— С какой стороны подъехала машина?
— Со стороны Кручей, ведь на Вильчей одностороннее движение.
— А когда они разговаривали между собой, вы видели лицо преступника?
— Нет. Мне и в голову не пришло. Он стоял спиной ко мне, на тротуаре, а тот возле машины, на мостовой.
— Как был одет преступник?
— Я ведь уже сказала! В светлом плаще, в пыльнике, грязном и, кажется, сильно поношенном.
— А брюки? Ботинки?
— Брюки?.. — Пани Болецкая оживилась. — На нем были модные джинсы. Светло-синие. На одной штанине огромное пятно, масляное. Да, да, на правой штанине пятно величиной с гусиное яйцо. Я заметила еще до того, как он ударил. Даже подумала, что такое пятно трудно вывести. Я ведь работаю в химчистке. На улице Топель. Поэтому и обратила внимание. И пыльник грязный.
— Это хорошо! То вы говорите, что ничего не помните, ничего не видели, и вдруг вспоминаете такие важные детали, — успокоенно проговорил Токарский.
— А кого он ударил, будет жить?
— Его увезла «скорая помощь». Врач сказал, что пострадавший в тяжелом состоянии.
— Я могу идти домой? Мне стало немного лучше.
— Может быть, вас отвезти или проводить?
— Не надо. Спасибо. Я сама дойду. Не такая уж я и развалина.
— Ну что вы. Я совсем о другом. Такое увидеть — и молодым трудно перенести, — спокойно объяснил капитан. — Разрешите тогда я запишу ваш адрес. Вас пригласят в городское управление милиции для составления протокола.
После разговора с пани Болецкой капитан вернулся к своей группе.
— Как там у вас?
— Найдено орудие преступления. — Один из экспертов показал Токарскому двухкилограммовую гирю со следами крови. — Валялась под машиной.
— Срочно отправьте в отдел криминалистики. А машина? Осмотрели?
— Ничего не обнаружили. Багажник закрыт. Пока не открывали. Машину надо доставить к нам в управление, там ее тщательно обследуем.
— Идет. А какие вести о проходе на Пенкную?
— Никаких следов. Никто не видел мужчину в светлом плаще.
— Можно ехать? — спросил шофер милицейской машины.
— Поезжайте. Мы тронемся вслед за вами. Янковский, сможете завести «сирену»?
— Сейчас, только соединю зажигание напрямую с аккумулятором. Дверцу уже открыл.
— Тогда поезжайте в управление, а мы за вами.
Машины тронулись с места. На Вильчей возле самого тротуара осталось темно-красное пятно. Единственный след от трагедии, которая только что разыгралась.
Увы, мужчина, не приходя в сознание, умер по дороге в больницу. Это был Зигмунт Стояновский, инженер, специалист по земляным работам. Работал в строительном объединении. Автомашина марки «сирена» — собственная, местожительство — Вильчая улица, как раз в том доме, возле которого его убили. Работал на строительстве Торуньской трассы. Женат. При нем были обнаружены: бумажник из черной кожи с четыреста пятьюдесятью злотыми, четыре банкнота по сто злотых и один — пятьдесят, удостоверение личности, водительские права и технический паспорт на машину, в карманах брюк — две пачки сигарет марки «Спорт», одна не начатая, коробка спичек, зеленая записная книжка с адресами и номерами телефонов, мелочь на сумму 67 злотых и 80 грошей, носовой платок, бывший в употреблении, в верхнем кармане пиджака — чистый платок, во внутреннем — темные очки, расческа, пилка для ногтей, таблетки от головной боли.
Убитому было тридцать семь лет.
Семь «сокровенных» вопросов
Поручик Анджей Чесельский сидел за своим рабочим столом в небольшом кабинете на третьем этаже в здании городского управления милиции. Здание это варшавяне называют «дворец Мостовских» по имени бывших его владельцев.
Перед Чесельским лежала совершенно новенькая серая папка. Содержание ее было более чем скромным: всего несколько страничек, исписанных мелким, убористым почерком. Поручик, судя по всему, никакой радости от этого не испытывал.
Второй стол, стоящий в этом же кабинете, был пуст, за ним никто не сидел. Но вот дверь приоткрылась, и в кабинет проскользнул молодой человек в милицейском мундире с двумя звездочками на погонах. Тяжело опустившись на стул и не поздоровавшись, он первым делом спросил, нет ли чего выпить, кока-колы или хотя бы содовой.
— Жара страшная… Я весь взмок…
— Все же интересно, в котором часу ты появился на работе? Насколько мне известно, восемь часов давно пробило. Видел бы тебя наш «старик»!
