– Медицина, дорогой вы мой, самая темная из всех наук, а психиатрия…
Пациент нетерпеливо покивал, давая понять, что продолжать нет необходимости. Тогда понятливый главврач замолк, продолжая наблюдать за физиономией новенького. А тот в свою очередь так же вполне бесцеремонно вглядывался в лицо главврача, словно отыскивая в нем признаки душевной болезни. Главврач кашлянул. Юсиф отвел взгляд.
– Расскажите мне о себе, – сказал главврач. – Если не возражаете…
– Хорошо, – хрипло выдавил из себя Юсиф.
– Хотите воды? – спросил главврач. – Или чаю? У меня в термосе есть.
– Во-ды, – голосом умирающего попросил Юсиф.
Главврач поднялся из-за стола, налил в стакан из графина на подоконнике кабинета воды и протянул стакан Юсифу. Тот как-то подчеркнуто медленно выпил воду, словно это был целебный напиток, и вернул стакан.
– Как вас зовут? – спросил главврач.
– На свете много несправедливости, – не по существу ответил Юсиф, будто сообщал важную и очень свежую новость.
Главврач понимающе покивал, соглашаясь.
– Очень много, – уточнил Юсиф.
Помолчал. Главврач ждал. Прошла минута. Потом еще одна.
– Это все? – осторожно поинтересовался главврач.
– Нет, – сказал Юсиф. – Только начало.
– Так, так, – сказал главврач. – Пожалуйста, продолжайте.
– Когда я был маленький, – стал вспоминать Юсиф и перед глазами его стали вставать картинки, о которых он хотел поведать главврачу, и по мере их вставания он озвучивал текстом невидимые собеседнику картинки. – Когда маленький… Мы малыши играли в футбол на улице… Лет семь, восемь, девять… Лично мне было восемь… Мы играли в футбол… Мяч был такой тяжелый… А окно бельэтажа… мы разбивали часто, а там жил судья, то есть, он раньше был судья, а теперь, то есть, тогда, когда мы играли, он был уже на пенсии… И чтобы мы в очередной раз не разбили бы ему стекло, он, как только мы начинали играть, выбегал на улицу с палкой в руке и гнал нас оттуда… Мы – врассыпную, но конечно, многим попадало от него. Он бегал за нами, не зная, кого выбрать, мы же врассыпную, и очень кричал, ругался… потом одно время он исчез, долго не было, и нам мальчишкам было раздолье, никто не мешал играть, в окно его мы сразу попали, как всегда, и оно долго стояло разбитое, будто звало на помощь…
На этом месте главврач счел долгом прервать пациента, хотя отличался терпением и умением выслушивать всякого, кто отличался умением говорить.
– Вы случайно стихов не пишете? – каким-то встревоженным, вкрадчивым голосом поинтересовался он.
– Нет, – вздрогнул нервно рассказчик. – Вовсе нет. С чего вы взяли? Упаси господь…
– Продолжайте, – ласково попросил главврач. – Извините, что перебил.
– Да… – вернулся к своему рассказу пациент. – Долго его не было… А потом мы узнали, что он в больнице… как-то сговорились и побежали туда, больница была недалеко, тогда город был маленький, не то что сейчас, и все было недалеко… Было лето, и все окна в больнице распахнуты, мы стали кричать: «Судья, эй, судья!» И он на самом деле высунулся из окна и стал, по привычке ругать нас. Он ругал, а мы хохотали, только того и хотели, чтобы разозлить его, в очередной раз довести… Дети бывают такие жестокие… – пациент немного помолчал, вспоминая, и продолжил. – Ну, значит, потом он полечился и вернулся домой, и все опять стало, как прежде, мы играли под его окном, он выскакивал с палкой в руках, кричал, ругался… Однажды я зазевался и он огрел меня своей палкой. Было очень больно, но я не заплакал, даже не пикнул. Ночью разболелась голова, он меня по голове ударил, я не мог заснуть от боли и стал проклинать судью, который был уже не судья, а пенсионер, я сказал: «Чтобы он сдох!». Через два дня судья умер. У него было больное сердце. Дети, которым он не позволял играть под его окном были рады, а я чувствовал себя виноватым. Потом одна наша соседка рассказала моей маме, как много хорошего для неё и для многих других людей сделал этот старый человек, когда работал в суде и от его слова многое зависело, как многих спас он от тюрьмы. Но другая женщина, тоже хорошо знавшая судью, позже рассказала маме, каким нехорошим человеком был этот судья, как он брал взятки, как старался набавить срок сговорившись с прокурорами тем подсудимым, кто не давал ему денег… Да, на свете много непонятного, несправедливого…
Юсиф поглядел на главврача, будто ожидая от него подтверждения своим словам.
