Зрители еще некоторое время топали, перекликались, кашляли, хлопали сиденьями. Наконец стало тихо. И тогда занавес раздвинулся, открывая зрителям сплоченные ряды Северного сияния и полукруг восходящего солнца, намалеванный на заднике заезжим художником-калымщиком.
Хоровое пение гужевайцы любили. С удовольствием пели сами, с удовольствием и слушали. Гужевайцы, как всегда, тепло и сердечно приняли свой прославленный в области коллектив Северного сияния, — мелькнуло в голове Вити Жукова.
Хор исполнил несколько популярных песен, частушек и припевок, и под аплодисменты покинул сцену.
Затем появился Ваня-балалаечник, народный умелец, чье искусство пуповиной неразрывно связано с землей, на которой он родился, как отметил для себя Витя Жуков.
Ваня был в ударе и показал класс. Он выжал у зрителей слезу, проникновенно исполнив Подмосковные вечера (вызвал на размышление... — мелькнуло было у Вити), а потом развеселил, сыграв Вдоль по Питерской, держа балалайку за спиной. Ване хлопали усердно и долго, трижды вызывали на бис. На этом первое отделение закончилось.
И вот настал долгожданный миг: заведующий домом культуры объявил выход иллюзиониста. Тараканов не заставил себя ждать, сноровисто выбежав на сцену, как будто у него было не две ноги, а все шесть. На нем были старый лоснящийся фрак, фалды которого казались приклеенными к штанинам, цилиндр, грязные перчатки и лакированные штиблеты. Остановившись перед микрофоном, он поклонился, блестя глазками, глядевшими в зал с невыразимым лукавством. Завклубом выкатил на сцену низенький столик с атрибутами фокусов.
Тараканов взял со столика газету, показал ее всем, свернул кульком и вылил в него графин воды. Развернул — воды не было. Зал одобрительно загудел: фокус был знаком по телепередачам из цикла На арене цирка. Потом Тараканов завернул в ту же газету графин, развернул — исчез и графин. Потом он смял газету, скомкал, скатал в шарик — и вдруг вместо газеты у него в руках оказался облезлый апатичный голубь явно преклонного возраста. Сняв с головы цилиндр, Тараканов сунул в него голубя, встряхнул — и достал графин с водой. В графине торчала бумажная гвоздичка. Зрители были потрясены — все, кроме Вити Жукова, который состроил снисходительную улыбочку.
Тараканов поклонился всем телом и приступил к следующему номеру программы. Он взял большой цветастый платок, накрыл им графин и посредством манипуляций превратил графин в какую-то фигуру. Когда платок был сорван, ошарашенные зрители увидели сидящую на столике птицу, напоминавшую птеродактиля. Птица повернула голову, посмотрела в зал и вдруг с душераздирающим клекотом подпрыгнула в воздух. Повисла над сценой, распластав огромные перепончатые крылья, а потом взметнулась под потолок. Только черная тень пронеслась над залом. На этот раз даже с лица Вити Жукова сбежала улыбка превосходства.
Гужевайцы некоторое время сидели молча, потом, сначала неуверенно, а затем все громче и громче разразились рукоплесканиями. Высокое мастерство чародея, — как в тумане подумалось Вите, — мгновенно завоевало сердца посельчан....
Тараканов раскланивался. Штаны его при этом задирались, приоткрывая краешки белых носков, а публика все никак не могла успокоиться, отбивая натруженные мозолистые ладони. Особенно по душе пришелся зрителям сеанс массового гипноза. Исполненный с высоким мастерством... мастерством... — грохот аплодисментов сбивал Витю, мысли путались. От шума пробудился Алик Гужевайский, открыл рот и завопил:
— Во бля! Во дает!
Из-за кулис высовывались представители народного хора и тоже хлопали изо всех сил.
Наконец природная сдержанность гужевайцев взяла верх. Аплодисменты смолкли.
Петр Иванович взял со стола склянку с яркой этикеткой, на которой был изображен таракан, перечеркнутый красной полосой.
Зал затаил дыхание. Только, подавшись вперед, шумно сопел Алик Гужевайский.
Петр Иванович отвертел крышку, вздохнул, и присосался к пузырьку. Пузырек опустел, полетел на пол и покатился со звоном.
— Во бля!! — в восхищении завопил Алик Гужевайский и даже затопал ногами. Зал ахнул.
Тараканов неподвижно стоял на одном месте. И вдруг усы его начали потихоньку шевелиться. Вверх-вниз, вверх-вниз. Они росли на глазах, вытягивались, дотянулись до микрофона и стали по нему постукивать. Постукивание продолжалось некоторое время, а потом гипнотизер внезапно сорвался с места и начал сновать по сцене, от кулис до кулис, все быстрее и быстрее, при этом наклоняясь все ниже. Вот он коснулся сцены руками, и они замелькали быстро-быстро. Внезапно, не останавливаясь, Петр Иванович подпрыгнул и побежал по боковой стене вверх. Занавес на мгновенье скрыл его, а потом все увидели, что он бежит по потолку. Спустившись по другой стене, Тараканов снова начал сновать по сцене и теперь уже все зрители убедились, что у иллюзиониста шесть ног, блестящее длинное тело и совершенно жуткие усы.
В глубине зала истошно завопил младенец, кто-то вскочил с места, захлопали сиденья кресел. Пока еще никто ничего не понимал, и Витя Жуков, хотя и с холодком в груди, пытался трезво фиксировать события.
Но событий больше не было. По сцене, залитой ярким светом, бегал огромный черный таракан. Он останавливался на миг, блестя плоскими глазками, пошевеливал длиннющими усами, и снова срывался с места. Казалось, он тоже не понимал, что произошло.
Младенца вынесли на улицу. Но тут Алик Гужевайский, которому невесть что примерещилось, вскочил и страшно завопил, дико тараща глаза и махая руками. Вопль Алика решил дело: зрители ринулись к выходу. В дверях немедленно началась давка. Поднялся невообразимый гвалт. Витя Жуков, поддавшись панике, тоже вскочил и тоже побежал куда-то. Его затянуло в толчею. И никого уже не мог успокоить жалкий дрожащий голос завклубом, который, высунувшись из-за кулис, взывал к разуму гужевайцев.
Витю вынесло из зала, он приостановился перевести дух. В полутьме перед ним мелькали светлые рубашки и платья зрителей, уносившихся от клуба во тьму во все лопатки.
Из служебного входа с пронзительным визгом вывалился народный хор в полном составе. Впереди хора бежал Ваня, размахивая разбитой балалайкой. Артисты помчались вниз по склону, не разбирая дороги.
Последним из клуба выполз Алик Гужевайский. Он завывал и хлюпал носом.
Зал опустел. Исчез и Петр Иванович.
* * *
В поссоветовских окнах еще горел свет, когда первые зрители появились на площади. Среди них был и Витя Жуков в порванной в давке рубашке и с разбитой губой. Витя давно уже знал, что нужно делать. Он бежал в поссовет. Председатель поссовета Колмогоров сидел за столом, жуя папиросу, и диктовал секретарше какую-то бумагу. Волосы у него, как всегда после утомительного рабочего дня, стояли дыбом. Ворвавшиеся в кабинет расхристанные, тяжело дышавшие люди прервали его на полуслове.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
