с условием вернуться не позже десяти вечера. Радостно подхватив томик Майн Рида и банку для ягод, я отправилась вниз по деревне. Обычно я не ходила этой дорогой, предпочитая срезать путь через огороды, но в один из домов ниже по улице приехали новые жильцы: отец, мать и парень лет 19, то есть года на 2 старше меня. Он был довольно симпатичный, темноволосый и темноглазый с уже по взрослому сформировавшейся фигурой. Конечно я ни на что такое не рассчитывала, просто мне хотелось еще раз посмотреть на него, может он будет во дворе или где-то около дома. Парня я не увидела, зато около крайнего дома наблюдалось подозрительное скопление народа. В стороне я заметила Соньку, свою приятельницу по детским играм, она стояла рядом с бабкой и с жадным интересом прислушивалась к разговорам.
– Что случилось то? – дернула я Соньку за рукав.
Сонька обрадовалась новому лицу, видно так не терпелось ей поделиться новостями
– Ну где ты ходишь? – жадно зашептала она, хватая меня за руку. – ты что, не знаешь! Таиска – то помирает.
– Как!?
– Да так! Как все, так и она! Да только она же колдунья, вот и мучается третий день. Душа, говорят, отлететь не может.
– Да ну. Бред! Не верю я в эти россказни. Просто человек жив еще, может просто болеет и ее лечить надо.
– Ну ты дура! – от возмущения Сонька аж поперхнулась. – Ее родне доктор еще месяц назад сказал, готовьтесь, больше 1—2 дней ей не протянуть, сердце останавливается. А она вон сколько уже, да и теперь и сама измучилась и родственников до белого каления довела. Вроде уж и дышать перестала и сердце не бьется и пульса нет. Они в слезы, гроб волокут. А она через полчаса глазки открывает и как ни в чем не бывало, каши с молоком просит.
– И что теперь?
– Говорят, попа из города пригласили, чтобы он уж исповедал ее, да и отпел, коли умрет, заодно.
– А народ чего толпится? Любопытство одолело, что ли.
– Так ведь ждут с минуты на минуту, как помрет так сразу и хоронить будут. Мужики на халявную выпивку надеются, гроб нести или там могилу копать. А бабам поминки готовить, кисель варить.
В этот момент у калитки остановились белые жигули. Из них с трудом выбрался упитанный поп, подобрал рясу, чтобы ненароком не макнуть в деревенскую грязь и важно прошествовал в дом. Толпа почтительно расступилась, пропуская, а затем снова загудела, зашепталась.
Что происходит в доме мы не видели, только через какое-то время поп вышел сияя как начищенный пятак, видно родственники бабки были щедры, уселся в жигули и разбрызгивая грязь укатил в сторону города. На пороге показалась тощая тетка лет 45 и сказала, что матушка ее де скончалась, и она просит по-соседски помочь проводить старушку. Соседи облегченно вздохнули, толи обрадовались, что колдунья наконец то померла, толи, что неизвестность окончилась. Гроб установили во дворе на табуретках, чтобы все желающие могли подойти и попрощаться. Желающих было немного, так как бабку не любили, но о покойниках либо хорошо либо ничего, поэтому разговор в основном крутился о бренности сущего и суете сует. Я не заметила, как оказалась возле гроба. Старуху я знала в основном по рассказам бабушки, и естественно, подходить прощаться не имело смысла, да и желания тоже. Н е то, чтобы мне было страшно, просто неприятно было смотреть в это усохшее, пергаментно желтое лицо с синюшными губами. Я уж было хотела потихоньку срулить домой, но тут покойница открыла глаза.
Я остолбенела, нет бы подорваться, да бежать гуда глаза глядят, но в момент стресса на меня всегда нападает ступор, ни говорить, ни шевелиться я не могу. А главное все стояли рядом со скорбными лицами так, как будто ничего необычного не видели. Дочь сморкалась в платок и всхлипывала, сын вообще то и дело косился в сторону дома, где бабы гремели посудой, накрывая поминальный стол, невестка утирала сухие глаза, соседи тихо разговаривали. Таиска обвела всех неожиданно ясными глазами, отмечая настроение и искренность каждого участника этой сцены, потом ее взгляд остановился на мне и мне стало действительно страшно. В них мелькнула такая дикая радость, что я наконец-то осознала всю абсурдность происходящего и стала потихоньку пятиться.
