— Очень приятно, пожалуйте, — называя себя, добавил Брызгин. — Вот извольте занять место здесь, рядом с господином Ватрушкиным… А вот Пётр Иваныч Кудрявцев расскажет вам, что надо делать.
Черномордик представился Кудрявцеву и немного смущённо посмотрел в сторону писцов, не зная, что делать: представляться им или же обойти эту необходимость? Наконец, он пожал руки и им.
— Вот вам чернильница и перо! — грубоватым баском проговорил Ватрушкин, тыкая пальцем в чернильницу.
Кудрявцев подошёл к новому писцу с какой-то бумагой и попросил его снять с неё копию.
Не говоря ни слова, Черномордик принялся писать, и канцелярская машина по-прежнему заработала.
Брызгин сидел недовольный.
Ему страшно не понравился новый подчинённый своей какой-то особенной развязностью, от чего чиновники давно уже отвыкли, а, главное, Черномордик был такой чистенький, какими только и бывают племянники знакомых дам начальства.
Раздражал Брызгина и кончик белоснежного платка, торчащий из бокового кармана визитки нового писца. Он думал о том, как держать себя в отношениях к Черномордику, чтоб не нарушать установленной канцелярской дисциплины и, вместе с тем, угодить его превосходительству. Тот факт, что Черномордик — племянник знакомой дамы начальника, заставлял его задуматься. Он решил напустить на себя деловитость и серьёзность и, порывшись в бумагах, достал какую-то копию, сделанную Ватрушкиным, подозвал к себе недоумевающего писца и принялся пробирать его за какое-то опущение в почерке.
— Пожалуйста, исполняйте только те приказания, какие исходят от вашего непосредственного начальства, а не ссылайтесь на то, что делается у других столоначальников, — закончил Брызгин свой выговор и, довольный собою, вышел в комнату начальника отделения.
Усаживаясь за стол, Ватрушкин пробурчал что-то себе под нос и принялся писать.
— Какое строгое у вас начальство-то! — с усмешкой тихо заметил Черномордик.
— Оно теперь и ваше начальство, — зло ответил Ватрушкин.
Черномордик мельком посмотрел ему в лицо и улыбнулся.
Вернувшись от начальника отделения, Брызгин принялся распекать Кудрявцева, упрекая его за какие-то до сих пор не законченные ведомости.
Повернувшись кругом, чтобы пойти к своему столу, Брызгин пришёл в ужас: Черномордик сидел с дымящейся папиросой в руках.
Твёрдо помня, что его превосходительство под угрозой увольнения запрещает кому бы то ни было курить в присутственных комнатах, Брызгин безбоязненно заявил:
— А вот курить-то, молодой человек, у нас здесь запрещается самим его превосходительством… Для этого есть особая курительная комната.
— Ах, да?.. Pardon!.. Я не знал… Я выйду туда, — проговорил Черномордик и быстро вышел в коридор.
— Вот тебе… и «pardon», — сквозь зубы процедил Брызгин, когда дверь за Черномордиком захлопнулась.
В угловой комнате наступила тишина.
В первый день службы у Черномордика были ещё столкновения с Брызгиным.
Переписывая бумагу, Черномордик отложил в сторону перо и, не вставая с места, спросил Кудрявцева:
— Скажите, пожалуйста, Пётр Иваныч, как мне быть: здесь написано понеже через «c», а следует писать через «е». Как же мне быть? Оставить ошибку в копии или исправить?..
Пётр Иваныч ответил не сразу: ему не понравилось то обстоятельство, что Черномордик, обращаясь к нему, не встал.
— Я думаю — исправить, — наконец, сказал он.
Брызгин поднялся из-за стола с торжествующим лицом.
— Во-первых, молодой человек, — сказал он, — его превосходительство издавна установили, чтобы младшие чиновники вставали со своих мест, когда обращаются к старшим…
Черномордик немного смутился и покраснел, но потом быстро оправился и небрежно проговорил:
— Извольте-с!.. — и встал.
— А, во-вторых, — продолжает Брызгин, — исправить ошибку следует, хотя по правилам мы должны воспроизводить точную копию.
— Но ведь это не верно! — возразил Черномордик. — Кроме того, слово-то какое странное, никто теперь так не говорит и не пишет…
— Ну, а уж об этом мы рассуждать не можем! — сухим и деловым тоном возразил Брызгин.
— Бумага из…ской консистории, а там ещё выражаются по-славянски! — счёл своим долгом вставить Кудрявцев.
