Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не вставая, Игорь повернул тумблер на сложном, чем-то похожем на его стол с приборами в кабине самолета, пульте, и по стенам, вернее по панелям, забегали разноцветные блики, волны, радуги.
Игорь покрутил ручку – и музыка сменилась. Зазвучал концерт Чайковского, а на потолке, вытесняя друг друга, стали появляться слайды с видами русской природы: березовые голые рощи, скованные льдом реки, старые усадьбы среди сосен.
– Потрясающе! – сказала девушка.
Игорь улыбнулся.
– Все сам. Вот этими руками.
– Только почему на потолке? Шею сломаешь.
– Я обычно лежа смотрю, – серьезно объяснил Игорь. – Лежа очень удобно.
Андрей Васильевич Тимченко тоже был дома: смотрел рассеянно телевизор и разговаривал с дочкой.
– Два зачета досрочно сдала, – рассказывала она. – Языкознание и фонетику.
– Замуж еще не вышла? – пошутил отец. – Все-таки три дня не виделись.
– Пока что нет.
– А когда выйдешь, нам с матерью хоть сообщишь?
Наташа улыбнулась, но как-то не очень весело.
– Конечно, сообщу. Если рядом телефон будет.
Отцу такой юмор не понравился, но он промолчал: сам ведь завел разговор.
Вошла с кухни Анна Максимовна со стаканом морковного сока в руках.
– О чем беседовали? – спросила она с беспокойством.
– Так… О жизни вообще. – Наташа встала. – Я пошла учиться.
Она взяла книгу, заложенную тетрадкой, и ушла к себе в комнату. Анна Максимовна поставила морковный сок перед мужем.
– А ну его к лешему, – взмолился Тимченко.
– Надо. Это сплошной каротин. Очень хорошо для глаз… Ведь знаешь.
– Каротин, карантин, – пробормотал Андрей Васильевич, но сок выпил. А жена уже достала из-под журнального столика прибор, которым измеряют давление, и стала оборачивать руку мужа повязкой.
– Зачем? – вяло протестовал Тимченко. – Это-то зачем?.. Только смотреть мешаешь… Ну, сколько там настукало?
Жена улыбнулась: знала, что обязательно спросит.
– Идеально. Сто двадцать на восемьдесят… Вот тебе Распутин, «Живи и помни». Это надо прочесть. Я очками заложила, где начинается.
…В спальне у Тимченко стояли рядышком две солидные, отсвечивающие полировкой кровати. Андрей Васильевич закрыл однотомник Распутина и потушил ночник.
– Андрюша, – сказала вдруг жена. Оказывается, она не спала – просто лежала с закрытыми глазами. – Тебе Наталья что-нибудь говорила?
– Вроде нет… А что? – встрепенулся Тимченко.
– Наверное, лучше, чтоб она сама сказала… Но все равно… Только отнесись спокойно. Она у нас беременна.
Тимченко сел на постели, зажег свет.
– Постой, это ерунда какая-то получается… Я ее сегодня, буквально сегодня спросил: замуж не вышла? Она говорит: «пока не собираюсь». Весело так говорила!
Жена только вздохнула. Андрей Васильевич понял, что сказал глупость.
– А кто… этот?
– Какой-то Костя. Она говорит, он у нас бывал… Я что-то не помню.
Тимченко встал и, как был в трусах, вышел из комнаты.
– Ты куда?.. Ее нету.
Он не ответил. Хлопнула входная дверь.
…Когда он вернулся и сел на кровать, жена не выдержала, спросила:
– Куда ходил?
– Я ей сабо привез, на день рождения.
– Ну?
– Ну, пошел и в мусоропровод кинул!
– Ты мог простудиться.
Они помолчали.
– Как тебе не стыдно? Чего ты злишься? – не очень уверенно сказала Анна Максимовна. – Надо радоваться!
– Чему? Чему радоваться?
– Тому, что Наталья разумная девка. Не стала ничего делать, хочет рожать… Что будет внук… Что мы с тобой еще не старые – неужели не вырастим? Деньги есть, дача есть… Ну, чего ты молчишь?
– Радуюсь.
Низко над водой шел вертолет. Из воды торчали верхушки деревьев, телеграфные столбы, а кое-где и крыши домов. Половодье. «Ми-4» летел неторопливо, отражаясь в спокойной воде.
В кабине сидели Валентин Ненароков, медсестра в белом халате и второй пилот. Второй внимательно следил за землей, а Ненароков, сидя за штурвалом, рассказывал медсестре:
– Я с ним специально в Москву заезжал после отпуска. Хотели к логопеду попасть, да не успели.
