни один орель со Сверкающей Вершины не мог себе позволить. Кроме, разве что, Генульфа, но и он, к тому времени, когда спускался в Долину, уже был лишен права называться орелем со Сверкающей Вершины…
В Долине Старика с Тористином тоже ждало разочарование. Потратив на перелет больше половины дня, они опустились на небольшое плато, с которого хорошенько осмотрелись.
Глупо, конечно, было надеяться на то, чтобы увидеть здесь жителей Гнездовища. Но Старик хотел проверить весь путь до конца, прежде чем совсем отказываться от поисков.
Печально стояли два ореля, овеваемые ветром, над широко раскинувшейся Долиной. Где-то рядом журчал крошечный ручеек, стрекотали кузнечики, и какие-то растения источали дивный аромат.
Тористин впервые увидел землю.
Здесь все оказалось не так, как он привык – прекрасно и, одновременно с тем, пугающе. Мягкий мох, совсем непохожий на твердые надежные скалы, слегка пружинил под ногами, так что, сделав пару неуверенных шагов, орель едва не вывернул лодыжку. Вода в ручейке привлекла, было, его внимание, но дотронуться до неё, а тем более попить, как это сделал Старик, Тористин не решился. И воздух! Тому, кто с рождения привык дышать чистым горным воздухом, запахи земного лета показались удушающими. Нет, все же прав закон орелей со Сверкающей Вершины – Летающим не место на земле! И Тористин, когда вернется, ни словом не обмолвится о том, где был и что видел. Земля ему совсем не понравилась.
Зато Старик чувствовал себя вполне уверенно.
Глубоко вдыхая в себя ароматы трав и цветов, он остановившимся взглядом смотрел на Долину. И такая тоска была в этом взгляде, что Тористину невольно захотелось его чем-то утешить.
– Может твои сородичи за ночь успели спуститься до склона? – предположил он, потирая подбородок. – К полудню дошли сюда, а вечером, или ночью уже были во-он там…
Он показал рукой через Долину туда, где, подобно миражу, таинственно переливался в солнечном мареве густой лес.
Старик укоризненно посмотрел на ореля.
– Тористин, о чем ты говоришь? Мы с тобой и то добирались до этого места пол дня…
– Это потому, что без конца спускались и осматривали каждый камень. А вот, если бы летели без задержек…
– Летели? – Старик невесело усмехнулся. – Юноша, наверное, ты забыл – мои сородичи не умеют летать. За ту ночь они, в лучшем случае, могли пройти лишь половину горной тропы, которую мы осматривали вчера. А, чтобы добраться до места, на которое ты указал, понадобилось бы дней десять пути, да и то, если почти не отдыхать.
Тористин удивленно округлил глаза.
– Так долго?!
Он с сочувствием осмотрел Долину. Подобная медлительность нелетающих не укладывалась в голове ореля.
– Я и представить не мог, что без крыльев жить так сложно! Когда мы гостили в Гнездовище, то особенно над этим не задумывались – там не было особой нужды летать. А, если она и возникла, то только для нас, Летающих, когда приходила пора возвращаться домой. И мы всегда знали, что достаточно взмахнуть крыльями… Но жить вечно прикованным к земле, как какой-нибудь гард или нохр!. Наверное, это ужасно!
Старик не отвечал.
Он снова вернулся мыслями в Долину, которую не видел уже много лет.
Далекие годы счастливой юности встали перед его глазами, оживленные запахами цветов, прогретой солнцем земли; и забытые разговоры прошлого зазвучали в шуме ветра, резвящегося среди деревьев.
Мать, отец, братья и сестры… Какими живыми и молодыми вспомнились они вдруг! Как много жило в их сердцах надежд на будущее, такое же счастливое, как их тогдашнее настоящее!. Куда все ушло? И почему прежде, вспоминая своих близких, Старик видел только их последние дни? Словно заботы о судьбе Гнездовища непроницаемым пологом закрыли все счастливые воспоминания! А ведь их было так много, что хватило бы скрасить еще одну столетнюю жизнь…
Старик вспоминал и кочевников. Как весело они смеялись возле своих костров, когда каждая трапеза превращалась в пир. Разве страдали они оттого, что не знали радости свободного полета? Ничуть! Лишенные крыльев, эти люди наверняка знали что-то такое, что делало их свободными, несмотря на земные оковы. И, может быть, это «что-то» они добывали именно во время своих медлительных переходов с места на место, наблюдая и размышляя о жизни во время пути.
