новых атак воздерживались.
– Кто вас послал? – спросил Дэймен.
– Король, – ответил воин с русыми патлами.
– Отец? – Дэймен едва не опустил меч.
– Кастор. Твой отец мертв. Взять его!
Благодаря физической силе, таланту и бесконечным упражнениям в бою Дэймен был как рыба в воде. Но этих людей подослал тот, кто знал его как свои пять пальцев; тот, кто четко представлял, сколько нужно воинов, чтобы одолеть мастера-виртуоза Дэймена. В подавляющем меньшинстве Дэймен сопротивлялся недолго – пока не заломили руки за спину и не приставили меч к горлу.
В тот момент Дэймен наивно предполагал, что его зарежут. Вместо этого его избили, повязали, а когда начал вырываться – для безоружного врагов он помял прилично, – избили снова.
– Уведите его, – приказал патлатый, тыльной стороной ладони вытирая с виска струйку крови.
Дэймена бросили в камеру. Его разум, привычный к мыслям простым и безыскусным, не мог постичь происходящего.
– Отведите меня к брату, – потребовал он. Воины захохотали, один пнул его в живот.
– Так мы же его приказ и исполнили, – насмешливо проговорил другой.
– Ты врешь. Кастор не предатель.
Но вот дверь камеры захлопнулась, и в душу Дэймену впервые закрались сомнения.
«Наивец», – прошептал слабый голосок. Он этого не ждал, не видел. Или отказывался видеть, отказывался верить грязным слухам, казалось, не подобающим сыну, бдящему у смертного одра тяжело больного отца.
Пришли за ним утром. Дэймен осмыслил случившееся и, желая выказать отвагу и горькую гордыню своему пленителю, позволил заломить себе руки. Оттого он и подчинился грубому обращению и, получив сильный тычок меж лопаток, двинулся вперед.
Однако, догадавшись, куда его ведут, Дэймен вновь стал яростно рваться из пут.
* * *
Комната представляла собой углубление, выдолбленное в белом мраморе. Мраморный же пол поло́го наклонялся к неприметному стоку. С потолка свисали кандалы, в которые заковали отчаянно бьющегося Дэймена, подняв ему руки над головой.
Так он попал в рабскую купальню.
Дэймен дернул кандалы – толку никакого, а вот запястья уже истерлись. По другую сторону купели соблазнительно мягкой кучей лежали подушки и полотенца. Среди подушек стояли цветные, разнообразной формы бутылочки, а в них алмазами сверкали масла. В надушенную молочно-белую воду медленно погружались лепестки роз. Все как полагается.
Нет, этого не может быть… Душу заполонили гнев и возмущение, а за ними скрывалось что-то еще, что-то едкое и ядовитое, от чего внутри у него все сжималось.
Один воин обездвижил Дэймена ловким захватом сзади, другой принялся раздевать.
Его одежды расстегнули и сняли, сандалии срезали с ног. Унижение залило щеки жгучим румянцем. Дэймен стоял закованный в путы и нагой, вокруг клубился горячий пар из купели.
Воины удалились в арочный проход: так велел стоящий там мужчина с точеными чертами и хорошо знакомым Дэймену красивым лицом.
Высокую должность смотрителя королевских рабов Адрасту пожаловал король Теомед. От дикого гнева у Дэймена потемнело в глазах. Чуть успокоившись, он заметил, каким взглядом по нему скользит Адраст.
– Ты не посмеешь меня тронуть, – прошипел Дэймен.
– Я выполняю приказы, – отозвался Адраст, хотя сам держался поодаль.
– Я убью тебя, – произнес Дэймен.
– Может, лучше женщина… – Адраст отступил на шаг и зашептал на ухо слуге. Тот поклонился и вышел из купальни.
