Вы нападаете на Английский клуб, как на подрыв домашней, семейной жизни – и опять невпопад! Можно иметь свой дом, любить до безумия жену, словом, быть хорошим мужем и отцом, и ездить в клуб. И почему же не должен ездить в клуб или собрание человек, которому ограниченное состояние не позволяет заводить у себя дома собрания и давать балы? В клубе не все же играют в карты, там и едят, и пьют, и говорят и читают все, что представляет отечественная и иностранная журналистика. Кто же охотник до карт, тот и дома и в гостях может удовлетворить своей охоте.
Вы нападаете на современную литературу, находите ее и безнравственною и бесчинною; вам не нравятся многие нынешние романы; вы говорите, что их нельзя дать в руки девушке: я не хочу защищать перед вами современной литературы и нынешних романов, потому что это был бы напрасный труд: мы не поняли б друг друга. Скажу вам только, что многие из романов, на которые вы намекаете, никогда не оскорбят в такой степени нравственного чувства женщины, как повести вроде вашей «Барбос, или На своем поставлю».
Вы доказываете, что не должно пьянствовать, клеветать на ближнего, оплошно управлять имением и проч. Это истины неоспоримые, и мы от души бы поблагодарили вас, если бы не выучили их наизусть в наших азбуках и прописях, по которым учились в детстве читать и писать. Жаль, что между этими полезными истинами вы пропустили одну, и очень важную, а именно ту, что не должно писать и издавать книг, не выучившись грамоте и не умея порядочно выражаться на отечественном языке.
Да, почтеннейший старец, Дормедон Васильевич, вы сражаетесь с тенью, с призраком, вы целитесь не туда, куда надо, вы не понимаете истинных недугов человека и человеческого общества, вы не знаете этого великого правила, что «la morale est dans la nature des choses»[1], а не в скучных поучениях и тупоумных остротах.
Я написал об вашей книге не для публики: публика не прочтет ее, можете быть в этом уверены; я написал это для вас чтобы защитить перед вами публику, показав причину ее невнимания к вашей книге: будьте ж мне благодарны!..
Примечания
Провинциальные бредни и записки Дормедона Васильевича Прутикова… (с. 472–477). Впервые – «Молва», 1836, ч. XI, № 4, «Библиография», с. 107–118 (ц. р. 17 марта). Без подписи. Вошло в КСсБ, ч. II, с. 193–200.
Дормедон Васильевич Прутиков – псевдоним А. Полторацкого. По словам И. Лажечникова, это был «богатый аристократ, страшный охотник писать и печататься» («Воспоминания», с. 45). Из письма Лажечникова к Белинскому от 26 ноября 1834 года явствует, что последний был рекомендован Полторацкому в качестве литературного секретаря («Белинский и корреспонденты», с. 174). Не желая, однако, «жертвовать своими убеждениями», Белинский, по свидетельству того же Лажечникова, вскоре оставил эту должность. В 1835 г. Белинский выполнял поручения Полторацкого, связанные с печатаньем его книги (см. письмо Полторацкого к Белинскому от 31 июля 1835 г. в кн.: «Белинский и корреспонденты», с. 258). Это не помешало критику выступить с настоящей рецензией. Откликаясь на нее, Лажечников писал Белинскому в 1836 г.: «Прутиков заслужил теперь свою фамилию: вы его порядочно отделали (прутом), как мальчишку…» (там же, с. 182).
Сноски
1
«нравственность в природе вещей» (франц.). – Ред.
Комментарии
1
В цитате курсив Белинского.
2
Перед зерцалом – см. прим. 14 к статье «Ничто о ничем…».
3
«Выйду я на реченьку…» — песня на слова Ю. Нелединского-Мелецкого.
