class="p1">
– Вставай, проклятьем заклеймённый,
Весь мир голодных и рабов, -
зазвучали первые нестройные голоса, и остальные комсомольцы подхватили:
Кипит наш разум возмущённый
И в смертный бой вести готов.
Секретарь Шкурыба пытался было запеть со всеми, но, споткнувшись на полуслове, поспешил к «душечке», которая без церемоний толкнула его к выходу.
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был никем, тот станет всем!
– Душечка, ну, неудобно… – бормотал секретарь Шкурыба.
Это есть наш последний
И решительный бой,
Выпихнув из зала Шкурыбу, «душечка» бахнула дверью.
С интернационалом
Воспрянет род людской! –
сотрясались стены купеческого дома.
Выходящих из клуба участников собрания революционным алым цветом приветствовала осень: ветки рябины качали на ветру спелыми гроздями, а по мостовой кружила огненно-красная листва. Комсомольцы, из тех кто располагал временем, собирались в группки, весело обсуждая предложение секретаря Шкурыбы. Комсомолка Лизанька стояла со своим мужем Филиппом и пыталась выяснить его мнение по очень важному для неё вопросу.
– Как это так, покончить с понятием семьи? – допытывалась она. – А мы с тобой? С нашей семьёй тоже покончить? Ведь мы только что поженились.
– Ну, что ты, – Филипп взял хрупкие руки жены в свои широкие ладони. – Никто нас силой в коммуну не тащит. Мы будем жить с тобой.
Другого ответа Лизанька и не ждала.
– Ты этого хочешь? – спросила она.
– Очень хочу.
– Я тоже.
Они держали друг друга за руки, и им обоим было хорошо.
– Ой! – по лицу Лизаньки пробежала тень. – Там ведь мама с папой уезжают!
Быстро, почти бегом, Лизанька и Филипп направились прочь от клуба.
– А вот этого шага твоих родителей я не одобряю, – говорил Филипп на ходу. – Уезжать из страны, где куётся новая жизнь, где каждый день происходит столько интересного и важного!
– Ты ведь знаешь, они боятся. У нас происхождение не совсем пролетарское.
– Этот недостаток можно исправить активной общественной работой и самоотверженным трудом на благо Советской республики. И тогда есть шанс, что окружающие их простят.
– Родители не хотят, чтобы их прощали, они хотят просто жить. Хотя я отговаривала, как могла. Смотри, уже извозчик приехал и вещи уложены!
Они торопливо прошли мимо извозчицкой коляски, на которую был погружен перевязанный ремнями багаж, и поднялись на крыльцо белёного каменного дома.
В гостиной их с нетерпением ждали.
– Лизанька, Филипп, где же вы ходите, милые? – поднялась им навстречу Лизанькина мама, одетая в тёмное дорожное платье. – Нам пора ехать!
– Задержались на собрании, – извинилась Лизанька.
– Ну-с, – сказал отец, который вопреки нынешней моде, а подчас и благоразумию, продолжал носить галстуки и был в галстуке и сейчас, – пора прощаться.
– Разве мы не едем с вами на вокзал? – удивилась Лизанька.
– Мы с мамой решили, что вам ехать не стоит. Долгие проводы – лишние слёзы. Попрощаемся здесь.
Он прижал дочь к груди:
– Пиши нам чаще.
– Я буду писать вам часто-часто, – Лизанька с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать.
Поцеловавшись с отцом, она затем крепко прижалась к маме, и по щекам обеих всё-таки потекли слёзы.
– Кто знает, милая, доведётся ли свидеться?
– Мы обязательно ещё увидимся, мама.
Отец взял за плечи Филиппа:
– Будьте счастливы. И берегите нашу дочь.
– Не беспокойтесь, я позабочусь о ней, – заверил Филипп.
– Вот ещё что, – утерев платком слёзы, мама отвела Лизаньку в сторону и взялась пальцами за чёрный перламутровый ларец, стоящий на комоде. – Здесь кое-какие украшения. Вам хватит на жизнь. Но главное, вот.
Мама извлекла из ларца золотое колье с несколькими драгоценными камнями.
– Это старинное колье с лукавой змейкой принадлежит нашей семье.
– С лукавой змейкой?
– Да, посмотри на застёжку, – мама положила колье на чёрную крышку ларца. – Видишь, застёжка выполнена в виде змейки, которая чуть улыбается. Эту змейку называют лукавой. Колье с лукавой змейкой досталось мне от мамы, а ей от её мамы, моей бабушки. Теперь я хочу передать колье тебе. Говорят, что оно способно помогать своей хозяйке в трудную минуту. Береги его, милая, и пусть оно напоминает вам о нас.
Убрав семейную реликвию в ларец, мама расцеловала Лизаньку и подошла к зятю.
– Храни вас бог, – трижды поцеловала она Филиппа, – вас и нашу дочь.
– Ну что вы, – смутился Филипп. – Мы, комсомольцы, не признаём существование бога.
– Бог так милостив, что любит и комсомольцев, которые не признают его существования.
– Присядем на прощание, – сказал отец.
Все сели на стулья, чувствуя драматичность и неотвратимость происходящего.
– Пора!
Поднявшись, родители вышли из комнаты. Лизанька с Филиппом видели в окно, как они спустились с крыльца, сели к извозчику и, помахав детям рукой, уехали. Лизанька смотрела на то место, где только что стояла коляска, и не могла поверить, что рассталась с родителями так надолго, а может быть, навсегда.
– Что за шкатулку дала тебе мама? – спросил Филипп.
Лизанька с трудом отвела взгляд от опустевшей улицы.
– Это наши фамильные драгоценности.
– Драгоценности?! Настоящие?!
– Настоящие.
– Вот здорово! – воодушевился Филипп. – Мы можем отнести их в комсомольскую ячейку и построить для всех что-нибудь нужное! Например, фабрику-кухню. Или передать в дар коммуне. Товарищи будут нам благодарны.
– Но драгоценности фамильные, – робко возразила Лизанька мужу, – они хранятся в нашей семье.
– В тебе ещё живы представления частного собственника, унаследованные от родителей. От этих представлений надо решительно избавляться! Ты должна, ты просто обязана сдать все ценности в комсомольскую ячейку.
Повернувшись к окну, Лизанька долго смотрела на крыльцо.
– Наверное, ты прав, – сказала она, – я должна их сдать.
Глава 2
Почему-то считается, что жители районных городков всегда спят, или, в крайнем случае, дремлют. Даже в наш век сверхвысоких скоростей и сверхновых технологий, особенно в вопросе сколачивания капитала, по-прежнему пишут: «Сонные жители провинциального городка», или: «Здесь царила дремотная атмосфера».
А между тем, в городке, о котором мы ведём речь, никакой дремотной атмосферы не царило. Во дворе панельного трёхэтажного дома на пару подъездов, который стоял на зелёном пригорке, точно выросший из-под земли кряжистый гриб, наоборот, все были заняты делом. За исключением, разве что, пожилого Авдеича, который, действительно, малость задремал на лавочке под лучами летнего солнца. А может, и не дремал, а просто щурился под теми же лучами, глядя, как заняты делом другие.
Например, как Витька, который был сегодня выходной, ремонтирует свою старенькую машину-«копейку». Улёгшись на доску с подшипниками, Витька закатился под днище машины и чего-то там чинил. Видны были только Витькина серая майка, тёмные джинсы, да белые ноги в синих плетёных шлёпанцах.
А может, Авдеич смотрел не на Витьку, а на свою соседку Любку, которая не была
