прошла, что, так долго и настойчиво набираясь сил и опыта, Алексей лишь готовился к чему-то большему, чего еще сам не мог угадать.
Было не просто увлечение, нельзя легко отбросить. Ах, если бы не сказал «да», отвечая на вопрос Энн, по сути в такой решающий миг, когда означало, что дал слово, равно клятве. Нужны силы, чтобы теперь обрести себя, найтись. Неужели я так раним, что при воспоминании об Энн Боуринг чувствую стрелу в пяте?
Но может ли он забыть ее и вернуться к дням юности? Неужели это лишь инерция, привычка стремиться домой, к заданной цели…
Я обязательно вернусь к себе. Я так решил, возврата к слабостям не будет.
Алексей перешел обратно на старборт и стал смотреть на север. Корабль уже в заливе. Яхты падали остриями парусов на стороны, по всей его сини. Издали подступают форты и стены Портсмутской крепости. Церкви на берегах, мокрые газоны на крепостных валах блестят после дождя яркой зеленью, как шелка. И всюду зелень, леса и парки.
А ведь я подхожу к берегам, где выросла Энн, к стране ее детства и юности. Подплывающий остров напоминал о ней. Форты и стены вставали между Алексеем и Петербургом. Через них еще надо перейти в прямом смысле и образно говоря, тут еще многое придется передумать и перебороть в себе, прежде чем вернешься домой, в свой былой мир.
«Если поплыл на корабле, то уж обратно не вернешься!» — вспомнилась японская пословица.
Тогда был тяжкий день, когда владеть собой и даже отвечать за свои поступки невозможно, я был разбит, раздавлен. Гонконг праздновал победу над Севастополем. Для наших пленных известие было ужасным, ошеломляющим.
Но ведь порядочный человек и в час тяжких испытаний должен таким и остаться.
Энн чуть моложе Алексея. Знакомство началось на докладе в научном обществе. Потом они встречались, чувствуя себя ровесниками. Она не светская неженка, учит китайских детей в школе, говорит на их родном языке, читает иероглифы. Иногда помогала Алексею.
На параде, заметив опечаленного Алексея в толпе ликующих, Энн все поняла в мгновение и, как рыцарь, очертя голову бросилась на выручку. Она увлекла Алексея прочь из толпы и прочь из города. Они ушли на яхте. Она была нежна, как мать, а страсть оказалась так близка.
Энн пожертвовала собой ради его спасения. Верила ли она себе и мне? Она не думала об этом.
Она умело завязала разговор о его сыне в Японии. Цельная, искренняя натура.
Энн отбросила свойственную ей застенчивость, вся в трепете, но преисполненная решимости с жестокой беспощадностью к себе, с какой они воюют, а может быть, и грабят, или спорят… Какая у нее оказалась сила, отчаяние и зрелость.
…Она сказала, что пойдет в Японию и найдет его сына, что для нее в Азии нет ничего невозможного.
Освеженный ветрами морей и любовью, Алексей обрел силу. Горе тому, кто оскорбит эту доверчивость, поэтому, видно, так нехорошо теперь на душе.
Ее отец посол в Китае, губернатор Гонконга, самой богатой и при этом самой злодейской и воровской из всех колоний. Сэру Джону предстоит война, расправа с Китаем. Но он, как казалось Алексею, по-своему гуманен и не похож на злодея, и предстоящее предприятие ему не по душе. Но он решителен. И он уверяет, что слишком оскорблен мандаринами. Может быть, там уже началось. Пока мы шли из Африки, известия о вспыхнувшей войне могли достигнуть Лондона через Суэцкий перешеек и далее по австрийскому телеграфу.
Но больше всего Алексей желал сейчас возвращения домой и хотел бы на все закрыть глаза и все забыть. Время излечит. Казалось бы, уж начали затягиваться душевные раны. Если бы не этот промах. Он дал ей слово! Но промах ли? Может быть, я не мог иначе? Все остальное пусть как было, но сказанная фраза, произнесенное признание. Но разве во фразе дело… Подлость?
Но разве с другими не бывает чего-то подобного? Разве сильные молодые люди в плаваниях не сносят все стойко и терпеливо. И неужели она встретит японку Оюки и найдет моего сына?
Но слова — это только слова. Я не смею придавать им мистического значения. Я должен прислушаться к себе, понять и решить, чего я хочу. А я это знаю. Я рвусь домой. Я должен возвратиться к себе, к Вере, цель моя ясна, и я совладаю с собой. Пусть это сочтется преступлением, но еще большим преступлением было бы решение поступить лишь ради данного слова и этим обмануть и себя и всех.
Очень может быть, Энн поступила не из чувства, а из убеждений. Она проявила высшую степень независимости и риска, желая спасти его. Но потом она спросила: «Могли бы вы жениться на мне?» Это было очень наивно, почти по-детски. Она не обнаружила гордости или разочарования. Уязвленная гордость еще может явиться в ней.
В своей бесчестности я должен притвориться, что поступаю честно? Или честней не перекладывать все на Веру, а сохранить тайну в себе, перебороть ее, справиться самому, как настоящему мужчине. Не прибегать к ее суду, зная, что простит и примет на себя грех и тяжесть, себе на муку.
А на палубах полно: выздоравливающие и здоровые, команда и прислуга, белые, негры, индусы и китайцы.
Подплывает тучный форт со скошенными стенами.
Начинается прилив. Ряды темных амбразур, таящих жерла орудий, оседают, проваливаются, словно прячутся в воду. Атлантический прилив налетает, как шторм, его первая волна бьет в каменную стену с ураганной силой.
Госпитальное судно в кильватере кораблей, давая гудки, входило в пролив, глубоко врезавшийся в холмистые побережья. Форт с заплескавшимися вокруг него волнами ушел за корму. Виден Спитхэдский рейд с военными кораблями. Ничего не скажешь, движение большое, флот хорош. Но защита подходов к этой твердыне не очень крепка. Раненые офицеры, возвращавшиеся домой, уж говорили Алексею, что до сих пор полагались на свои корабли, а не на береговые укрепления, а теперь, после того как видели они Кронштадт и Севастополь, пора все менять, строить батареи на мелях среди моря, прикрыть надежней Портсмутский залив, чтобы вход простреливался. Опасаются своего же недавнего союзника, которого меж собой называют Бонапартом Малым, больше страшиться пока некого. В Гибралтаре брали раненых из Крыма. Офицеры рассказали много новостей. Войска из Балаклавы и Севастополя отправлены в Гонконг и в Индию, там восстание. В Крыму больше неприязни испытывали к союзникам, чем к русским. С Алексеем держались просто, узнали, что плавал на британских кораблях в Китайском море. Нашлись общие знакомые.
При этом, как