Мгновения спустя показалась рабыня, внешностью целиком и полностью во вкусе Дэймена: ее выбирали со знанием дела. Кожа соперничала белизной с мрамором купальни, золотистые волосы, собранные в простой пучок, обнажали изящную шею. Под легчайшей газовой тканью круглилась налитая грудь, розовые соски едва просматривались.
Дэймен наблюдал за приближением рабыни, как за маневрами врага на поле боя, хотя услугами рабынь пользовался не раз.
Изящная рука потянулась к застежке на плече – рабыня обнажила полную грудь и тонкую талию. Легкая ткань скользнула по бедрам на пол.
Рабыня взяла ковш.
Нагая, она омывала Дэймена – намыливала, ополаскивала, не обращая внимания, что вода брызжет ей на округлую грудь и мочит кожу. Наконец она тщательно промыла Дэймену голову, зачерпнула в лохани теплую воду и, встав на цыпочки, дважды окатила его.
По-собачьи отряхнувшись, Дэймен огляделся по сторонам в поисках Адраста, но, казалось, смотритель рабов исчез.
Рабыня налила на ладонь немного масла из цветной бутылочки, распределила его по рукам и начала аккуратно умащать Дэймена, не пропуская ни одну часть его тела. Глаз она не поднимала, даже когда намеренно замедляла поглаживания и льнула к нему. Дэймен стиснул цепи.
– Довольно, – сказала Иокаста. Рабыня тотчас отпрянула от Дэймена и распростерлась на мокром мраморном полу. Заметно возбужденный, Дэймен выдержал спокойный оценивающий взгляд Иокасты.
– Я хочу видеть брата, – заявил он.
– Нет у тебя никакого брата, – отозвалась Иокаста. – И титула нет. И семьи-роду-племени. Пора уже понять хотя бы это.
– Ты надеешься, что я покорюсь? Что подчинюсь чьей воле – Адраста? Да я порву ему пасть.
– Верно, порвешь. Но служить ты будешь не во дворце.
– А где? – С безразличием.
Иокаста молча на него смотрела.
– Что ты наделала?
– Ничего, – ответила она. – Просто выбрала меж двумя братьями.
В последний раз они разговаривали в дворцовых покоях Иокасты, и ее ладонь лежала на плече у Дэймена.
Она словно сошла с картины. Идеальные белокурые локоны, высокий гладкий лоб, правильные черты невозмутимого лица. Если Адраст держался поодаль, то Иокаста спокойно и уверенно подошла к Дэймену, изящными сандалиями ступая по мокрому мрамору пола.
– Почему меня оставили в живых? Какая… Какая в этом надобность? В остальном все вполне ясно. Тут дело… – Дэймен осекся, и Иокаста притворилась, что не поняла его.
– В братской любви? Да ты совсем не знаешь Кастора. Убить – легко и быстро. А ты будешь вечно мучиться, что брат одолел тебя единожды, но в самый нужный момент.
Дэймен почувствовал, как меняется в лице.
– Что?..
Тонкие, белоснежно-элегантные пальчики коснулись щеки Дэймена. Иокаста ничуть его не боялась.
– Понятно, почему ты любишь светлую кожу, – проговорила она. – На твоей смуглой синяков не видно.
* * *
Дэймену надели золотой ошейник и золотые наручники, раскрасили лицо.
Мужская нагота не была табу в Акилосе, а вот раскрашенное лицо оставалось унизительной рабской стигмой. «Вот он, величайший позор на свете», – подумал Дэймен, когда его бросили к ногам Адраста. Потом поднял голову и увидел горящие вожделением глаза.
– Ты выглядишь… – Адраст пристально на него смотрел.
Руки Дэймену связали за спиной, а из-за пут на лодыжках он мог лишь ковылять. Распростертый на полу у ног Адраста, он встал на колени, однако выпрямиться в полный рост не позволили двое стражей.
– Ты дурак, если хлопочешь ради высокого чина, – с неприкрытой ненавистью проговорил Дэймен. – Не видать тебе повышения. Кастор тебе не доверяет, ты ведь
