Мы в детстве даже бегали сюда посмотреть на привидений. Говорили, что это место просто заполнено ими, потому здесь никто и не живет. Даже однажды перелезли с Алексой за ограду. И в окно. Но отец нас очень быстро нашел и вытащил оттуда за косы.
— Зачем мы здесь?
— А ты думаешь, мы бы справились со всем этим без помощи? Нет, Мари. Нам помогли. Очень влиятельные люди. И тебя спасти, вытащить из его лап, хотя теперь я понимаю, что напрасно, а те лапы были тебе только в радость. И на плаву хоть как-то это время продержаться. Иначе умерли бы просто от голода.
— Кто?
Ничего не понимаю.
— Она сама нас нашла и предложила помощь. Иначе бы мы просто сдохли. И сейчас помогает. Этот весь побег, ты думаешь мы одни бы справились? Поэтому не будь, пожалуйста, такой неблагодарной, как со мной.
— Я? Я неблагодарна? Алекса! Ты вообще себя слышишь?
— Слышу, Мари. И даже больше. Я совсем тебя не узнаю! Тебе жизнь спасли, мы только о том, как ты там и думали все это время! А тебе, кажется, вообще на всех нас наплевать! Ты даже не спросила ни о чем!
— Вас ждут, — холодно перебивает водитель.
И я сама распахиваю дверцу машины, спеша уйти от той, кого прежде считала самым родным человеком.
Или я не права?
— За мной, пожалуйста, — высокий амбал встречает нас у ограды. Долго проводит каким-то металлическим прибором вокруг моего тела. Даже волосы, и те проверяет. Даже смешно.
— Только она, — тут же преграждает дорогу вылетевшей следом и задыхающейся от обиды Алексе. — Так приказано.
Зачем я иду сюда? Зачем делаю шаги в этот дом?
Здесь совершенно чужие люди, и я не понимаю, с чего они решили вдруг нам помочь! Сами нашли, а, значит, даже не были с отцом знакомы!
А вдруг это враги Бадрида? И я сейчас сама отправляюсь в их логово?
Ну нет, — заставляю себя успокоиться. Это уже паника. Не могли же мои родители, в самом деле связаться с врагами Багировых! Или могли? Но зачем тогда спасать меня?
— Слишком много людей вызовут подозрения. Да и хозяйка привыкла к уединению.
Охрана отпихивает все еще возмущающуюся Алексу, а я, будто под гипнозом, иду в дом за тем, кто меня ведет.
Ничего.
Если это враги, то, быть может, я смогу что-то понять и помочь Бадриду! Если только… если только он останется жив!
А под ложечкой колет холодом странное чувство, что лучше идти самой, потому что обратно меня уже никто не отпустит.
Но смогу ли я выйти, переступив порог?
Или это все глупости, навеянные зловещими легендами про этот заброшенный дом?
Дом и правда будто остался в прошлом веке. Или даже в позапрошлом.
Старинная мебель и отделка. А из освещения только свечи в канделябрах на столе и роскошный, во всю стену, камин с причудливым узором.
— Ну, здравствуй, Мари, — не сразу ее замечаю в полутьме.
Ко мне оборачивается женщина ровно под стать этому месту.
Намного старше, но у таких возраста нет.
Скорее, это видно по взгляду и по манере держаться.
Платье, вроде бы и современное, но в нем она выглядит так, будто сошла с картинки книги о королевских странных приемах.
Высокая прическа с капельками бриллиантов в волосах, что играют и переливаются вспышками у огня камина.
— Мне было интересно узнать, какая ты, — в ее руке играет гранями хрустальный бокал с темно-красным вином. — Выпьешь? А я смотрю, вкусы Багировых не меняются.
— Благодарю, — качаю головой, отказываясь от предложенного напитка. — Я хотела бы знать. Почему вы решили нам помочь? И помощь ли это или на самом деле я не могу уйти из этого дома?
— Да… Не меняются…
Кивает сама себе, отпивая из бокала.
— Я была такой же. Тихой с виду, потому что при Багировых меньше всего можно показывать строптивость и характер. И ураган внутри.
— Я хотела бы услышать ответ.
— Что ж, Мари. Ты в своем праве. Хотя я ожидала несколько другого. Скажем, благодарности за спасение твоей жизни? И не только, кажется, твоей. Или ты так мало ее ценишь?
Мне не нравится.
