Другое основание для рассмотрения текста сказок как социально-педагогического заключается во внимательном восприятии предлагаемых в них ситуациях, образах, сюжетах как иносказания о скрытых в причудливости сказочного материала социально-педагогических смыслах и значениях. Соответствующая расшифровка сказочных текстов может быть адекватной этим текстам при условии обращения к привычным, распространенным ассоциациям в восприятии предлагаемых сказочных аллегорий, персонажей, словосочетаний и т. д. Эти ассоциации помогают также более наглядно представить скрытую в сказочных сюжетах дидактику и «жизнестроительный» смысл. Например, вряд ли кто даже среди специалистов-исследователей сказочного фольклора будет возражать, что Лиса в русских народных сказках чаще всего должна ассоциироваться с хитростью, мошенничеством, наглостью, но не с простодушием, наивностью, честностью и т. д. То же самое можно отнести к ассоциативному восприятию отдельных сказочных ситуаций и положений. Например, «курица, несущая золотые яйца» ассоциируется с источником богатства («Курочка-Ряба»).
Следующим важным концептуальным основанием изучения и интерпретации русских народных сказок является допущение о том, что все, что происходит в сказках, не является случайным. Все сцепление отдельных эпизодов, сюжетных поворотов в сказках, их последовательность есть разворачивание общего назидательного смысла, который часто обозначается в самом начале сказки (в первом эпизоде, образе, ситуации и т. д.). Соответственно? здесь необходимо выйти к сказочному тексту как целому, по отношению к которому оценивается отдельный эпизод сказки и наоборот – через отдельные фрагменты сказки познается ее общий смысл («герменевтический круг»). Такой подход оправдан потому, что большинство сказок является законченным произведением, в котором, действительно, нет ничего лишнего и случайного. А это вполне согласуется и со следующим герменевтическим правилом – «соответствие всех частностей целому суть критерий правильности понимания» [2, с.345].
Предложенные разделы пособия адекватны соответствующей проблематике социальной педагогики, разрабатываемой ведущими отечественными педагогами: В. Г. Бочаровой, Л. В. Мардахаевым, А. В. Мудриком, Ю. В. Савиным, В. С. Торохтием, М. В. Шакуровой и др. Соответственно, пособие может рассматриваться как учебное издание, которое может быть включено в учебные курсы по общей социальной педагогике, ее отдельным направлениям и областям. Анализ и комментирование актуальных социально-педагогических проблем составляет основное содержание предлагаемого учебного пособия.
И последнее предварительное замечание. В анализе русских народных сказок автор старался избегать клишированных однозначных этических оценок тех или иных персонажей в попытках ответа на вопрос: «Кто виноват?». Важнее было найти ответы на вопрос: «Что делать?» для того, чтобы избегать тех ситуаций, которые наносят вред персонажам и окружающему обществу. Русские народные сказки при вдумчивом к ним отношении являются настоящей социально-педагогической школой эффективного позитивного социального поведения.
Раздел 1. «Социально-педагогическое содержание русских народных сказок»
1.1 Социально-педагогические проблемы социализации
1.1.1 «Емеля-дурак»
«Жили три брата, два-то умных, а третий дурак; умные братья поехали в нижние города товаров закупать и говорят дураку: «Ну смотри, дурак, слушай наших жен и почитай так, как родных матерей, мы тебе купим сапоги красные, и кафтан красный, и рубашку красную». Дурак сказал им: «Ладно, буду почитать». Они отдали дураку приказание, а сами поехали в нижние города; а дурак лег на печь и лежит. Невестки говорят ему: «Что же ты дурак! Братья велели тебе нас почитать и за это хотели тебе по подарку привезть, а ты на печи лежишь, ничего не работаешь; сходи хоть за водой». Дурак взял ведра и пошел за водой; зачерпнул воды, и попала ему щука в ведро. Дурак и говорит: «Слава богу! Теперь я наварю хоть этой щуки, сам наемся, а невесткам не дам; я на них сердит!» Говорит ему щука человеческим голосом: «Не ешь, дурак, меня; пусти опять в воду, счастлив будешь!» Дурак спрашивает: «Какое ж от тебя счастье?» – «А вот какое счастье: что скажешь, то и будет! Вот скажи: по щучьему веленью, по моему прошенью ступайте, ведра, сами домой и поставьтесь на место». Как только дурак сказал это, ведра тотчас пошли сами домой и поставились на место. Невестки глядят и дивуются. «Что он за дурак!» – говорят. – Вишь какой хитрый, что у него ведра сами домой пришли и поставились на свое место».