Ему не понравился тон замечания Брызгина; по его соображению, это могло обидеть Черномордика, и он не знал, какого курса обращения надо держаться по отношению к племяннику знакомой дамы его превосходительства.
— Согласно распоряжению начальства и по смыслу духа мы должны воспроизводить точную копию бумаги, не входя в обсуждение ни её содержания, ни правильности её начертания, — счёл нужным внушить подчинённым столоначальник.
— Я понимаю, что значит копия, и не нуждаюсь в разъяснении этого слова, — вспылив, грубо проговорил Черномордик.
Брызгин нахмурил брови и промолчал.
В угловой комнате снова наступила жуткая тишина.
III
В продолжение нескольких дней Брызгиным были собраны точные сведения о Черномордике.
Весною его уволили из гимназии за «неблаговидное и даже за неблагонадёжное поведение».
Об успехах бывшего гимназиста учитель истории, с которым беседовал Брызгин, выразился так:
— Способный он, бестия, до ужаса! Да только странный какой-то. Сегодня, положим, вздумается ему ответить на пятёрку — смотришь — пятёрку схватил, а в другой раз отвечает невпопад и только подсмеивается…
— Значит, вообще, человек неуживчивый? — спросил Брызгин.
— Невозможный юноша! А всё же мы с сожалением его уволили — способный он очень и хорошо развит… Но, ничего не сделаешь, по предписанию свыше… Донос там последовал какой-то!
— Верно, развит-то он не в меру?
— То-то вот и оно, что не в меру.
Справился Брызгин и относительно того, в каких родственных отношениях находится его превосходительство к той даме, которая приходится Черномордику тётушкой.
Как оказалось, супруга его превосходительства также урождённая Черномордик. Кроме того, его превосходительство частенько бывает в доме тётушки Николая Николаевича, и они в компании с другими целые ночи просиживают за винтом. Это неожиданное обстоятельство заставило Брызгина пожалеть о том, что в первый день появления Черномордика он не особенно вежливо обращался с ним.
Опасаясь, как бы чего-нибудь не вышло, Брызгин в продолжение нескольких дней был особенно ласков с новым писцом и старательно посвящал его в тайны канцелярской работы.
Такое отношение начальника благотворно повлияло и на подчинённого, и Черномордик работал ровно, исполнительно и ничего особенного себе не позволял. К работе он приспособился быстро, что нравилось столоначальнику, и, говоря с кем-либо о новом подчинённом, Брызгин повторял слова учителя гимназии и говорил:
— Черномордик… — это «способная бестия!»
Из товарищей по работе Черномордик ближе всех сошёлся с Ватрушкиным, высказывал приязненные отношения к Флюгину и Блузину, а к Брызгину и Кудрявцеву относился так же как и к своим гимназическим учителям.
В среде товарищей он вышучивал их и даже поругивал, при встрече же в Кудрявцевым и Брызгиным старался быть с ними холодно вежливым и даже почтительным.
С появлением Черномордика в угловой комнате в среду обиженных и запуганных людей проникла новая струя жизни. Всегда угрюмые и молчаливые чиновники повеселели и как будто сразу научились говорить.
Черномордик сумел завладеть их вниманием и подчинить их своей неуравновешенной, но жизнерадостной натуре.
Иногда он веселил их рассказами весёлых, а иногда и не особенно скромных анекдотов, хотя ему и самому была противна эта «житейская пошлость».
— Ну, ничего, хоть и неприлично! — оправдывался он. — Посмейтесь, господа, посмейтесь, а то вы совсем задохнётесь в канцелярской пыли.
Лысый Флюгин, отличавшийся благочестием и «правильным» поведением, сбрасывал с себя печать боязни и скуки и хохотал как мальчик.
Ему не нравились только слова Черномордика о канцелярской пыли.
— Что вы, Николай Николаич, никакой на нас пыли не насело…
Черномордик добродушно усмехался, а про себя думал: «Боже мой, какие жалкие люди!»
С появлением Черномордика в угловой комнате, в душную атмосферу чиновничьей жизни проникло и печатное слово.
Журналы и газеты выписывались кое-кем из чиновников, но никто из них не решался читать газеты в здании палаты, так как во всех присутственных местах города было известно, что губернатор — открытый враг печатного слова и не терпит в чиновниках увлечения гласностью.
— Главными должны быть только законы, циркуляры и предписания, — говорил он, — а все, вообще, сведения о жизни следует почерпать из «Правительственного вестника». Что начальство найдёт возможным опубликовать, то чиновнику и следует знать, а об остальном предписываю умалчивать…
