– Поэтому Светлана называет тебя журавлем?
Цаплем она называет меня. Это, естественно, лучше, чем цаплей, подчеркивается мужское начало, но в это время чувствую щелчок по носу.
– Возможно, она к тебе неравнодушна? Ты душой прекрасен, вытащил из беды начальника, который тебя выгнал с работы.
– Не хвали, я ощутил удовольствие от того, что он стал заикаться.
– Теперь начальник делает доклады под фанеру, успевает разгадать подборку кроссвордов.
– Светлана – научный работник, изучает возможности развития духовной жизни роботов в экстремальных условиях. Когда ты подарил ей на день рождения цветок папоротника, я подумал: случилось невероятное, и ты полюбил. Оказалось, цветок бумажный, что не сразу определишь, так искусно он был сделан.
– Наш садовод подвел, продав мне его. Знаешь, он кто? Бывший матрос, земли не видел годами. Вот и наловчился делать искусственные цветы. Еще кричит: «Водой не поливать, руками не трогать». Говорят, когда водолазы подарили командиру корабля букет подводных цветов, матрос случайно помял их и сделал копии. Командир подарил букет жене: «Вот тебе, дорогая, цветы от Посейдона, запах специфический и неповторимый». Жена принюхалась: «Действительно, дорогой – специфический, как на нашем бумажном комбинате».
– Наказали матроса?
– Чтобы не зарывался, проткнул ему мичман кортиком мочку уха, потому и серьгу носит. Именно садовод надоумил меня подарить Светлане цветок папоротника. А давай, Петр, проверим, к кому из нас она благосклоннее, чтобы не гадать? Скажем, что спасение есть, но ценой смерти одного из нас.
– Не занимайся пустословием, в чем спасение?
– Надо перепрыгнуть ущелье и закрепить трос, по которому переберутся остальные.
– Что? Я прыгал максимум на четыре метра, в молодости. Недавно сиганул через лужу, но долетел до середины и упал на потеху зевакам. Одобрительно хрюкнула лишь развалившаяся рядом свинья.
– А у меня прыжки в длину вообще не запрограммированы, только в высоту. Захотел однажды перескочить дорожку и взлетел на балкон, где загорала девушка.
– Голая?
– Она лежала на спине и казалась роботом, поэтому я спросил, какой она серии, так как у нее очень красивые формы. Девушка засмеялась. Это была Светлана.
Узнав об их решении перепрыгнуть пропасть и возможных последствиях, девушка задумалась.
– Вы равноценны, – наконец, сказала она, – один полуробот, другой получеловек. Прыгать буду я. – И, разогнавшись, взлетела над пропастью.
– Ух! – выдохнули оба.
– Бросайте трос, кавалеры, – она стояла на другом конце пропасти, похожая на греческую богиню, такая дорогая и желанная. Петр увидел слезу, выкатившуюся из глаз робота, и то ли закричал от изумления, то ли более разряженным стал воздух, но рот у него открылся. Свершилось? А может быть, это роса? Вон, какая туча пришвартовалась к утесу. Но почему согнулись коромыслом ноги? Так тяжела потеря? И этот нос…
– Цапель, – раздалось с другой стороны пропасти, – мир спасет не красота, а любовь, помни об этом над пропастью.
Обменялись опытом
Щеки – на столе, плечи – шире стола, таким был новый глава администрации. До него в кресле могли уместиться два прежних главы – они были тонкими и длинными, неприлично возвышаясь над стоявшими посетителями. Над главой висел плакат: «В здоровом теле – здоровый дух!» Он заменил старый: «Мне сверху видно все, ты так и знай!»
С плаката улыбался хряк-производитель, что вызывало разные ассоциации. «Словно на свиноферме побывали», с такими словами выходили из кабинета не только граждане, но и работники администрации. Глава раньше занимался свиноводством и решил продолжить дело в рамках всего района. Начальство считало такое новшество причудой, но свинины в губернии было мало, и смирились: все же дело, не курлыканье, как у прежних глав, похожих на журавлей.
– Родимый, помоги, стенка дома расщелилась, живу в сарае, – просит женщина.
– Родимая, – словно хрюкнул глава, – поможем, денег в бюджете нет, дадим поросенка с фермы. Взрастишь его, получишь доход и стенку поправишь.
– Маловато будет.
– Возьми два поросенка, сарай-то большой?
– Большой.
– Три возьми. Свинья всем поможет. Видишь, хряка, словно живой он. Иногда говорю с ним, и неадекватное становится адекватным.
– Может, тебе, родимый, пол помыть? Запах больно спертый. Словно и вправду живой хряк.
– Ты, как секретарша моя, морщишь нос, толерантности в вас нет.
– А у тебя ее столько, что дышать нечем.