Все, что происходит в последние часы мне не нравится так, что ледяные мурашки под кожей.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
И не нравится эта женщина, хоть и кажется, что не несет в себе опасности или угрозы.
Но то, как преградили путь Алексе и Лоре, практически вышвырнув их при попытке войти сюда, наводит на очень несветлые мысли. А в бескорыстную помощь я уже, кажется, перестаю верить.
— Присядь, — кивком указывает мне на глубокое мягкое кресло.
И я опускаюсь туда, потому что ноги уже почти не держат.
— Да. Ты имеешь право знать. И мне нравится, что ты задаешь правильные вопросы.
— Меня зовут Наина Рубанская. Как понимаешь, когда-то я носила совсем другое имя. И я прекрасно знаю, что такое быть наложницей Багирова. Вначале это страсть. Сумасшествие. Чувство, что тебя сносит, как штормом в сумасшедших чувствах. И ты ощущаешь себя единственной. Королевой. Нет. Даже выше. Тебя носят на руках. Ласкают с такой дикостью и страстью, что вышибает дух вместе с мозгами. И ты ни о чем не думаешь. Ты забываешь собственное имя. А после ревность. Дикое чувство собственности. И вот ты уже в тюрьме, а не во дворце, хоть твоя тюрьма и отделана золотом. Уже не в объятиях. В самых настоящих цепях. Без права голоса. Без права заговорить с кем-то или на кого-то посмотреть. А после… После жестокость. Он идет по трупам к своей власти. Он не считается ни с кем. Даже с тобой. Обрушивает на тебя свой дикий голод, свою жажду, но так же жестоко и ломает. И не всегда только морально, Мари. Быть может, когда-нибудь я покажу тебе свои шрамы. Они остались от плетей. Потому что любое слово вразрез с его словом или желанием, это преступление в глазах Багирова. Преступление, которое должно быть наказуемо.
— Нет, — я качаю головой, изумленно глядя на эту женщину.
— Нет. Простите. Но это какой-то бред! И я не стану этого слушать.
Не стану.
И этот яд от ее слов не хочу принимать. Не хочу, чтоб он пачкал меня. Даже малейшим сомнениями!
Бадрид не мог!
Я… Я знаю его! Я его чувствую! Он не способен на жестокость, если только она не вынуждена! Не с женщиной! И уж тем более, не со мной!
Он любил ее?
По сердцу пробегает предательский холодок.
Нет. Я даже думать об этом не должна!
Потому что такая любовь, как наша… Она бывает только единственной!
— Смотри.
Она подходит ближе.
Легким движением расстегивает платье, позволяя ему свободно упасть к ногам.
И я ужасаюсь, видя на нежной коже спины уродливые шрамы.
Их здесь десятки. Нет, даже сотни!
— Это плети, Мари. Или ты думаешь, я сама себя так разукрасила? Это его любовь. Вот такая. Сметающая все. И оставляющая тебя выпотрошенной. Разломанной. Просто покорной тенью, удобной Багирову. Удобной только для утоления собственной страсти. А за любое слово, отличное от «да» на все его желания, он отвечал вот так. Не сразу, конечно. О, нет! Сразу я верила в его любовь! Он был больше, чем идеалом мужчины! Он казался мне совершенством, которого не бывает!
— Но совершенств и правда не бывает, а мое счастье стало черным проклятием, Мари. Я могла бы давно убрать эти шрамы. Но они горят. Горят до сих пор. И я не могу позволить себе забыть.
— Я вырвалась из этого плена. Чудом вырвалась когда-то. Мне повезло и у меня появился шанс на жизнь. Нормальную жизнь, Мари. Даже где-то счастливую, если бы не он. Если бы он не выжег внутри все так, что один пепел и чернота осталась. И я не забывала. Я помнила. Каждую минуту жизни помнила. И эти шрамы. Они до сих пор горят. Такое не забывают.
3 Глава 3
— Это вы? Вы устроили взрыв и …
Слово «убили» горит на языке, но я заталкиваю его внутрь. Обратно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— И покушались на Бадрида?
Это бред.
Она сумасшедшая!
А с сумасшедшими надо быть крайне осторожной!
И как я сразу не поняла? Списала этот нездоровый лихорадочный блеск глаз на игру огня из камина и свечей!
— У Багировых разве мало врагов, Мари? Или ты думаешь что я? Хрупкая женщина, ночью нашпиговывала его дом взрывчаткой?
