И все-таки казалось, что он только еще на старте, что все главное у него еще впереди. Я ведь не могу сейчас его фильмы пересматривать, стараюсь не говорить о нем ни с кем. Все-таки еще очень больно. У меня же еще все теперь путается: в памяти моей не знаменитый Сергей Бодров, а тот прекрасный мальчик с ясным взглядом и полуоткрытым от внимания ртом, которого я знал.
…с Леонидом ЗЕЗИНЫМ, бизнесменом
– …Вообще, знаете, образ, созданный СМИ, у меня лично никак не вяжется с тем Сережей, которого я знал. Общие знакомые, смотря очередную программу о Бодрове по ящику, спрашивали с недоумением: «Он, оказывается, был таким серьезным, вдумчивым, ответственным человеком. А мы-то думали, он такой же балбес и шалопай, как и мы». И в принципе, у них были все основания так думать: мы часто вместе проводили свободное время. А вы, наверное, можете представить, как его проводят шестнадцатилетние пацаны?
– И как же?
– Я могу вспомнить кое-какие эпизоды. Например, как Сережа чуть не выбросил меня из окна… Ходили на турники, на брусья. Не то чтобы специально тренироваться шли, а так – шатались по району, не обходя спортивные площадки стороной… А вот потом мы вместе поступили в университет. Сережа – на отделение искусствоведения. Он был звездой на факультете…
– До киноролей?
До. И после… Я вам скажу: плохой я свидетель. Некоторых из тех, кто общался с Сергеем в студенческие годы, не раз просили поучаствовать в подготовке телевизионных фильмов о нем. Однажды по дороге на съемки подобной передачи мы решили поделиться друг с другом, кто что помнит – детали и подробности, которые могут быть интересны журналистам. Как я ни старался, но ничего героического, да и вообще подходящего для эфира, в голову не приходило. И выяснилось, что у всех, как и у меня, остались в голове обычные истории. Счастливые – как бывают счастливыми всякие воспоминания о молодости. Я Сережу, получается, не знал? Думаю, не так. Просто из моих воспоминаний не сошьешь ни статьи, ни телепередачи. Знаете, иногда образ человека гораздо лучше рисуют не глянцевые истории, а всякие мелочи. Например, детали обстановки, в которой вырос Сергей, какие-то мелкие, вроде бы незначительные детали… Вот помню, например, в его комнате было много таких стильных безделушек. Интересно было посмотреть, что у человека стоит на полке: какие-то старинные очки, из проволоки сделанные, противогаз, какие-то забавные фотографии… Интересного человека окружают необычные вещи.
– У вас остались общие фотографии?
– (Пауза.) У меня есть фото, на котором сняты четыре человека. Троих уже нет в живых. Последний – живой – я. Мои однокурсники, друзья детства, которые в Чечне не служили, в бизнес и политику не лезли, криминалом не занимались. Я вспомнил сейчас эту фотографию, вспомнил, при каких обстоятельствах она была сделана… мы собирались вместе для того, чтобы поиграть в карты…
…с Алексеем КОСУЛЬНИКОВЫМ, журналистом
– Сережа пришел во «Взгляд» после «Кавказского пленника». На тот момент он был сыном известного папы и исполнителем одной из главных ролей в нашумевшем фильме. Больше про него никто ничего не знал. К его появлению в качестве ведущего мы отнеслись поначалу настороженно. Мы выступали за профессиональное телевидение и очень опасались появления непрофессионала в кадре. Мы считали, что ведущий телепередачи это такая профессия, которой нужно учиться, иметь соответствующие навыки. Идея принадлежала Сергею Кушнереву, который понимал все это не хуже нас – но он был готов рискнуть и рискнул. Поначалу Бодров был очень скован. А поскольку свою прекрасную беспечную улыбку он сохранял в любой ситуации, все это выглядело вдвойне неестественно.
– Очень многие говорят об улыбке, по-разному пытаясь ее описать. Хорошее слово – «беспечная».
– Мне кажется, она была именно беспечной. Он, правда, все время улыбался. Его ничто не могло вывести из равновесия, он был абсолютно самодостаточный. Кто скажет, что это плохо? Это хорошо. Я видел некоторое количество таких улыбок. Как правило, это были защитные улыбки. Но это не про него. Потом уже, правда, когда появилось много охотников сокращать дистанцию, вторгаться в его не то что личную, но внутреннюю жизнь, такой оттенок появился. В таких случаях он уже улыбался как бы не про то. А про то, что «у меня все хорошо и даже лучше. Даже и не пытайтесь чего-нибудь узнать. У меня настолько все прекрасно, что вам и не снилось».
