ФИЛЕМОН И БАВКИДА
Смолкнул на этом поток. Всех бывших тронуло чудо.На смех поднял доверчивых только богов поносительИ необузданный в сердце своем, Иксионом рожденный:– «Сказки плетешь и чрезмерно богов, Ахелой, ты считаешьМощными, рек он, коль формы и дать и отнять они могут». —Все изумились; никто подобных речей не одобрил:Но Лелекс изо всех, созревший умом и годами,Так сказал: «Безмерна власть неба и нет ей предела,И чего пожелают небесные, то свершится.Чтоб ты не был в сомненье, так есть, недалеко от липы,Дуб на Фригийских холмах, обнесен небольшою стеною…Видел то место я сам, потому что был послан ПиттеемВ Пелопса землю, которой отец его правил когда-то.Есть там болото вблизи, что некогда было селеньем,Ныне те воды ныркам, да болотным курочкам любы.В образе смертном явился туда Юпитер и также,Вместе с отцом, Атлантид жезлоносец, покинувши крылья;В тысяче целой домов они добивались ночлега:Тысячи были домов на замке. В один их впустили.Маленький, крытый одним камышом из болот да соломой.Но старушка Бавкида, и ей летами под пару,Филемон, сочетавшися в нем в дни юности, в той жеХате состарились. Бедность они сознали, им легкойСтала она, и ее они добродушно сносили.Что ни делай, господ или слуг ты здесь не отыщешь:Дом-то весь только двое, служить и приказывать те же.Вот когда небожители бедного крова достигли,И, головами нагнувшись, вошли через низкие двери.Членам дать отдых старик пригласил их, придвинувши кресла,А суровою тканью его покрыла Бавкида.Теплую тотчас золу разгребла и разрыла вчерашнийЖар, подложила листвы с сухою корою и пламяСтарческим дуновеньем своим заставила вспыхнуть.Мелкой лучины снесла с чердака да высохших сучьев,И, нарубивши, придвинула их к котелку небольшому.Листья срубила с кочна, принесенного мужем из сада,Орошенного. Он же двурогою вилой снимаетС черной жерди затылок свиной, висящий, копченый.От хранимой давно ветчины отрезает он малостьИ отрезок спешит размягчить в клокочущей влаге.Между тем сокращают часы разговором, мешаяЗамедление чувствовать. Буковый тут же и чан былНа костыле деревянном за прочное ухо привешен.Теплой наполнен водой, он принял члены их, грея.Посредине была постель из мягких растенийПоложена на кровать; из ивы бока в ней и ножки.Эту покрыли ковром, которым по праздникам толькоПокрывали ее, но и тем, – дешевый и старыйБыл он ковер, – на кровати из ивы не след было брезгать.Боги на ней возлегли. Подсучась, дрожащая, ставитСтарица стол; но третья в столе неравна была ножка.Ножку сравнял черепок. Когда же приподняло крышку,То зеленою мятой она его тотчас протерла.Тут поставили свежих, пестрых ягод Минервы,Также вишен осенних, в соку приготовленных жидком,Редьки, индивия, к ним молока, сгущенного в творог,Да яиц, что слегка лишь ворочаны в пепле не пылком.Все в посуде из глины. Затем расписной был поставленКубок того ж серебра и стакан, сработан из бука,Внутренность в нем была желтоватым промазана воском.Долго ли ждать; с очага появились горячие яства.Вот убрали вино незначительной старости, чтобыМесто очистить на время вторичной чреде угощенья.Тут орех, в перемешку тут финик морщинистый с фигой,Сливы в корзинах и с ними душистые яблоки рядом.Так же и гроздья, что с лоз, разукрашенных пурпуром, сняты.Сот посреди золотой. Ко всему ж добродушные лица,И при этом хлопот и вместе радушья немало.Видят они между тем, что, сколько ни черпают, чашаВсе наполняется, – тотчас вино прибывает.Чудо приводит их в страх; и, руки воздевши, взываютИ Бавкида с мольбой и сам Филемон устрашенный.Просят прощенья за стол и скудное все угощенье.Был единственный гусь, двора их убогого сторож,В жертву гостящим богам заклать его старцы решили.Он, проворен крылом, изморил удрученных годами,Долго шнырял он от них и словно ушел под защитуК самым богам. Его убивать запретили владыки.– «Боги мы, сказали они, оплатят соседиКарой заслуженной грех, но дастся вам быть непричастнымЭтому злу, только вы свой кров немедля покиньте,Да ступайте за нами и следом в гору идитеВместе». – Послушались оба и стали, опершись на палки,Долгий подъем проходить по дороге, взбирался к верху.Не дошли до вершины настолько, насколько до разуМожет стрела прилететь. Оглянулись, и все увидалиПогруженным в болото, а их только кровля осталась.Вот, покуда дивились они, о соседях жалея,Хижина старая их, в которой двоим было тесно,Превратилася в храм; колоннами стали подпорки,Зажелтела солома, и крыша стоит золотая.Двери стали резные, и мрамором землю покрыло.Тут Сатурний сказал, обращая к ним лик благосклонный:«Праведный старец и ты, жена достойная, вашиИзреките желанья». С Бавкидой сказавши два слова,Передал сам Филемон их общие мысли бессмертным:«Быть жрецами и стражами вашего храма желаемМы, а так как в согласье мы прожили годы, то пусть насЧас все тот же уносит, пускай не увижу могилыЖениной я, И она пускай меня не хоронит».Как просили, сбылось; покуда жизнь длилася, былиСтражами храма они. Когда ж, ослабевши от века,Раз у священных ступеней стояли они, повествуя,Что тут на месте сбылось, увидал Филемон, что Бавкида,А Бавкида, что стал Филемон покрываться листвою.Вот уж под парою лиц поднялися макушки, тут обаКак могли, так друг другу вместе сказали: «Прощай же,О супруг, о супруга», – и ветви закрыли им лица.Кажет прохожим поныне еще Тиании жительДва соседних ствола, исходящих от корня двойного.Мне старики достоверные, не было лгать им причины,Так рассказали. При том и сам я видел, виселиНа ветвях тех венки; и, свежих повесив, сказал я:«Кроткие милы богам, кто чтил их, сам будет в почете».
