Рукава мундира в золотых нашивках за выслугу лет и три экспедиции — почетный ветеран. На груди, внушающая уважение колодка медалей. На лице седые бакенбарды и пышные усы. Суровый дядька. Знакомый до слез. Где я его видел? Может во снах. Может в реальной жизни.
— «Зачем, зачем», — передразнивает он. — Потому что ты в армии! Так положено!
— Но пески… — пытается ему неуверенно возразить вчерашний курсант учебки. — Тут не место пловцам! — Я смотрю на своего соседа напротив, вижу на отворотах стойки мундира знаки подводника и машинально трогаю свои. Ошибки быть не может: пловцы-водолазы. Вот почему я заострил внимание, что вокруг одни пехи — сам-то морячок. Две крайности в армии и сейчас мы в одном транспортнике и летим — я прислушиваюсь к своему внутреннему я и не нахожу ответа — значит, летим неизвестно куда.
— Положено! — рявкает капрал, сердито хмуря брови и лицо покрывается сеткой морщин, выбитых злыми песчаными бурями. Устав сидит в нем крепко. Прочно и навсегда. У старика нет сомнений и он злится, видя, что они есть у других. Всё так лаконично и просто. Зачем ненужные вопросы. Усложнять и драматизировать ситуацию. Понять ветерана можно, его раздражают салаги: их нескончаемая вереница всегда перед глазами с одними и теми же вопросами.
Рука машинально тянется к внутреннему карману, достает пластик документа. Скашиваю глаза, читаю, но слышу тихий шепот рыжего доходяги и буквы прыгают, не желая складываться в строчки текста. Говорит паренек тихо, практически не разжимая губ, чтобы не привлечь лишнего внимания, но у меня хороший слух. Я ведь по второй специальности акустик. Не нужное воспоминание всплывает из глубины сознания и величественно застывает передо мной, качаясь на волнах разума черной подводной лодкой.
Очередная подсказка и снова промах: память молчит — я по-прежнему не знаю, что должен вспомнить.
— Никогда не видел третьего лейтенанта. — Шепчет салага. — Они разве бывают, господин капрал?
Старик давится воздухом, сердито тараща глаза то на меня, то на солдата. Я виду не подаю и ветеран, успокоившись, злобно шепчет в ответ:
— Разговорчики, рядовой. Офицер флота. У них всё бывает.
— Почему?
— Потому что всё никак у людей.
Кажется, начинался вечный спор: кто лучше? ВМФ или пехи? Это я помню. Это мне знакомо: в памяти всплывает давняя драка в мрачном клубе с одиноким мигающим красным фонарем. Я молод и мне весело. Пока в голову не прилетает пивная кружка. Я отчетливо слышу звон разбитого стекла. Сознание медленно гаснет, воспоминание исчезает, а голова, кажется, до сих пор находится в ореоле сверкающего крошева.
Я машинально трясу голову, автоматически проверяю по центру ли кокарда на фуражке, и, смотрю на пластик служебного удостоверения, мельком читая: «…военно-морская база…», «…отписан…»
Что я должен помнить?
К чему призывал меня странный голос?
Обрывки разговоров, транспортный отсек набитый солдатами, командировочное удостоверение — ясности в происходящее не внесли, сея сомнения и вопросов еще больше. Я ни только не понимал, что происходит, но и не осознавал кто я. Словно был с собой не знаком.
Я с надеждой посмотрел на сержанта. Мужчина даже во время мнимого сна казался слишком хитрым и сложным. С такого информацию получить не просто. Придется потрудиться. Воспоминания с готовностью подсказали, как это можно сделать в полевых условиях, не особо заботясь о здоровье допрашиваемого. От увиденной картины передернуло.
— А так, да, — продолжал старый капрал поучать салаг, думая, что его громкий шепот перекрывает шум двигателя и его больше никто не слышит, — в армии только с первым лейтенантом считаются. Вторыми они сразу после учебки выпускаются, ну, а третьими, — снова снисходительный взгляд в мою сторону, — становятся по недоразумению на флоте.
"Спящий" сержант, мой напарник и непосредственно подчинённый — блаженно улыбался. Вот ведь мерзавец, услышал и не скрывает своей радости.
А солдаты, кажется потеряли интерес к морякам, прикомандированных к «пескам» и теперь рыжий паренек увлеченно показывал своему соседу фотографию девушки, крутя в руках стержень, из которого вверх высвечивалась небольшая голограмма. Меня больше поразила не извивающаяся в танце молоденькая девчонка, а приборчик, скрытый в ладони рядового. Даже завис немного.
Не я один.
— Красотка, — прошептал лопоухий товарищ, вытягивая руку к голограмме. Рыжий поспешил отодвинуть фото в сторону, величаво говоря:
— После контракта поженимся. Обещала ждать.
— Везет, — кажется, товарищ икнул, а старый капрал оскалился в пренебрежительной улыбке, говоря:
— Восемь лет?
— Чего «восемь лет»?
— Ждать, естественно. Первый контракт на любой колониальной планете восемь лет. — Ну вот и зацепка. Я ее так долго ждал. Колониальная планета! Я подобрался в кресле, готовый слушать дальше. Сейчас произойдет развязка, все станет на свои места и я, наконец то, вспомню.
— Так ведь четыре года обещали, а через шесть месяцев первый отпуск… — мямлил рядовой.
— На каждой странице расписался? — кивал капрал то ли спрашивая, то ли что-то подтверждая, — и под галочками тоже?
— Конечно.
— Шрифт мелкий читал?
— Да, торопился. Хороший контракт. Тройное жалование и сертификат на жилье дают. Что с того, что на колониальной планете? Квартиру потом продать можно. — Капрал кивал, слушая сбивчивую речь молодого солдата. — Наверное. — Паренек откровенно скис под таким вниманием и промямлил под конец. — Льгот много на пенсии…
— А я читал! — важно сказал лопоухий.
— Правда? — удивился старик, быстро среагировав и повернувшись на голос. — И что там?
— На колониальных планетах класса В, где среди нейтрального населения есть враждебные племена — первый контракт восемь лет!
— Да как же так, — чесал бритую голову рыжий паренек, — какие восемь лет? — Лицо его озабоченно хмурилось. — Какие враждебные племена? Откуда? Всех давно подчинили. Вы шутите надо мной? Кто же меня восемь лет ждать станет из армии?
— Да ты не переживай! — решил успокоить капрал. — Через два года первый отпуск, а там… может и дождется и сделаешь предложение. Меня, правда, не дождалась.
— И меня, — тут же отозвался голос с другого ряда.
— И меня. — Парни в армии всегда могли друг друга поддержать, особенно, когда надо было уничтожить психику новобранца.
— И меня, — сказал мой сосед, напротив. Сержант уже не притворялся. Расстегнул ремни. Поднялся позевывая. Потянулся.
