15 января 1990 года было введено чрезвычайное положение в НКАО и прилегающих районах. В Степанакерте была образована Комендатура района чрезвычайного положения. Но мы об этом узнали не сразу…
Еще 8 января на совещании у комбата наш начальник особого отдела, старший лейтенант, сообщил, что в ближайшее время Народный фронт Азербайджана намечает нападения на воинские части с целью захвата оружия и техники. А у нас было, что взять. У нас в батальоне было большое НЗ.
Чтобы было понятно, скажу: по военному времени мы должны были укомплектовать три полка и четыре отдельных батальона, и вот все это имущество, техника и вооружение хранилось у нас на складах длительного хранения.
А рядом была Узун-Дара, где на военном складе хранилось несколько тысяч вагонов боеприпасов. В общем, мы были лакомым кусочком для боевиков.
С утра 9 января комбат сел в свой командирский УАЗ и поехал в школу-интернат, – там располагался полк внутренних войск – чтобы как-то скоординировать совместные действия. А вернулся назад ни с чем. Полк ночью покинул Агдам.
Командир бросился звонить на «Пловец», в штаб 4-й общевойсковой армии, в чьем в непосредственном подчинении был наш батальон, но там никто не отвечал. После стал звонить на «Фиалку» – позывной штаба Закавказского военного округа, в Тбилиси. Туда он все-таки дозвонился, но, услышав доклад комбата, высокое начальство повесило трубку, имитируя обрыв связи, и больше ее не поднимало.
Мы остались одни…
Комбат был в смятении. И я его понимаю. Человек, дослуживший до подполковника, делавший всегда и все по инструкции начальства, теперь лишился как инструкций, так и начальства. Теперь решение принимать нужно было самому. А ситуация была интересная: какое бы решение он не принял, отвечать ему. Да, можно часть ответственности переложить на заместителя, но это всего лишь часть. До этого в боевых действиях он участия не принимал. Но все-таки за плечами была академия, которую он окончил полгода назад, и навыки какие-то еще остались, не все выветрились из головы. Командир не выходил из кабинета – думал, но не могу с полной уверенностью сказать, о чем.
Мы, офицеры, сидели в курилке возле штаба и просто курили. Курили, пока к нам не подошел зам по вооружению, и не сказал, чтобы командиры подразделений шли в казармы и готовились к выдаче личному составу оружия, а все остальные офицеры шли на склад вооружения, и получали дополнительные боеприпасы – по два магазина патронов. Сказав это, он пошел в штаб к комбату.
Уважал я этого майора. Мужика невозможно было чем-то удивить. У него всегда и на все был готов ответ, и он никогда не терялся. Да и ко мне относился как к младшему брату, хотя ростом он был 166 см, а я 183. Как-то мы сразу с ним сошлись, хотя для многих офицеров он был строгим начальником. Жена его была сержантом и работала у меня в хозяйственной части делопроизводителем. Не подумайте ничего плохого, делопроизводитель – это как писарь, только классификация повыше.
Не знаю, что говорил зам по вооружению командиру, но через некоторое время комбат был похож на настоящего боевого командира.
К вечеру к нам в батальон приехал подполковник, командир артсклада из Узун-Дары. С ним приехали пять его офицеров. Командиры обсудили план взаимодействия. Хотя, какой собственно план: кто знает, что будет. И будет ли вообще. Настроили радиостанции, договорились о позывных. Я вместе со своим начальником, зам командира по тылу, выдал им с НЗ продукты на всю часть на двадцать суток. Почему выдал? А потому, что, во-первых, они стояли у нас в батальоне на довольствии, а во-вторых, мы все-таки были в городе, а они за ним в открытом поле. И если против них предпримут осаду, то деваться им будет некуда. Одно из двух: либо сдаваться, либо погибать.
Их было мало – солдат всего один взвод, да с десяток офицеров. Нам было жаль их… И возможно, мы видели этих ребят в последний раз. Все мы друг друга знали. Не сговариваясь, с шутками и прибаутками зашли в мою подопечную солдатскую столовую, разлили по кружкам и выпили…
Тут вы можете спросить – все солдаты да офицеры, а прапорщики где? Правильно и своевременно. Отвечаю. Все прапорщики, как в батальоне, так и на складе, были местные – азербайджанцы. И воевать со своим народом они не собирались. А если просто покинуть часть, то их могут судить, под трибунал отдать.
Что бы вы сделали на их месте? Ну вот… и они так решили, что проще заболеть. И в этот же день подали рапорта с просьбой освободить их временно от служебных обязанностей, кто по состоянию здоровья, кто в отпуск, а кто по семейным обстоятельствам.