– Привык я, в чистом воздухе, наоборот, задыхаюсь. Индивидуум.
– А как же я буду в сарае с тремя чушками.
– Не гастарбайтер, вытерпишь.
Заходит в кабинет девушка, кровь с молоком, носик пятачком.
– Вот к вам со студенческой скамьи. Какой у вас одеколон приятный, с улицы – не надышишься. Распылителем пользуетесь?
– Сам распыляю, привык на ферме, хрюшки толерантные.
– Знаю, сама свинаркой работала.
– Свинаркой?
– Не помните? Я Аксинья дочь Клавдии, у вас практику проходила.
– Сразу бы говорила. Узнаешь хряка Володьку?
– Это он? Какой красивый, как живой.
– Ты насчет работы?
– Да, хочется на ферму, к свиньям, отрасль очень скороспелая.
– Я всегда говорил, пример бабам всегда с них надо брать, никаких демографических проблем.
– Если бы мужики на вас походили, а так – вроде в штанах, а без доброго семени.
– Ты мне нравишься, и обонянием, и задом крутишь не хуже других. Секретаршей ко мне пойдешь?
– Завлекала уже, чего там. С таким мужиком…
– Ладно, ладно. Чтобы меньше было недовольных, разрешим заходить в кабинет в масках, не бегать же мне каждую минуту в туалет.
– Правильно, Борис Борисович, и в целях незанесения вирусов гриппа, хоть свиного, хоть куриного.
– Вот что значит начинать со свинофермы, какой подход креативный к проблеме. Ты и раньше умом отличалась. Когда смешала семя всех хряков – производителей, ни одна свиноматка не оставалась без поросят.
– Под вашим руководством.
Раздался звук, похожий на хрюканье.
– Прости, ты своя: терпел, терпел.
– Терпеть вредно. Свиньи никогда не терпят, вот и растут как на дрожжах.
– Ты права, по себе чувствую. Следующего примем вместе. У тебя прическа под щетину, значит, и ум не короткий.
Втискивается человек – шкаф.
– Здравствуйте.
– Вам-то чего надо, вроде – в теле, в новых ботинках.
– Я сам глава, по обмену опытом приехал. Говорят, у вас хряк на стене, а воняет – не дохнуть, и это правда. Втрое меньше стало ходоков, что является главным критерием оценки работы администрации. Как вы этого добились? Мы сократили до часа время приемов, а ходоков стало втрое больше. Я фотографии всех животных на стену вешал, а бестолку. Ходоки, в основном, женщины, прут и прут.
– Женщины? Тогда просто, – вставила Аксинья. – Как секретарь Бориса Борисовича и как ветеринар по специальности, посоветую повесить на сцену напротив двери снимок жеребца, готового к случке, ну, вы понимаете. И половина ходоков улетучится. Даже мне бы стало неловко, а я в институте видела разных жеребцов.
– И человеческих, – захрюкал местный глава.
– Как просто. Где ты, Борис Борисович, нашел такую симпатичную девушку – я сначала подумал наряженная свиночка. Мне б такую. У моей секретарши под каждой ягодицей по стулу, лет двадцать так сидит.
– Интересно, посмотреть бы, – снова хрюкнул местный глава.
– Необязательно, и мы так можем, если стулья сдвинуть, – Аксинья повернулась, и главы подумали, что, может быть, она и права.
Главы долго обменивались опытом, пили водку из фужеров и оба поглядывали на Аксинью все с большим интересом.
Петух-то в чем виноват?
– Куда идешь, Евдоким, с топором, лезвие отточил – бриться можно?
– Петуху голову отрублю на хрен, не разбудил сегодня, я и проспал, жена, Зинка, одна перла со станции баул, набитый памперсами. Пока дотащила, сама три израсходовала.
– Комедия, прям.
– Вместо палатки им пользуюсь.
– А зачем столько памперсов? У многих, наоборот, запоры.
– Скоро разжижимся, овощи в сельпо завезли китайские, а после них сам знаешь какой бывает стул.
– На пестицидах выращивают.
– Хрен знает на чем, а дристать нам. Вот Зинка и запамперилась.
– Петух – то в чем виноват?
– Я на него зол. Орет часа на два раньше, и одну рябу только топчет, другие куры ни одного цыпленка не вывели.
– Как и ты, он однолюб, гордиться надо, а не голову рубить. Лишь раз ты огорчил Зинку, помню, как она тебя лупяздила скалкой за Анку кривую, а ты только с ней постоял у забора.
– У Анки глаз кривой, а шесть мужей было.
– Причем тут глаз: на ее заду мы оба с тобой уместимся.
– У моей Зинки не уже.
– Прикольно, если их задами смерить.
– Тебя между ними сунуть, так, не дыхнешь.