— К счастью, я с ним не встретился. Опять проспал… Вчера заехал приятель из Катовиц, проболтали за полночь. Утром некому было разбудить: жена уехала на курорт, — оправдывался подпоручик Антоний Шиманек.
— Ой, Антек, Антек! Ты плохо кончишь. Третий раз в этом месяце.
— Не знаю, что делать, сам не могу проснуться. Ставлю будильник, он звонит, нажимаю кнопку и опять засыпаю.
— А ты поставь его так, чтобы не смог до него дотянуться.
— О, это идея! Башка у тебя хорошо работает. Слушай… чего ты сидишь с такой кислой физиономией, будто ежа проглотил?
— Сегодня, когда я поднимался к себе, встретил полковника. Он сразу потащил меня в свой кабинет и вот всучил, словно бесценное сокровище, эту папку. «Дело об убийстве…»
— Дело об убийстве! Поздравляю. Послушай, твои акции идут вверх.
— Да, но может случиться совсем наоборот, я расшибу себе лоб или сверну шею. Тут не знаешь, с чего начать. Две странички, что лежат в деле, даже десять Шерлоков Холмсов вместе с Натами Пинкертонами не выведут на след.
— Но только не восходящую звезду польского уголовного розыска Анджея Чесельского: стоит ему чуть-чуть сосредоточиться — и преступление будет раскрыто.
— Понятно. Особенно если иметь в виду, что у него будет гениальный помощник — молодой, исключительно способный и довольно опытный подпоручик Антоний Шиманек.
— Что-о-о? — По растерянной физиономии подпоручика было ясно, что у него пропала всякая охота шутить.
— То, что слышишь. Полковник назначил тебя мне в помощники. А дельце-то трудное, загадочное, и просто так не распутаешь. Не за что зацепиться.
— Расскажи, в чем дело?
— Обычное убийство. Убит инженер Зигмунт Стояновский.
— Где?
— В Варшаве, на Вильчей, возле своего дома, когда выходил из машины. В двухстах метрах от отделения милиции.
— Нахальная работа, прямо под носом?.. Когда?
— Позавчера вечером. Единственное, что удалось установить более-менее точно: преступление совершено что-то без двадцати десять.
— Причина смерти?
— Перелом черепа.
— Чем?
— Двухкилограммовой гирей. Нашли под машиной.
— Кто убийца?
— Мужчина в светлом плаще, естественно, он не стал дожидаться развития событий и скрылся, никем не задержанный.
— Почему?
Поручик Чесельский развел руками.
— Ты задал мне семь сокровенных вопросов из «золотого фонда» и теперь знаешь столько же, сколько и я.
— Но ведь должна же быть причина?
— Должна. Даже древние римляне знали это. Is fecit cui prodest. Убил тот, кому это выгодно. Можешь не ломиться в открытую дверь.
— Убитый был женат?
— Да.
— Что говорит жена?
— Пока ничего. Она уехала отдыхать. Вчера передали по радио, чтобы такая-то немедленно возвращалась.
— Так, значит, речь шла о ней. Теперь припоминаю:
Ирену Стояновскую, выехавшую отдыхать в Бещады, просят немедленно вернуться домой по семейным обстоятельствам.
— Именно так.
— Знаешь, по-моему, лучше сразу говорить правду, а не это обтекаемое «по семейным обстоятельствам». Представляешь, как она будет переживать, пока не вернется домой.
— Я тоже так считаю, но установлена такая форма… И, пожалуй, это оправданно: сохраняется тайна, в которую не следует посвящать посторонних лиц.
— И как? Она объявилась?
— Пока нет. Наверное, еще не успела вернуться в Варшаву.
— А квартира?
— Закрыта. Ключи у нас, ждем ее возвращения. Хотя я считаю, что надо действовать — там может быть ключ к разгадке. Полковник дал команду срочно произвести обыск. Но некий подпоручик, который имеет обычай опаздывать на работу, мешает приступить к немедленному выполнению приказа. — Чесельский не удержался и еще раз прошелся по адресу своего коллеги.
Они подъехали к дому на Вильчей вместе с двумя экспертами по «ревизии», как у них принято было называть обыск. Квартира находилась на третьем этаже. В понятые взяли дворника. С ним Чесельский решил после обыска поговорить отдельно, необходимо было разузнать кое-что об убитом.
Квартира состояла из двух довольно больших комнат и просторной кухни. Дом был старый, построенный еще до первой мировой войны. В те годы на Вильчей строили дома разбогатевшие промышленники и не совсем еще разорившиеся дворяне. Дворник пан Ксаверий Ротоцкий о тех давних временах почти ничего не помнил, но по внешнему виду весьма напоминал польского шляхтича конца прошлого века. Предметом же особой его гордости были пышные старосветские усы.