Не дождавшись никаких слов одобрения, он продолжил.
– Если бы я сказал, что с тех пор меня мучает совесть, это было бы слишком примитивно, как вы считаете? Нет, это не совесть меня мучает за то, что я мальчишкой проклял старого человека и он умер, после этого я делал много плохого, недоброго, много гадостей и много хорошего также, как и большинство людей, как и все люди, как и вы, наверное, доктор… Человек такой разный, такой… – он поморщился, подыскивая слово, нашел, просветлел, – такой непредсказуемый, ведь правда?
– Человеческая психика это такие дебри, в которых можно запросто потеряться самому опытному психиатру, – сказал врач, будто оправдываясь.
– Да, да, – нетерпеливо согласился Юсиф, будто не в первый раз слышал эти слова, – самый темный уголок… но спрятаться в нем невозможно. А жизнь… Вы замечаете, как жизнь быстро проходит? Быстро-быстро!.. Не успеешь оглянуться – уже девять вечера, скоро спать пора…
Главврач на этих словах пациента внимательно пригляделся к Юсифу и, вновь, как прежде не заметив никаких признаков душевного расстройства, осторожно, будто боясь спугнуть истину, произнес:
– По-моему, вы вполне нормальный человек, конечно, очень нервный, но психически нормальный… по-моему… Зачем вас привезли сюда?
– Я кричал в море.
– И… что?
– Приехали санитары, усадили меня в машину, привезли. Я не возражал.
– И что вы хотите?
Юсиф ответил не сразу. Главврач терпеливо ждал.
– Спрятаться, – тихо признался Юсиф.
Главврачу показалось, что он услышал что-то не то и он пожелал уточнить.
– То есть?.. Я не совсем понял…
– Я боюсь, – признался Юсиф, и в глазах его заблестели слезы, а одна даже не удержавшись на ресницах, скатилась вниз по плохо выбритой щеке, наглядно демонстрируя искренность человека, далекого от демонстрации напускных чувств.
Главврач, выдержав паузу, спросил:
– Боитесь чего?
– Всего, – тут же ответил Юсиф готовый к ответу. – Боюсь всего: этого мира, этой жизни, окружающих незнакомых людей, знакомых, приятелей, товарищей, врагов, вас…
– Ну, дорогой мой, я пока вам ничего плохого не сделал, – добродушно отозвался главврач, прервав готового продолжать Юсифа, – и не собираюсь. Напротив, мне приятно, что вы, человек интеллигентный, ученый, здесь, у меня… – он стал подыскивать нужное слово и сразу нашел его, – у меня в гостях и беседуете со мной. У вас явная средней тяжести депрессия, но мы вас вылечим, депрессия, кстати, мой конек… Здесь в основном контингент больных составляют преимущественно люди бедные, плохо образованные, а то и вовсе необразованные, вы же – другое дело…
– Вы врете, – неожиданно прервал его Юсиф, глядя в лицо главврачу, чем даже несколько смутил видавшего виды и готового ко всему при общение с больными доктора. – И сами понимаете, что врете. Просто в тот момент, когда вы говорите добрые, хорошие слова, вы сами верите, что не врете, говорите правду. Но на самом деле это не так. Вы наблюдали, как говорят дети между собой и со взрослыми? Конечно, наблюдали. Вот так и надо общаться нам всем. Говорить то, что думаем. Но это невозможно. Потому я и боюсь. Поэтому и хочу спрятаться в вашем заведение.
Конец ознакомительного фрагмента.
