Вот наконец муть приобретает какие-то очертания – боеголовки второй волны дошли до цели. Экран демонстрирует черные сгустки. Затем мы видим, как серое нечто закручивается в огромные воронки в местах попаданий – так близко мы уже от поверхности. Больше никому не хочется спать и думать на отвлеченные темы – в предвкушении боя мы облизываем сухие губы. Ложемент подо мной мелко вибрирует от воя гравикомпенсаторов, работающих на полную мощность. Засвет тормозных двигателей превращает изображение в бледное пятно. Через секунду бесполезный экран гаснет. И еще через секунду метрономы в наших головах делаются громче – обратный отсчет. Нас начинает ощутимо потряхивать – вошли в пылевое облако. Зубы плотно стиснуты. Закрываю глаза. Пиканье таймера поднимает тональность, превращается в комариный зуд и замолкает. И с зубодробительным ударом – автоматика все же дала сбой в пылевом аду – борта раскрываются, вмиг заполняя десантный отсек волнами хаоса. Пыль. Не видно руки, так она густа. Настоящий кисель из пыли. Нашлемные радары борются с помехами. Зеленые точки взвода на тактической карте едва проглядывают среди белой искрящейся пелены. Пыль – наш злейший противник. Набиваясь куда только можно, она выводит из строя уплотнители и трущиеся поверхности. Создает наводки для электроники. Разряжает в нас короткие молнии статического электричества. Прерывает радиосвязь. И она же – наш главный защитник, маскирующий нас от средств обнаружения марсиан. «Пошел, пошел!» Я отталкиваюсь ногами от ложемента и спиной вперед вылетаю в клубящуюся мглу.
Этот момент самый важный. Пока не запущен переносной гравигенератор, необходимо закрепиться на поверхности. Гравитация на Деймосе – менее одной десятитысячной от земной. Взрыв, удар осколком породы или просто неловкий толчок ножных усилителей – и ты начнешь медленный, все убыстряющийся день ото дня дрейф в сторону Марса. Пока однажды не войдешь в его атмосферу крохотным метеором.
Я напряжен до предела. Мое тело помнит последовательность действий до мелочей. Расставить ноги. Опустить ствол вниз, выбрав направление по показаниям системы навигации. Дождаться, когда винтовка в режиме автоприцеливания выстрелит гарпун с молекулярным тросом. По прошествии трех секунд, если выстрел не произведен, отстрелить гарпун вручную. Погасить инерцию полусекундным импульсом ранцевого двигателя. Включить лебедку под стволом и подтянуть себя к поверхности. Отрапортовать командиру. Все просто. Подождал – нажал – доложил. Но существует множество «если». Если вектор движения при десантировании выбран неверно, может не хватить троса. Его длина всего тридцать метров. Если поверхность в месте посадки не каменная, гарпун не войдет в зацепление с грунтом. Если она, наоборот, слишком плотная – то же самое. И тогда остается лишь отработать ранцевым двигателем, правильно сориентировавшись в пыльном киселе, плотно облепившем тебя с ног до головы. Если повезет – зацепишься за кого-то из товарищей. Если нет – отскочишь от невидимой поверхности мячиком и выпрыгнешь за границу пылевой завесы. Превратишься в беспомощную мишень для какой-нибудь малой лазерной станции, которыми густо засеяна орбита Деймоса.
Легкое подрагивание рукояти. Кажется, я даже вижу сквозь облепившую меня пылевую пленку голубой выхлоп системы гашения отдачи. Гарпун пошел. Одна секунда. Две. Три. Пора. Импульс. Перчатка касается сенсора лебедки. Помехи усиливаются. Настолько, что система управления оружием не может принять пакет данных. Я склоняю голову к самому индикатору поверх ствола. Стекло к стеклу. Считываю красные цифры показателей. Ледяная рука проникает за шиворот – лебедка вращается вхолостую. Я не попал. Или улетел слишком далеко. Спокойно. Развернуться в сторону зоны высадки, используя винтовку как противовес. Дать импульс. Снизиться к поверхности. Нет. Так нельзя. Не хватит топлива для действий во время атаки. Лучше подохнуть тут, чем превратиться в обузу взводу. Я разворачиваюсь лицом к мутному красному свечению – Марс проглядывает через пыльную взвесь. Шевелюсь распластанным в воздухе жуком до тех пор, пока моя отметка на тактической карте не нацеливается спиной на моргающие зеленые точки взвода. Отключаю компенсатор отдачи. Упираю приклад в грудь. Выстрел. Огонек реактивной пули не виден, только дрогнула рукоятка и приклад толкнул меня в грудь. Кажется, пятно на карте приблизилось? Выстрел. На этот раз успеваю заметить мутный проблеск реактивного выхлопа. Радар показывает расстояние до основной группы. Цифры появляются на мгновение и исчезают вновь. Выстрел. Толчок. Писк тактического блока. Радар сходит с ума, сообщая о неожиданном препятствии. Ноги касаются чего-то мягкого. Я подгибаю их, стремясь погасить инерцию, и лихорадочно шарю рукой, пытаясь зацепиться за какую-нибудь неровность в камне.