Еврипид
ЕЛЕНА
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Елена, спартанская царица (I)
Слуга Менелая (III)
Тевкр, саламинский царевич
Феоноя, пророчица (III)
изгнанник (III)
Феоклимен, египетский царь, брат
Хор пленных гречанок Феонои (III)
Менелай, муж Елены (II)
Вестник, воин Феоклимена (II)
Привратница пророчицы Феонои (III)
Диоскуры Кастор и Поллукс (I)
Действие происходит в Египте, близ моря, вскоре после падения Трои. На переднем плане сцены строгая гробница покойного царя Протея; за нею стена кремля киклопической кладки, с зубцами. Ворота настежь открыты. Далее холм, на котором возвышается дворец Феоклимена; его двери заперты.
ПРОЛОГ
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Перед гробницею на ложе из листьев и ветвей Елена. Утро. Царица поднимается с ложа.
Елена
Здесь блещут Нила девственные волны;Взамен росы небесной он поит,Лишь снег сойдет, в Египте по низинамЛежащие поля. При жизни здесьПротей царил, и если Фарос домом,То весь ему Египет царством был;А браком царь с одной из дев пучинных,Псамафой, сочетался, для негоЭаково покинувшею ложе.И родила царю двоих детейЕго жена: Феоклимена-сынаИ благородную Идо; дитятейОна отрадой матери была,А брачных лет достигши, ФеоноейНаречена, затем, что от боговИ все, что есть, и все, что будет, ейОткрыто; эту честь она приемлетОт древнего Нерея, деда…МнеОтечество на долю не без славыДосталось тоже – Спарта; и ТиндарБыл мне отцом… Положим, существуетПредание, что сам отец боговКогда-то мать мою крылами обнял,Что, лебедем прикинувшись, на лонеЕе он скрылся, подавая вид,Что от орла спасается… так молвят.Я названа Еленой, и мояВот горестная повесть:Три богини,О красоте заспоривши, пришлиВ идейское ущелье к Александру.С Кипридою была там Гера, дочьЧистейшая Кронида с ними, – долженБыл разрешить их распрю волопас.И вот, мою красу (коль и несчастьеПрекрасным может быть) пообещавДля ложа Александру, побеждаетКиприда, а Парис-Идей, покинувПастушеский загон, стремится в Спарту,Чтоб овладеть невестой.Но своейНе вынесла обиды Гера – ложеПарисовой утехи обратилаОна в ничто, и не меня женойОн получил, нет: призрак из эфираЧистейшего, по моему подобью,Был Герою для Приамида слажен,Царевича троянского. МеняОн обнимал, но в мыслях лишь, пустоеТо было обольщенье. Зевса жеСвершалася другая воля к вящейБеде моей: меж греков и несчастныхФригийцев он войну зажег, чтоб матьОсвободить от населенья – ЗемлюЧрезмерного и чтобы лучший грекБыл славою отмечен. Битв наградойТроянам и ахейцам он назначилМеня… Меня? О нет! Лишь звук пустойНосился над войсками, а меня,Среди морщин эфирных затаивИ тучею одев, Гермес похитилЗевс не забыл меня – и в дом ПротеяМеня унес, его считая всехВоздержнее, чтоб я осталась чистойДля ложа Менелая.С той порыЯ здесь живу, а муж мой злополучный,Войска собрав, на Илион повелИ ищет там жены своей, добычуВернуть копьем гори. И много душИз-за меня на берегах погиблоКипучего Скамандра. ПретерпевВсе это зло, я остаюсь покрытойПроклятьями, и эллины твердят,Что я изменница, и в этой страшнойВойне виновна.Для чего ж ещеЖиву я? Слово я храню от богаГермеса: «В Спарту с мужем ты вернешься;Узнает он, что не была ты в Трое,Не застилала ложа никому».А здесь, пока на свет Протей глядел,За честь свою я не была в тревоге…Лишь с той поры, как мраком он одетПодземного селенья, сын ПротеяМеня на брак склоняет. Но супругуЯ прежнему верна – и вот к могилеПротеевой с мольбой припала: пустьПокойный царь меня для мужа чистой,Как раньше, сохранит; и если имяВ Элладе опорочено бесславьемМое – хоть тела скверна не коснется!
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