– При вот этом «даже и не пытайтесь узнать» была ли у него способность при необходимости вникнуть в другого человека? Было ли у него любопытство?
Да. Несомненно. Я так понимаю, что все его киноопыты – и актерские, и режиссерские, и сценарные – на самом деле были порождены его любопытством. В первую очередь человеческим. И только потом профессиональным. Несмотря на искусствоведческое образование, ему хотелось решать не эстетические и не стилистические задачи. Ему было интересно про жизнь и про людей. Причем интерес этот был не зоологический, он не тарантулов изучал, не бабочек на иголки накалывал. Он все время пытался что-то еще узнать, понять про людей. Я думаю, что во многом это произошло благодаря телевидению, благодаря «Взгляду».
– Почему он ушел из «Взгляда»?
– Формально – из-за съемок. А о настоящей причине я могу только догадываться. Думаю, что, работая на программе (а это хорошая была программа, теперь таких нет), он получил слишком большую дозу информации, человеческих эмоций извне. Ведь он был нормальным московским мальчиком, аспирантом, с папой-режиссером, с мамой-искусствоведом. Жил замкнутым московским мирком, многого не знал и не видел – как устроена страна, чем она живет. А тут обрушилось. Не то чтобы ему это было не нужно – нет, очень нужно. Но, может быть, не в таких объемах и не такими порциями. И без необходимости так быстро и так публично на это реагировать. Да еще и несколько аффектированно, без чего не бывает телевидения. Я думаю, что ему нужно было как-то отдалиться и все это переварить.
– Ваша статья, написанная после Кармадона, одна из немногих, в которой ощущается глубоко личная утрата. Вы говорите, что не были друзьями. Но это был не журналистский текст… И еще чувствуется, что вы были не просто привязаны к нему, но вас еще что-то глубоко задевало в этом человеке…
– Я отвечу вам словами, которые ничего не скажут. Гармония. Совершенство. Спокойствие. И ясность. Можно не сомневаться, что, как и все люди, он знал, что такое обида, и отчаянье, и растерянность… И все-таки он шел по жизни – смеясь. Мы говорили по многу часов и о разных вещах. Он в откровенности пускаться не любил и мало кого подпускал близко. Я готов поверить, что у него были задушевные друзья, но что-то я про них ничего не знаю. Я думаю, что гармоничные отношения у него складывались с теми, кто ценит дистанцию как гарантию гигиены взаимоотношений. Наши разговоры касались сценариев, которые он хотел писать, или фильмов, которые он хотел снимать. Но ведь человек в жизни хочет не только снять кино или написать сценарий. Он хочет быть счастливым, и у него есть какие-то предположения, что надо сделать для этого. Так вот, по-моему, Бодров не задавался вопросом: что надо сделать, чтобы быть счастливым. Он счастливым и так был. Мы ведь привыкли, что счастье – это такое состояние, которое посещает человека на мгновение, а по жизни счастливым может быть только идиот. Бодров идиотом не был. Напротив, он был умным человеком, думающим, сомневающимся, не чуждым рефлексии… И счастливым, так вот.
– Вам казалось, что в этом есть какой-то секрет, который очень важно разгадать?
– Именно. И до сих пор я его не разгадал, и людей таких не встречал больше. Правда. Для меня слово «совершенство» – это ключевое слово по отношению к Бодрову.
Но вот что печально. Остаться ему в культурной памяти Данилой Багровым – неправильно. Автором фильма «Сестры» – мало. Автором диссертации про венецианскую живопись – смешно. Про телевизионные эфиры мы и говорить не будем, все звезды из телевизора со временем становятся персонажами архивов. А вот этот свет, который он излучал… Он-то ведь и был его секретом, который не разгадаешь. Да и ни к чему.
…с Леонидом ПАРФЕНОВЫМ, журналистом
– Еще до «Брата», после знакомства на премьере «Кавказского пленника» и недолгой работы Бодрова-младшего в программе «Намедни», я понял, что в качестве телеведущего Сергей был бы очень силен. Он нес в себе образ современности и при этом – заряд огромного душевного здоровья. Я даже тогдашнему гендиректору НТВ Малашенко это объяснял: давайте что-то парню предложим – ведь в ком еще найдешь современность без порочности!
Но в телеведущие Сергей не рвался. «Взгляд» он вел, на мой взгляд, неудачно. У него было не очень подвижное лицо, и получалось слишком обыкновенно, слишком статично, никакой краски. Главное, Бодрова там не было. Он вообще тяготел к «актерству» кинематографическому, которое от сценария идет, а не к телевизионному, которое от правил игры.
