— Тихо ты! — оборвал дрожащий голос рассказчика председатель. — Вот что: если побежит — тогда стреляй.
— А может, багром его? — спросил агроном Пивень.
— Да, багром... А может, и багром? Не съест же?..
— Не... Багром оно не того... Дустом надо. Или бурой.
Подходили остальные добровольцы, с берега лез народ.
— Он твою буру... вместе с тобой... — высказал кто-то всеобщее опасение.
— Что же делать-то, братцы? — тоскливо спросил председатель. — Хоть в район звони, ей-богу...
— А чего в районе? Санэпидстанция одна. И та недавно проворовалась...
— Бредень нужен, — подумал вслух агроном. — Накинуть, значит, ноги спутать, и в машину. А там видно будет — в эпидстанцию или в цирк, или еще куда...
— Во-во! В город, в цирк! Пусть его там расгипнотизируют!
— А ведь верно! — просветлел председатель. — Может, он и сам фокусу не рад. Превратиться превратился, а обратно — никак.
Добровольцы уже другими глазами посмотрели на чудище.
— Может, он и человек хороший. Не по злобе, значит...
— Вот те и на! А мы его дустом хотели!
— А кто хотел-то?..
Принялись искать негодяя, предложившего дуст, и не нашли. Потом двоих отрядили за бреднем. Гипнотизер тем временем все стоял у стены на своих нелепых ворсистых лапках и дергал усами...
В наступившей тишине вдруг послышались приглушенные голоса из-за дверей дежурки. Все навострили уши.
— Это ж Фалеева голос! — догадался кто-то. — Сторожа пристанского!
Председатель отреагировал быстро. Оставив возле гипнотизера вооруженную охрану, он повел остальных к дежурке. Дверь была заперта изнутри. Оттуда доносились все более громкие и все более несуразные вопли.
Москаленко стукнул в дверь. Подождал и решил:
— Ломаем.
Навалился. Дверь распахнулась. В ярком сиянии лампочки, слегка затуманенном пластами табачного дыма, обнаружилась следующая картина: молодой газетчик Витя Жуков ползал вокруг стола, на котором, поджав ноги, сидел Фалеев, и вскрикивал:
— Я не Жуков! Я жук! Ж-ж-ж!..
Толпа на берегу поредела. Те, кто не смог прорваться на пристань, разожгли в отдалении костры, грелись, вели разговоры. Рупь-пятнадцать в перевернутом старом ведре пек в костре картошку. Обстановка была мирная.
Поднимался легкий ветерок. Уже позеленел восточный край неба. С реки накатывалась пронизывающая свежесть.
Подъехала еще одна машина — серый фургон гужевайского медвытрезвителя. Милиционеры подсели к костру.
С пристани на берег перетащили упиравшегося Витю Жукова. Витя взмахивал руками, жужжал и подпрыгивал, будто пытаясь полететь. Вид у него был при этом абсолютно обреченный. Фалеев шел следом, гордо выпрямившись.
Их усадили в один из уазиков и машина унеслась в поселок, страшно громыхая на ухабах.
Рассвет наступил.
Вдруг в тишине оглушительно бухнул выстрел.
— Держи гипнотизера! Убежит ведь, гадина!.. — заорал кто-то на пристани.
Все произошло в мгновение ока. Заряд, выпущенный из дробовика, нисколько не повредил гипнотизеру. Блестящее тело промчалось по дебаркадеру, сбило с ног нескольких зевак, сбежало на берег и устремилось куда-то вдоль самой кромки воды.
Никто его не преследовал. Только зашуршала в отдалении осока и всё стихло.
Сидевшие у костров повскакали при звуке выстрела, завертели головами, рванулись было бежать и остановились. Потом появился Колмогоров. Лицо у него было зеленоватым. Он прошел мимо своего Запорожца, и, никого не замечая, механически зашагал к поселку. За ним на откос поднялись остальные.
Позади всех, кучкой, брели агроном Пивень, бригадир Ковшов и милиционер Москаленко.
— Ну и ночка, — сказал Москаленко. — Кому скажи — не поверят.
Ковшов думал о чем-то о своем. Дробовик он нес на плече, держа его за дуло.
— Да, чего только не бывает, — проговорил агроном. — Вот в Михайловке в прошлом году бык сбесился. Две машины на дороге перевернул. Главное дело, что характерно, обе машины были красного цвета.
— Про это я слыхал, — кивнул Ковшов. — Этот же бык тогда еще собрание разогнал. Собрались доярки на политинформацию, сели по лавкам, а бык сзади — землю копытами роет. Директор совхоза — тогда еще Сидоренко был, — тогда говорит: ну, кажется, нам пора закругляться. И к машине трусцой. А бык-то — за ним. Директор бегом. А бык шибче. Он вокруг доярок — те в визг. Спасибо, шофер газанул, подскочил, Сидоренко — на подножку, за зеркало ухватился и понеслись. Машина, на ней сбоку директор, позади бык, а за быком — доярки. И вопят, главное, благим матом!..
— Бабы, — глубокомысленно подытожил Москаленко. — Они, известно: дуры.
Люди потянулись к поселку. Из-за синих бугров выкатывалось солнце. День обещал быть жарким...
1983
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