Дурак пришел и лег на печку; невестки стали опять говорить ему: «Что ж ты, дурак, улегся на печку! Дров нет, ступай за дровами». Дурак взял два топора, сел в сани, лошади не запряг. «По щучьему, – говорит, – веленью, по моему прошенью катитесь, сани, в лес!» Сани покатились скоро да шибко, словно кто погоняет их. Надо было дураку ехать мимо города, и он без лошади столько придавил народу, что ужас! Тут все закричали: «Держи его! Лови его! – однако не поймали. Дурак въехал в лес, вышел из саней, сел на колодину и сказал: «Один топор руби с корня, другой – дрова коли!» Вот дрова нарубились и наклались в сани. Дурак говорит: Ну, один топор, теперь поди и сруби мне кукову, чтоб было чем носило поднять». Топор пошел и срубил ему кукову; кукова пришла на воз легла. Дурак сел и поехал; едет мимо города, а в городе народ собрался, давно его караулит. Тут дурака поймали начали одерживать да пощипывать; дурак и говорит: «По щучьему веленью, по моему прошенью ступай, кукова, похлопочи-ка!» Вскочила кукова и пошла ломать, колотить и прибила народу многое множество; люди, словно снопы, так наземь и сыплются! Отделался от них дурак и приехал домой, дрова сложил, а сам на печь сел.
Вот горожане стали бить на него челом и донесли королю: «Такде не взять, надобно обманом залучить, а всего лучше обещать ему красную рубаху, красный кафтан и красные сапоги». Пришли за дураком королевские гонцы. «Ступай, – говорят, – к королю; Он тебе даст красные сапоги, красный кафтан и красную рубаху». Вот дурак и сказал: «По щучьему веленью, по моему прошенью, печка, ступай к королю!» Король уж хотел казнить его, да у того короля была дочь, и больно понравился ей дурак; стала она отца просить, чтобы отдал ее за дурака замуж. Отец рассердился, обвенчал их и велел посадить обоих в бочку, бочку засмолить и пустить на воду. Так и сделано.
Долгое время плыла бочка по морю; стала жена дурака просить: «Сделай так, чтобы нас на берег выкинуло». Дурак сказал: «По щучьему веленью, по моему прошенью – выкинь эту бочку на берег и разорви ее!» Вышли они из бочки; жена опять стала дурака просить, чтобы построил какую-нибудь избушку. Дурак сказал: «По щучьему веленью, по моему прошенью – постройся мраморный дворец, и чтобы этот дворец был как раз напротив королевского дворца!» Сейчас все исполнилось; король увидел поутру новый дворец и послал узнать, кто такой живет в нем? Как только узнал, что там живет его дочь, в ту ж минуту потребовал ее с мужем к себе. Они приехали; король их простил, и стали вместе жить-поживать да добра наживать».
Социально-педагогический комментарий. Образ дурака достаточно распространен в русском сказочном фольклоре, а эта сказка является одной из самых устойчивых версий данного образа. Здесь, как и в других сказках, слово «дурак» употребляется без кавычек. Емеля-дурак не претендует на какую-то особую хитрость, лукавство, подтекст. Но подтекст все же возникает из самих ситуаций, описываемых в сказке. Уже в начале сказки Емеля прельщается возможностью приобрести «сапоги красные, и кафтан красный, и рубашку красную». И только при этом условии он согласен «почитать» невесток – жен братьев. Здесь напрашивается поговорка «По одежке встречают – по уму провожают». Емеля хотел бы быть принятым окружающими «по одежке», чтобы изменить к себе отношение окружающих. Но здесь сразу же возникает в сказке и свой лукавый подтекст: даже будучи дураком, можно надеяться на изменение отношения к себе окружающих – «главное, чтобы костюмчик сидел». Внешняя форма соответствия ожиданиям окружающих создает ситуацию псевдосоциализации через внешний вид, приличия и т. д.
Под давлением невесток Емеля решается пойти за водой. Но уже здесь мы видим его подлинное отношение к невесткам. Он рассчитывает, поймав щуку, утолить свой голод, не угощая невесток, поскольку он на них обижен. Внутренняя обида Емели есть уже начало будущей разворачивающейся конфликтности героя со своим окружением. Видя пренебрежительное отношение к себе, Емеля начинает выстраивать собственную жизненную программу, оставаясь героем-одиночкой.
Он жалеет щуку, олицетворяющую собой хищность и алчность, но заговорившую с ним «человеческим голосом» в отличие от окружающих родственников. Через акт милосердия, пусть даже и не лишенного расчетливости, Емеля приобщается к могущественным силам помощи, перед которыми не может устоять никто из людей.
