Требовалось подписать какие-то бумаги, видимо, протокол официального опознания. Алена не стала ничего читать – ей бросилось в глаза имя отца, напечатанное жирным шрифтом. В Герцословакии, где она находилась, использовали также кириллицу, так что проблем с пониманием не было…
Забрав документы, коротышка тактично вышел. Алена прикоснулась к щеке покойника. Какая же, однако, холодная! А ведь прошло всего несколько часов с тех пор, как они видела папку в последний раз – живым и невредимым, разумеется. И она не помышляла о том, что… Что больше они никогда не смогут поговорить, переброситься шуткой, просто вместе помолчать.
Алена отошла от тела. Ее нервы были на пределе. Ей хотелось зарыдать, но она не могла вести себя как истеричная девица. Папка бы этого не одобрил.
– Папа, я очень тебя люблю, – прошептала девушка и, вернувшись к телу, поцеловала покойника в лоб. Затем вышла в коридор. Она отказалась от того, чтобы ее проводили наверх, и самостоятельно отправилась к лифту.
Когда дверцы сомкнулись и кабина, загудев, пришла в плавное движение, Алена прислонилась к металлической стенке и закрыла глаза. Слезы потекли сами собой. Она знала, что горе настигнет ее – рано или поздно. Так было и с мамой. Хуже всего стало после похорон, когда разошлись соболезнующие, когда она осталась с папкой в большой, неуютной квартире. Потому что тогда она окончательно поняла, что повернуть время вспять не получится. Потому что осознала, что это не кошмарный сон. Потому что она осталась с болью наедине. Вот и сейчас с ней происходило то же самое.
Если бы они только не поехали в эту Герцословакию, если бы папка не принял это предложение, если бы только царскую семью не расстреляли и не потребовалось бы спустя много десятилетий эксгумировать останки и проводить процедуру их опознания…
Если бы, если бы, если бы… Алена горько заплакала, потому что вдруг поняла, что теперь она – одна-одинешенька. У нее нет больше никого. Вот и папка, дорогой, замечательный папка, тоже ушел в вечность. Ах, если бы тогда, месяц назад, все сложилось по-другому…
* * *
– Дочка, это уникальное предложение! – произнес Павел Леонидович Кочубей.
Профессор Института общей генетики им. Н.И. Вавилова Российской академии наук пошевелил седыми усами и выразительно взглянул на дочку. Алена, его гордость, сокровище и правая рука, пошла по стопам отца – закончив, как и тот когда-то, медицинский институт, она училась теперь в аспирантуре, и научным руководителем у нее был не кто иной, как родной отец. Только это вовсе не облегчало ее участи, а, наоборот, возлагало огромную ответственность. Алена знала, что с нее особый спрос, что все сравнивают ее со знаменитым отцом, имя которого было отлично известно не только в России, но и за рубежом. То, что прощалось другим аспирантам, никогда не прощалось ей. Поэтому Алена должна была представить не просто хорошую, крепкую диссертацию, а нечто из ряда вон выходящее. И отец дал ей понять, что поможет советом и укажет, как скомпоновать материал, однако вовсе не собирается нянчиться с дочерью – она сама должна доказать, что является настоящим ученым и носит фамилию Кочубей по праву. Отец даже был излишне строг с Аленой, щепетильно считая, что если она его отпрыск, то на этом все ее привилегии и заканчиваются. Обычно, читая куски ее диссертации или статью для научного журнала, профессор Кочубей был крайне придирчив, порой даже не оставлял в них камня на камне. У Алены каждый раз сердце сжималось, когда отец поднимал вверх костлявый указательный палец правой руки и провозглашал:
– А вот этот момент я вообще считаю нонсенсом!
Затем следовала лекция на полчаса, а то и больше. И как только ей удалось все-таки защитить диссертацию… Даже не верилось! Алене специально задавали каверзные вопросы, потому что на защиту дочери самого Кочубея сбежался весь институт. Да и папины недоброжелатели, которых, как у каждого известного ученого, было немало, специально притащились, дабы попытаться потопить Алену. Ничего не вышло! Было задано двадцать три вопроса, и с ответами она отлично справилась. Во всяком случае, ей так показалось. А вот папка после защиты хоть и поцеловал и поздравил, но вид у него был такой, будто дочь не выдержала испытания. Неужели и в самом деле она оплошала? А все уверяли, что это была лучшая защита за последние годы…
С другими своими аспирантами отец вел себя иначе – и на ошибки указывал не так категорично, и часто хвалил, даже когда причин-то особых не было, и морально поддерживал. Взять, к примеру, Катюшу Горицветову. Если Алена считалась правой рукой профессора Кочубея, то Катюша была, видимо, левой. Великовозрастная девица с восковым лицом и медными волосами, собранными на затылке в старомодный узел, Катюша не признавала джинсов или брюк для женщин, предпочитала в одежде темные тона и глухие стоячие воротнички, носила круглые очки и уделяла повышенное внимание корректному произношению, говоря «творо€г», «щаве€ль», «обеспе€чение». Катюша была по уши влюблена в Павла Леонидовича (что являлось секретом Полишинеля), постоянно тряслась о его здоровье и корила за страсть к никотину. Алена даже называла ее в шутку «мачехой», отчего Катюша всегда вспыхивала, заливалась свекольным румянцем и отвечала:
– Алена, я благоговею перед твоим отцом как перед великим ученым! Он для меня авторитет в области науки! А в науке, как тебе доподлинно известно, нет места чувствам!
