Мысль о побеге казалась начальнику тюрьмы невероятной. Он вышел на тюремный двор. Обычная прогулка заключенных, во время которой произошел побег, была прервана. Двор обезлюдел и затих. Прямо над головой висело яркое южное солнце, обдававшее землю зноем.
— Я вас спрашиваю, — горестно допытывался начальник тюрьмы у надзирателя, в первый раз называя его на «вы» и тем самым подчеркивая силу своего гнева, — я вас спрашиваю, как он мог бежать среди бела дня, на глазах у охраны? Ведь стены имеют пять аршин высоты. Через эти стены можно только на крыльях перелететь. Но Камо — не птица же!
Надзиратели, караульный начальник и даже солдаты бродили по двору унылые, удрученные. Они похожи были на гончих, из-под самого носа которых улизнул заяц.
В это время на тюремный двор въехал фаэтон.
В фаэтоне сидел военный с большим черным портфелем на коленях.
2
Ключ Морзе выстукивал одно и то же имя необычайно часто и с нетерпеливой настойчивостью.
Из Батума в Тифлис, Чакву, Кобулеты, Нотанеби, в Гори, по всем станциям, по всем полицейским управлениям и портам Черного моря неслись телеграммы:
«Бежал важный политический арестант тчк Возраст 22 года тчк Уроженец Гори тчк Семен Тер-Петросян кличка Камо тчк Волосы черные глаза карие коренастый тчк Немедленно арестовать конвоем препроводить батумскую тюрьму тчк».
Все люди, имевшие отношение к охране существующего порядка, были поставлены на ноги. В ту ночь нервно и часто вытаскивались из карманов паспортные книжки и к лицам людей близко подносился фонарь. Внезапно умолкала музыка. Неожиданно прерывались разговоры, исчезали улыбки, и глаза толпы тревожно устремлялись в ту сторону, откуда раздавалось многозначительное:
— Господа, предъявите ваши документы. Дам просят не беспокоиться.
Разговоры, звуки музыки, звон посуды и улыбки возобновлялись только тогда, когда группа людей, одетых в мундиры, внушающие страх и почтение, озабоченно исчезала за дверью.
Телеграф работал в ту ночь напрасно, и напрасно причинено было столько беспокойства людям, толпившимся по станциям, ресторанам, кафе и театрам Закавказья. Среди них было много людей с черными волосами и карими глазами, но того, кого искали, — не оказалось.
В ту ночь, когда так усиленно работал телеграф и так настойчиво и безуспешно действовали жандармы, из Батума в Москву шел скорый поезд. Он оставил позади себя буйную зелень и темный туннель Зеленого мыса, на одну минуту остановился в Чакве и пошел дальше. Остановившись опять на одну минуту в Кобулетах и приняв двух пассажиров, он коротким, торопливым свистком послал последний привет Черному морю и помчался на восток.
С этим поездом возвращался в Тифлис товарищ прокурора, который так и не смог допросить политического преступника Петросяна, по кличке — Камо.
Товарищ прокурора хотел спать. Кроме того, его беспокоило происшествие в Батуме. «Да, конечно, они не виноваты, — думал товарищ прокурора, вспоминая беспомощное лицо начальника тюрьмы. — Неужели его не найдут? Этот Камо может доставить немало хлопот. Такой молодой — почти еще мальчишка — и этакие жесты… Экспроприация в Квирилах, подкоп под горийское казначейство, организация трех подпольных типографий в Тифлисе — всюду он, всюду — Камо».
Товарищ прокурора представлял носителя этого имени каким-то косматым великаном, убеленным сединами, нагруженным бомбами и пироксилином. И вдруг — двадцать два года…
Мимо прошел кондуктор и объявил название ближайшей станции.
Товарищ прокурора снял с себя китель и сел на приготовленную уже постель. В дверь постучали. Товарищ прокурора поморщился.
Дверь открылась. Он с неудовольствием взглянул на человека, слабо освещенного светом верхнего фонаря. На новом пассажире была великолепная черкеска, перетянутая кавказским ремнем с серебряным набором. На ремне висел большой, в серебряной оправе, кинжал. Черные усы и маленькая бородка придавали лицу этого человека выражение строгости.
— Это четвертое купе? — вежливо спросил пассажир.
— Да, четвертое.
Он вошел в купе и, закрыв дверь, опустился на диван.
— Из Кобулет?
— Из Кобулет, — ответил пассажир и улыбнулся.
Товарищ прокурора посмотрел на него пристально и подумал: «Какая у него хорошая улыбка!»
— До Тифлиса?
— Да.
Товарищ прокурора поставил на полу рядышком свои сапоги и молча полез под одеяло. Человек в черкеске заложил руки в широкие отвороты рукавов и, откинув голову к стене, закрыл глаза.
В купе номер четыре наступило молчание. Оно, может быть, не нарушилось бы до самого Тифлиса, если бы на станции Самтреди поезд не остановился на несколько минут дольше, чем надлежало ему стоять по расписанию.
Когда в двери купе осторожно постучали, человек в черкеске открыл глаза и поднялся. Он лениво отодвинул дверь. Перед ним стояли жандармы.
— Извините, пожалуйста, за беспокойство… у нас есть предписание — проверить документы всех пассажиров, едущих в поезде. Всего только одна секунда. Разрешите ваши документы, господа?
Человек в черкеске с достоинством, не говоря ни одного слова, опустил руку во внутренний карман, вынул бумажник и, достав из бумажника паспорт, предъявил его жандарму. Тот внимательно прочел, едва слышно щелкнул шпорами и сказал:
— Извините, ваше сиятельство… Заставляет обязанность, долг службы, — и принялся рассматривать документы товарища прокурора.
Когда поезд тронулся, товарищ прокурора с любопытством взглянул на своего попутчика.
— Простите, с кем имею честь?
Человек в черкеске опять улыбнулся своей приятной улыбкой.
— Князь Девдариани. — И, помолчав, добавил: — Не понимаю, зачем вся эта беготня с документами и жандармами?
Прокурор закурил папироску и повернулся к нему лицом:
— Надо, — сказал он внушительно. — Бежал очень важный преступник; ничего не поделаешь, князь.
— А кто этот важный преступник?
— Террорист-экспроприатор Камо.
— Камо? — удивился князь. — Я что-то слышал о нем.
Товарищ прокурора рассказал спутнику о своей поездке, о дерзком побеге среди бела дня, о том, как ненадежен стал административный персонал тюрьмы, и о многих других вещах. Затем они говорили о войне, о начинающейся революции, о жарком лете.
Товарищ прокурора сел на постель и закурил. Потом отдернул занавеску на окне.
— Как душно, — сказал он. — Вы позволите открыть окно?
— О, пожалуйста. А, скажите, господин прокурор, вы когда-нибудь видели этого, как его… Камо, кажется?