– Неужели так сильно заикается? – спросила сестра сочувственно.
– Сильно… Но он хитрый, придумал выход. Слово целиком сказать трудно, так он говорит кусочек. Вместо «хочу» – «чу», вместо «хорошо» – «шо», вместо «вкусно» – «ку». В общем, целый язык сочинил.
– Интересно, – сказал второй, продолжая наблюдать за землей.
– И я с ним так же разговариваю, – рассказывал Ненароков. – Вроде балуюсь, а ему так легче, веселей. Он меньше стесняется… А вот жена – наоборот. Кричит на него, требует, чтоб говорил правильно. А он только больше заикается…
– Твоя Аля вообще язва хорошая, – заметил второй.
Ненароков не обиделся, но огорчился:
– Это ты зря… Просто у нее нервы.
– И у тебя нервы, и у меня нервы, но мы ж на людей не кидаемся.
– Знаешь что, Серега… – начал Ненароков сердито, но тут второй пилот перебил его:
– Вижу людей.
И правда, впереди, на крыше затопленного дома, махал белой рубахой человек. Рядом сидел другой, поменьше, наверное, ребенок. А на плоской крыше пристройки стоял зеркальный шкаф…
В маленькой московской квартире играл магнитофон. Под его музыку танцевала пара: молодой человек в джинсах и девушка – по виду десятиклассница. Еще один паренек сидел в углу, листая книгу.
Приоткрылась дверь, и пожилая женщина, наверное, соседка, сказала:
– Костя, к тебе.
В комнату вошел Тимченко. Не здороваясь, он сказал парню с книгой:
– Выйди на минутку. – А девушке велел: – Ты останься. Тебе полезно будет послушать.
Костя посмотрел на него с удивлением и тревогой.
– Что ж ты наделал? – спросил Андрей Васильевич, перекрывая голосом музыку. – Наташка беременна, а ты – в кусты?
Своей тяжелой рукой он сгреб парня за рубашку и хорошенько тряхнул.
– А ты отплясываешь? Другой дуре мозги крутишь?
– Это сестра моя! – жалобно закричал парень. Тимченко смутился:
– Да?.. Ну, все равно. Так люди не поступают. Иди и женись, а то я из тебя…
– Да вы не поняли, я с удовольствием, – сказал парень еще жалобней. Он пошел выключить магнитофон и снова вернулся к Тимченко. – Я только об этом и прошу. Звоню, звоню, две телеграммы дал!
– Что ты ему объясняешь? Не унижайся, – сердито сказала сестра. – Она мизинца твоего не стоит!..
– Отстань!.. Андрей Васильевич, я ее люблю. А она не хочет. Категорически.
Дома, совершенно сбитый с толку, Тимченко допытывался у дочери:
– Но почему? Почему? Можешь ты мне объяснить?.. Парень как парень…
– Ну. Он не личность. Не нужен он мне. И вам с мамой не нужен. Только лишние хлопоты. Все равно не сможем мы с ним жить.
Андрей Васильевич помолчал, потом сказал горько:
– Ну давай, жди свою личность! Ребенка сделать – личность, а пожениться, как люди – не личность… Ты хоть понимаешь, что жизнь себе искалечила?
Наташа вдруг озлилась.
– А ты хоть понимаешь, что ничего не понимаешь?.. Буду! Буду, буду рожать! И нечего за меня беспокоиться. За себя беспокойся! Тебя спишут вот-вот, ты же отлетал почти!.. А на земле что тебе делать? Вот и будешь внука воспитывать!
– Наталья, замолчи сейчас же! – сердито крикнула мать.
Тимченко встал, хотел что-то сказать дочери, но передумал и вышел из комнаты.
– Бух! Бух! – гремело над болотом. В резиновых ботфортах, в старой кожаной куртке, Тимченко брел по хлюпающей земле с двустволкой в руках. Охота – это был его любимый отдых. Но сегодня даже охота не могла исправить настроения.
– Бух! Бух! – И, хлопая крыльями, упала на землю утка…
…Тимченко вышел к костру, который развел на сухом месте другой охотник. Этот охотник, одетый точно так же, как Андрей Васильевич, был старше лет на десять. Рядом с ним у костра сидела красивая угрюмая девушка в брюках, резиновых сапожках и нейлоновой куртке.
- Для чего рожден был дядя Вася - Б. Метальников - Сценарии
- Упрямое тесто - Галич Александр Аркадьевич - Сценарии