Таким высокопарным слогом Катюша всегда и выражалась. Видимо, сказывалось ее увлечение Толстым и Мопассаном.
Алена постепенно свыклась с мыслью, что рано или поздно Катюша в самом деле станет ее мачехой, выйдя замуж за отца. И она бы сама была последней, кто возражал бы против этого союза. В конце концов, папка ведь живой человек, и блюсти вечный траур по скончавшейся шесть лет назад маме было бы более чем странно.
И вот наступил тот летний день… Экзаменационные страсти в институте были в разгаре, а отец сообщил Алене, что получил официальное приглашение от правительства Республики Герцословакия, расположенной у Адриатического моря, на Балканах. Ему предлагали возглавить экспертную комиссию по эксгумации и идентификации останков королевской семьи Любомировичей, бывших правителей горного государства, когда оно было еще монархией. То есть до того, как в стране начали строить коммунизм под руководством мудрого товарища Хомучека, балканского Сталина.
Папка, помимо всего прочего, увлекался историей, политологией и философией, а также опубликовал под псевдонимом «Леонид Павловский» восемь исторических детективов. Правда, это было строжайшей тайной, разглашению не подлежавшей даже под страхом смертной казни. Страсть отца к гуманитарным наукам Алене по наследству не передалась, и она во всем доверяла поистине энциклопедическим знаниям профессора Кочубея.
– Дочка, это уникальный шанс! – заявил тот с апломбом, и его костлявый палец вознесся вверх. – Правда, у меня запланированы лекции в Монреале… Но я канадцам откажу – они, безусловно, поймут!
Если Павел Леонидович загорался какой-то идеей, то никто и никаким образом не мог его переубедить.
– Ты поедешь со мной! – безапелляционно заявил профессор Алене. – Думаю, до сентября мы справимся. Потому что место захоронения останков локализовано, их надо только извлечь и идентифицировать. Так что никаких проблем не возникнет. Катюша тоже поедет.
Алена знала, что Катюша вообще-то собиралась летом навестить больную бабушку в Орле, но такие мелочи отца не занимали. Наука прежде всего – для него самого и всех прочих!
– Герцословаки собирают команду лучших из лучших! – продолжал Павел Леонидович в упоении. – И мне предложено возглавить интернациональную рабочую группу! Это несомненная честь! Я знаю, что профессор Хохмайер из Германии или профессор Дорнетти из Швейцарии тоже не отказались бы занять данный пост, но герцословаки остановили свой выбор на мне!
Ну да, папке не было чуждо тщеславие. Впрочем, он имел на то право – в своей области он действительно был лучшим из лучших.
– Но ведь останки королевской семьи уже давно обнаружили, – только и заметила Алена. – Чем тут, собственно, заниматься? Грубо говоря: вырыли, поместили в гробы да и похоронили бы в кафедральном соборе. Отчего вдруг такая суматоха?
От ее слов Павел Леонидович аж перекосился. Алена намеренно его немного поддела – папка иногда зазнавался.
– Алена, что я слышу? И от кого – от моей дочери? Такие речи недостойны настоящего ученого! Да, местонахождение останков королевской семьи, расстрелянной герцословацкими коммунистами тридцать первого декабря 1945 года по прямому приказанию товарища Хомучека, диктатора этой прелестной страны, было обнаружено в горах еще в середине семидесятых. Но Хомучек был тогда еще у власти, и по его приказанию штольню забросали гранатами, да еще устроили там свалку, дабы полностью искоренить воспоминания о последнем короле, его супруге и невинно убиенных детях! Напомню: а у нас, в России, на месте Ипатьевского дома бассейн возвели. В общем, и там, и здесь никакого чувства исторической ответственности!
