Поля наконец-то закончились, уступив место сначала дачам с огородами, а потом и вполне городским пятиэтажкам. Появился асфальт, забегали машины. Миша спросил дорогу к станции, небрежно скользнул взглядом по ларьку и напрягся: впереди, заглушая редкие машины, стремительно нарастал рев электрички. Миша покрепче перехватил горшок и побежал, хватая ртом горячий воздух.
– Билетики, пожалуйста, – сказала контролерша, монументально нависая над блаженно развалившимся на лавке Мишей. Он зажмурился, надеясь, что тетка пройдет мимо, но сверху снова попросили билетики, уже более настойчиво.
– Я не успел купить, – буркнул Миша, отворачиваясь к окну.
– А я не знаю, успели – не успели, билетик показывайте.
– Нету у меня билетика, – выдавил Миша, – я на вокзале заплачу.
– А я не знаю, где вы там заплатите, – голос тетки становился все громче, предвещая скандал, – откуда я знаю? Ваш билетик, пожалуйста.
Миша тихо, беспомощно зарычал.
– Нету билетика, – удовлетворенно констатировала тетка.
– Я на вокзале заплачу. Там же турникеты, как я, по-вашему, выйду?
– А я не знаю, как вы там выйдете. Нету билетика – придется высаживаться.
Миша обреченно посмотрел в окно. Мелькали овраги, заросшие сухим бурьяном, и хилые березы. Высаживаться не хотелось.
– Да вы поймите! – раздраженно повернулся он к тетке, взмахнув рукой. Ударился костяшками об горшок и зашипел, сунув ушибленные пальцы в рот, а второй рукой пытаясь поймать сбитую посудину.
– Да вот же билетик, – обрадовалась тетка, ловко подхватывая бумажку, плавно вылетевшую из опрокинутого горшка, – и зачем было задерживать?
Она почеркала на билете, сунула его обратно и повернулась к сиденьям напротив.
– Ваши билетики, – донеслось до Миши.
Электричка, резво грохоча, неслась к Москве. Миша посасывал сбитые костяшки и с подозрением смотрел на горшок. «Ну, дает дед», – вертелось в голове.
***
Чадила старая керосиновая лампа. Горшечник отодвинул в сторону кружку с чаем и уставился в окно. За окном была душная жаркая ночь и кладбище, заброшенное, заросшее бурьяном. Как всегда, казалось – что-то там шевелится, что-то происходит. Горшечник нервно задернул ветхую занавеску и вернулся к столу. Потянул из ящика увесистый кожаный мешочек. Присел, завороженно глядя на него.
На этот раз должно получиться – парень забрел в эти места совершенно случайно. Старик осторожно развязал тесемки, вспоминая молодое растерянное лицо странника. С этим получится. Бог не может быть так жесток. Мучения горшечника скоро кончатся, он чувствовал это, он верил. Проверять еще рано, наверное. Но вдруг – уже?
Зажмурившись, горшечник перевернул мешок над столом. Глухо звякнул металл, дробно застучал по пластику. Старик долго глядел на тридцать монет, рассыпанных по столу. В тусклом свете керосиновой лампы они казались почти черными. «Серебро от времени чернеет», – сказал себе горшечник и с уже тающей надеждой взял одну монету. По пальцам неприятно, липко мазнуло. Он отшвырнул сребреник и с отвращением вытер руку об штаны. На пальцах остались бурые пятна.
– А рано еще проверять, побольше времени-то нужно, – мрачно себе сказал горшечник, чувствуя, как в который раз в уставших глазах закипают слезы.
Они пришли в полдень, в такую жару, что даже ящерицы попрятались в камнях. Отшвырнули с дороги верного пса, вздумавшего было тявкнуть. Заполнили собой маленькую хижину горшечника – стало тесно в груди и дыхание прервалось от дурного предчувствия.
– Мы покупаем твою землю, горшечник, – сказал первосвященник. Два стражника стояли за его спиной, настороженные и злые. – Вот тебе тридцать сребреников.
– Я не хочу, – ответил горшечник, – или ты думаешь, что я не слышал, что говорят в городе?
Ему только рассмеялись в лицо.
– Я не возьму эти деньги, на них кровь, – прошептал горшечник, и стражник молча и страшно ткнул его кулаком в лицо. Горшечник упал, плача и не зная еще, от чего он плачет. Первосвященник со стражниками ушли, бросив к его ногам мешочек с деньгами, а горшечник еще долго лежал на полу, мучаясь от жары и боли в разбитом лице, и слушал неведомые голоса, звучащие прямо в голове. Голоса ругали. Голоса проклинали. Голоса учили.
– И вот – да, струсил и за это проклят, – прошептал старик, сгребая монеты в мешок, – взял кровавые деньги и проклят. Но на этот раз получится, обязательно получится, меня простят.
За окном шуршало. Горшечник подтащил лампу к кровати, поплотнее укутался с шерстяное одеяло, и, вздрагивая от страха, погасил свет. «Теперь все кончится», – прошептал он и натянул одеяло на голову, чтобы не слышать шорохи.
***
«…еду выдает самую простую – хлеб, соленый сыр, часто почему-то маслины, хотя я их терпеть не могу – но иногда приходится съедать, когда не наедаюсь остальным. Если попросить хавку, сидя дома или в гостинице – не даст. Только в пути, и только, если есть хочется так, что уже невмоготу.
Из питья дает только воду в бутылках без этикетки. Впрочем, ничто не мешает вскипятить ее и сделать чай или кофе. Заварку не дает, надо брать с собой.
Иногда работает как компас – как бы тянет в нужном направлении, например, к самой дешевой гостинице (если в городе) или к ближайшему населенному пункту.
Билеты дает только самые дешевые. Если на самолет – то эконом-класс, если в поезде есть общий вагон – то в него. Но это терпимо. Если до места, куда я хочу, общественный транспорт не ходит – дает билет до ближайшего пункта, потом наводит на нужную попутку (как бы слегка пульсирует, похоже на игру «холодно-горячо») или на нужного человека, способного объяснить, как добираться дальше.
Визу дает, если нет возможности получить ее на границе.
Видимо, каким-то образом отводит жулье. По крайней мере, со всякими разводками и кидаловом, о которых предупреждают, я ни разу не сталкивался. Отводит ли опасности – не проверял. Если, например, попасть с ним в зону военного конфликта – поможет ли? Не знаю. Почему-то кажется, что да. Может быть, стоит рискнуть и проверить. Рвануть, например, куда-нибудь в Конго».
– Ну что тебе сказать, – Леха отложил распечатку и отхлебнул пива, – суховато как-то. И финала еще нет.
Миша дернулся было ответить, но Леха остановил его величественным жестом:
– Только не пиши, как явился этот дед весь в синих молниях и потребовал в уплату бессмертную душу. Не надо, а?
– Именно этого я и боюсь, – мрачно ответил Миша.
– Не надо, – посоветовал Леха и ухмыльнулся: – Вот уж не знал, что ты начал сказочки пописывать… а мы-то думали – чего это тебя уже год на пиво не дозваться…
– Сказочки? – вскинулся Миша. – Хотел бы я, чтобы это было сказочками… – он пробежался по комнате и упал в кресло, сжимая голову. – Так и знал, что не поверишь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