– А ну стоять! – рявкнула старуха и схватила меня за руку. Кто бы мог подумать, какая сила может быть в этих сухоньких ручонках умирающей бабки. – Куда же ты, милая. Разве ты не хочешь со мной попрощаться, разве ты не за этим сюда пришла?
Я ошалело кивнула и попыталась вырваться. Не тут то было. Таиска держала меня мертвой хваткой.
Ну что же ты? – Сказала она и еще сильнее сжала запястье. —Ты же ведь Марьина внучка. Я тебя помню. Я тебя маленькую конфетами угощала, когда к твоей бабушке за молоком приходила, неужели забыла.
Ага, конфетами, это громко сказано. Один раз дала 2 барбариски, до того затисканные, будто их крысы по полу валяли и те жрать не стали. Ну и я не стала, выбросила в ближайший бурьян. Бабка же продолжала:
– Ты деточка, не слушай, что про меня люди болтают, будто колдунья я и с нечистой вожусь, просто мне сила дадена, а ей выход нужен, иначе и мне плохо будет и другим непоздоровится. Я же не только там сглаз или порчу наводить могу я и лечить умею. Знанием можно во вред, а можно во благо пользоваться. А ты, деточка не хочешь мой Дар взять – прищурившись спросила она.
Я отчаянно замотала головой и попыталась еще раз вырваться. Наверное на моем лице отразился такой ужас, что бабка запела совсем уж елейным голоском и чуть ослабила хватку
– Да ты подумай, дурочка! Ты бед не будешь знать с таким-то знанием. Любую болезнь или неприятность от себя отведешь, денег сколько хочешь заработаешь, людей лечить станешь, а они тебе подарки понесут, в ноги кланяться станут.
Только пальцами щелкнешь и самый красивый мужик у твоих ног будет. – уговаривала она меня. Золото, машину тебе купит. Не разлюбит, не изменит. В глаза тебе смотреть станет, из твоей руки есть, след в след ходить. Какая баба такой любовью похвастается. А то, что ты поможешь ему немного влюбиться, так это ничего, это можно. Судьбе ведь тоже помогать надо.
Я дрогнула. С моей внешностью на большую любовь рассчитывать не приходится. Не уродина конечно, но и бегать за мной не будут, на руках там носить, слова нежные говорить и прочее. А мне хотелось, очень хотелось, чтоб как в книжках, чтоб до гроба, в горе и радости, чтоб страсти африканские, объятья ласковые, поцелуи пьянящие. Сколько раз, дочитав очередной любовный роман до конца, я плакала навзрыд, радуясь за героиню и в тоже время отчаянно ей завидуя. Боже, какая у нее любовь, какой мужчина, красивый, добрый, отважный. Ну почему в жизни все не так! Почему в жизни одни козлы и уроды, которые дразнят тебя жиртрестом и совсем совсем не замечают твою прекрасную душу.
Наверное, мои сомнения отразились на лице, потому что старуха победно улыбнулась.
– Ну? Согласна?
Я кивнула. В тот же момент она спокойно, удовлетворенно вздохнула и закрыла глаза. Больше она не шевелилась. Я опрометью бросилась домой.
С того момента и почти каждую ночь мне стал сниться один и тот же сон, не то чтобы кошмар, но все равно малоприятный. Стоило мне закрыть глаза, как я видела одну и ту же картину. Небольшую поляну среди леса и башню на ней. Почему то я сразу понимала, что это тюрьма, какая, для кого, почему здесь? Вопросов была масса, вот только ответа ни одного. Башня была высокая и напоминала наши водонапорные из красного кирпича. Только камень здесь был другой, цельный, из какой-то темной породы. Деревянная крыша, несколько узких окошек, забранных решеткой. Над крышей кружилось воронье и медленно плыли сизые облака. Вход был один. Во сне я открывала дверь и смело входила. В башне было только одно помещение. Мне сразу становилось неприятно в этом месте. Грудь словно сдавливало тисками, становилось трудно дышать, словно разыгрывалась не существующая клаустрофобия. В башне не было каких-то жутких вещей,