– Ролье, ты? Держи конец! – гремит в голове голос взводного. Я мертвой хваткой вцепляюсь в ременную петлю.– Эй, Васнецов, прими своего!
Ледяная рука исчезает. Я перевожу дыхание. И просыпаюсь в мокром от пота белье. Ни к черту у них вентиляция, на этом самом Марсе.
Самое нелепое во всех этих снах: я никогда не высаживался на Деймос. Разве что виртуально, во время тренировок на тренажерах. Но мои товарищи по взводу, все как один, выглядят в таких снах так, будто до сих пор живы. Наверное, во всем виновата моя совесть – мне снятся легионеры, которых я убил. Вот ведь странность, правда? Я всегда стрелял только в реального противника, стрелял так, что был среди лучших. Да что там темнить – я и был лучшим. Я был героем. Символом Легиона. И в итоге я убил больше своих братьев, чем марсиане во всех сражениях до той злополучной десант-ной операции.
«Ливень» – так она называлась в штабных документах. Красивое название. Особенно для того, кто видел настоящий дождь всего пару раз в жизни.
Часть первая
ДУХ ВОЙНЫ
1
Жослен Ролье Третий – на это имя я отзывался на проверках. Жослен Ролье – так когда-то звали известного легионера. Офицера, погибшего много десятилетий назад. Обычная практика – солдат умирает, его имя становится свободным и достается новичку в качестве наследства. Давая его повторно, к нему добавляют номер. Сколько раз дают вновь – столько раз и добавляют. Наверное, это имя приносит удачу владельцу. Третий – это очень мало смертей. Вокруг меня было полно парней с приставками «пятнадцатый» или, к примеру, «тридцать третий».
Кто-то из моих товарищей однажды сказал, что имена подбирает машина. Такая же, как ротный тактический компьютер. От нее они попадают в базу данных. И уже потом начинают свою бесконечную карусель. Конечно же я этому не верю. Легион существовал всегда. Имена его личного состава – от Бога. Выбор имени – откровение Божье. Это имя будет существовать до тех пор, пока будет существовать Легион. То есть вечно. Или до тех пор, пока кто-нибудь его не опозорит. Тогда цепочка наследования прервется. Мою уверенность подтверждает тот факт, что я ни разу не слышал имен без номеров.
Жослен – это имя мне совершенно не подходит. Будь моя воля, я бы назвал себя Павлом. Если бы кому-то было дело до моего мнения. А на фамилию мне плевать. Фамилия мне безразлична.
Магия счастливого имени хранит меня. Имена моих товарищей, наверное, уже раздали новичкам, а я все еще жив и меня сносно кормят. Правда, мне не повезло: я в плену. Сдаваться в плен не велит устав. Плен и Легион– понятия несовместимые. Но моя программа самоуничтожения почему-то не сработала. Возможно, это произошло вследствие того, что во мне однажды переплелись две личности. Первая – прямой и бесхитростный исполнитель, суровый воин, не имеющий иной цели, кроме служения Долгу и уничтожения врагов своей родины – Легиона. Вторая – хитрое, изворотливое, расчетливое существо, изобретательно манипулирующее окружающими для достижения своих скрытых целей. Мой солдатский мозг не рассчитан на подобные симбиозы. Возможно, из-за этого я периодически становлюсь склонным к сомнениям и самоанализу. Возможно, из-за этого часть моих базовых гипнопрограмм и вживленных инстинктов работают не так, как им следовало бы.
Как бы там ни было, каждое утро, просыпаясь, я внимательно рассматриваю свое лицо в зеркале. Я заглядываю в свои глаза и с тревогой прислушиваюсь к своим ощущениям – не шевельнется ли внутри что-то, от чего я потеряю желание дышать. Но день идет своим чередом, караульный солдат гремит бачками, ставит передо мной миску с густым супом, я жадно ем, потом мою посуду и ставлю ее у двери, прибираю постель, сажусь на привинченный к полу табурет и продолжаю думать на отвлеченные темы. Потому что я – бракованный экземпляр. Только бракованные экземпляры способны думать о чем-то выходящем за рамки вводных. Но я не чувствую горечи, осознавая этот факт. Я вообще ничего не чувствую. После того как пуля пробила мою броню и я потерял сознание от декомпрессии, чувства мои слились в ровную серую полосу. Не осталось ни жажды крови, ни надежды на похвалу, ни мечты о славе. Так бывает после смерти. Потому что вне строя я все равно что умер.