Что оставалось делать командиру? Если посчитать их дезертирами, то по законам военного времени нужно расстрелять. Но разве сейчас военное время? На территории Советского Союза войны нет.
Если подписать все рапорта, то держать ответ перед самыми большими начальниками, которые обязательно будут задавать вопросы. Но, конечно, не сейчас, а после всего. А будет ли это «после»? И будет ли кому отвечать?
Командир собрал все рапорта и положил, не подписывая, в сейф. А прапорщики самостоятельно разошлись по домам. Вот и все… Не было у нас прапорщиков.
В десять часов вечера все семьи перебрались из жилого городка в часть и разместились в санчасти и по кабинетам в штабе.
Были назначены патрули. Три по части и два по жилому городку. Также были усиленны караулы. А у нас их было три. Первый непосредственно на территории части. Второй – в трех километрах от части, на самой границе с НКАО. Третий караул находился уже на территории Нагорного Карабаха, километрах в четырех в глубь области.
Мало, кто спал в ту ночь. Но все, слава богу, обошлось. Конечно, выстрелы слышны были, но где-то рядом, как обычно.
На следующий день в батальоне закипела работа. Началось строительство. Строили укрепления и огневые точки из всего, что можно, но в основном из бумажных мешков. Да, не удивляйтесь, из бумажных мешков. Они для этого и предназначены. В мешки насыпается земля или песок. И из них строится укрепление.
По всему периметру забора, с внутренней его стороны, растянули МЗП – малозаметное препятствие. Это такая путаная проволока, попав в которую без кусачек не вылезешь. А между МЗП расставлены сигнальные мины.
Все эти приготовления заняли у нас целый день.
И опять бессонная ночь.
И опять пронесло.
На третий день все семьи перешли назад в жилой городок, потому как строительство укреплений там было закончено. Жилой городок был совсем рядом с частью, метрах в двадцати от КПП.
В ночь с 11 на 12 января несколько пьяных вооруженных кардашей (это на азербайджанском языке означает «брат», так они друг друга и называли) обстреляли из автоматов и охотничьих ружей КПП части.
В ту ночь я был в резерве и спал в своей квартире. Услышав выстрелы, оделся, схватил автомат и, выбегая на лестничную площадку, отдал жене пистолет. Так, на всякий случай отдал. Вместе с другими офицерами я побежал к своему укреплению по боевому расчету. Добежал туда и приготовился к стрельбе, но перестрелка была в другом секторе… Пострелять не довелось, тем более что скоро стрельба прекратилась.
Те, кто в ту ночь принимал непосредственное участие в перестрелке, рассказывали, что кардаши, услышав ответный огонь, начали убегать в разные стороны, в переулки, кто куда. В кого-то все-таки попали, потому что наутро мы обнаружили несколько луж крови. У нас обошлось без потерь.
13 января было совершено нападение на артсклад в Узун-Даре. Бой там был посерьезней, и потери у джигитов были побольше: только убитых было шесть человек. А у наших и там обошлось без потерь, даже раненых не было.
Вечером 14 января двое кардашей попытались перебраться через забор нашей части возле склада вооружения, но запутались в МЗП и были расстреляны часовым. Через час после случившегося приехала местная милиция и забрала трупы, объяснив, что этих двух уголовников они давно разыскивают. Конечно, был составлен акт передачи тел и оружия – двух обрезов охотничьих ружей, без него было никак нельзя. Без акта попробуй потом докажи, что этих «мирных» людей мы не сами затащили на территорию части и там не прикончили. Начальник милиции пообещал всячески помогать нам и впредь не допускать подобного.
15 января опять был бой в Узун-Даре. Один солдат был ранен, но ранен легко, так что обошлись своими медицинскими средствами.
16 января у нас кончился хлеб. Нет, продукты были, запасы были большие и на продовольственном складе и на складе НЗ, да и на подсобном хозяйстве вместо пяти числящихся свиней бегало около сорока. Запас этот был создан не мной, а моим начальником, капитаном, зам по тылу. А знаете, зачем? А чтобы приезжающее начальство кормить, да и на дорожку поросеночка положить. Эх, любит это начальство…
Хорошо иметь неучтенный запас – пригодилось. Продукты были, а вот хлеб закончился.
Ну и по приказу комбата тронулся я в путь со своим бойцом на хлебовозке. Сопровождал нас БРДМ. А другой боевой техники у нас и не было. Вообще-то БРДМ в батальоне было две, но вторая не ездила – стояла на ремонте.
