— Это ты?! — наконец произнес руководитель.— Ты?!
— Я,— скромно подтвердил Валерий.— А что? Ошибся где- то? В чем-то сфальшивил? — спросил с издевкой.
Борисов порывисто шагнул к нему:
— Ну-ка, дай инструмент,— едва не вырвал скрипку из рук. Молча повертел ее в руках.— Где взял?
— Нашел.
— Я серьезно спрашиваю, где купил?
— В лесу.
— Брось шуточки.
— Не все ли вам равно, Игорь Моисеевич.
— Гм! — тот все продолжал рассматривать скрипку.— Впервые такую вижу. Какая-то она… не такая.
Он взял смычок, приосанился. Провел по струнам. Скрипка издала сухое дребезжание, отдаленно напоминающее только что слышанную мелодию. Попробовал еще раз — вновь режуще-скрежещущие звуки.
— Да она не настроена! Как на такой можно играть? —нижняя челюсть Борисова отвисла.
— Не настроена? — переспросил Валерий.— Дайте-ка ее мне! Что исполнить?
— Ну хотя бы… Хотя бы… «Полет шмеля» Римского-Корсакова.
Валерий коснулся струн, словно вспоминая нужную мелодию.
И дивное дело — вдруг пол уплыл из-под ног, все отдалилось на неопределенное расстояние. Чувствовал, что эти люди, зал, Борисов здесь рядом и одновременно далеко, не дотянуться. Мелодия завладела им полностью, без остатка. Перед глазами возникли строки сказки Пушкина. Они приблизились, потом начали расходиться, расплываться в стороны, приоткрывая невидимую волшебную дверь в сказку о царе Салтане. Казалось, скрипка сама играла знаменитый полет к острову Буяну превратившегося в шмеля царевича. В написанное композитором врывались не воспроизводимые никем доселе мелизмы. Удивительные форшлаги следовали одни за другим. Мордент сменялся группето, группето — трелью. Орнаментовка сама, помимо его воли ложилась на известную, доступную только настоящим виртуозам музыку. Пальцы неистово жили на грифе, превратившись, казалось, в самостоятельные, неподвластные разуму маленькие существа.
Скрипка смолкла. Обессиленный Валерий медленно опустил смычок. Наступившая тишина держалась всего миг, взорвавшись вдруг аплодисментами. Рукоплескал оркестр, многочисленные посетители дворца культуры, которые успели набиться в зал, и даже сам растерянный донельзя Борисов.
II
Судьба Валерия была решена. Первый последовавший после этого дня концерт стал и последним в любительском оркестре. Местная филармония предложила выступать с сольным номером.
Согласился не раздумывая. С работой расстался сразу и без сожаления.
Прошел месяц. Слава об уникальном скрипаче-виртуозе разнеслась далеко за пределы города. Вскоре из второстепенных вышел на первую роль, стал занимать целое отделение. Теперь не его «приклеивали» к какой-нибудь знаменитости, а к нему «пристегивали», «подвешивали» неудачливых артистов.
На него шли. Зал филармонии уже не вмещал всех желающих. Проблема лишнего билетика витала не только над теми, кто просто хотел послушать неординарного исполнителя, но и над любителями музыки, «со стажем». Выступления перенесли в огромный киноконцертный зал, самый вместительный в городе. Но и там был аншлаг. Пришлось на многочисленные просьбы в срочном порядке упрашивать администрацию дворца спорта предоставлять ледовую арену в свободные от хоккейных баталий дни. Но поток не уменьшался.
Удивительное дело: тот, кто хотя бы раз побывал на его концерте, тут же стремился приобрести билет на второй, третий… Секрет был прост: ни единый концерт не повторялся. Каждый раз чудо-маэстро преподносил новое и новое, написанное, вернее вдохновенно симпровизированное им самим. Из разных городов посыпались предложения, приглашения на гастроли одно заманчивее другого. Популярность скрипача росла буквально по часам.
Валерий так и не понял всего до конца. Несомненно, «виновата» скрипка. Вначале думал, это инструмент экстра-класса и не более. Исполнял Моцарта, Листа, Рахманинова… Скрипка послушно следовала изначальной, «запланированной» мелодии, слегка аранжируя ее, внося в музыку нюансы импровизации. Стоило взять ее в руки, коснуться смычком струн, как тут же неизвестно откуда приходило вдохновение: все вокруг исчезало, жила только музыка. Казалось, он возвышался над бренным миром в каком-то чистом, безоблачном порыве. Ничего больше не существовало вокруг — лишь он и бесконечность. Валерий видел мир вдохновенными глазами исполняемого композитора, творящего в неистовом духовном напряжении великое. Будто на время переселялся в него, жил его самыми сокровенными минутами. И покуда длилось это совершенство, каждый нерв, каждая клетка его тела смеялась и плакала, падала ниц и вновь парила в пространстве. Душа была чиста, прозрачна. Беззащитна и сильна одновременно. Неприкосновенна, как сама музыка.
После первых концертов он не на шутку испугался. Было над чем поломать голову. Ведь когда брал в руки другую, домашнюю скрипку — ничего не получалось, даже толики переживаний не приходило, не говоря о возвышенности. Ничего сколько-нибудь похожего на высокую музыку. День ото дня росло число почитателей. Однако даже после громкого успеха не нашелся хозяин инструмента. Поначалу побаивался, что тот действительно в один прекрасный день явится к нему и отберет скрипку. Хотя на сей счет была мысль: выкупить за любую, пускай самую непредсказуемую цену это диво дивное, которое от души полюбил.
Полюбил? Именно так. Валерий чувствовал: и дня ныне не сможет без нее прожить. Помимо воли тянуло взять в руки — гладкую, отполированную, нежную, ощутить тепло ее грифа (даже в мороз она почему-то всегда оставалась теплой) и наслаждаться несказанным, ни с чем не сравнимым блаженством. Торжеством вдохновения.
Ему казалось, скрипка тоже отвечает взаимндстью, привыкает к нему. Стоило прикоснуться к струнам, как она сама поудобнее приспосабливалась к плечу, готовая вести в неизведанное, тревожно-жгучее, открывать новые грани мастерства.
На одном из очередных концертов случилось непредвиденное. Конферансье объявил об исполнении отрывка из «Щелкунчика» Чайковского. Аккомпанирующий оркестр дал вводную. И вдруг после первых тактов музыка прервалась. Музыканты замерли в недоумении, вопрошающе зашумели слушатели. Прошло мгновенье и…
Неизвестная, неповторимая в своем поэтическом звучании полилась тихая грустная мелодия. Зал застыл в трепетном оцепенении. Звуки взлетали и падали, вновь поднимались, набирая силу, готовые вот-вот достичь вершины и, не достигнув, расплывались в тревожной невозможности дотянуться, коснуться брезжившего впереди идеала. В них жило, пульсировало извечное стремление к добру, к свету.
Валерий сам не понял, как это получилось, откуда появилась мелодия. Казалось, только хотел взять первые аккорды «Щелкунчика» как поднялся в сказочное аквамариновое небо, на котором вот-вот готово было взойти ласковое солнце. Внизу — куда ни посмотри — простирались луга вдоль берега мерцающего океана. Таких деревьев, цветов не видел никогда. Девочки и мальчики в легких прозрачных одеждах подбежали к воде, протянули руки к восходящему светилу… Отдаляясь, все потемнело, исчезло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
