— И ты твердо решила не иметь на свадьбе ни одной подружки?
— Ни одной. Ты и Фил, и Присилла, и Джейн — все опередили меня в том, что касается замужества, а Стелла так далеко — она преподает в Ванкувере. Ни одной другой родственной души у меня нет, а я не хочу иметь подружку, которая не является такой душой.
— Но вуаль-то на тебе будет? — спросила Диана обеспокоенно.
— Всенепременно! Без нее я не чувствовала бы себя невестой. Помню, как я говорила Мэтью в тот вечер, когда он привез меня в Зеленые Мезонины, что не надеюсь когда-либо стать невестой, ведь я такая некрасивая, что никто никогда не захочет на мне жениться — разве только какой-нибудь миссионер, отправляющийся в далекие страны обращать язычников в истинную веру. По моим тогдашним представлениям, миссионеры не могли позволить себе быть особенно привередливыми в том, что касается внешности, раз уже они хотят, чтобы девушки рисковали жизнью, отправляясь вместе с ними к людоедам. Но видела бы ты миссионера, за которого вышла Присилла! Он был не менее красив и загадочен, чем те создания нашего воображения, за которых мы с тобой, Диана, сами когда-то мечтали выйти замуж. Более красиво одетого мужчины я не встречала. И он восторгался «неземной, золотой красотой» Присиллы. Но, конечно, в Японии нет никаких людоедов.
— Во всяком случае, твое свадебное платье — просто мечта, — восхищенно вздохнула Диана. — Ты в нем как настоящая королева — такая высокая и стройная. Как ты ухитряешься оставаться такой стройной, Аня? А я все толстею — скоро у меня совсем не будет талии.
— Полнота или стройность — это, судя по всему, вопрос, где все решает судьба, — сказала Аня. — Как бы то ни было, миссис Эндрюс не может сказать тебе то, что сказала мне, когда я вернулась домой из Саммерсайда: «А ты, Аня, все такая же тощая». «Стройная» звучит весьма романтично, но «тощая» имеет совсем другой оттенок.
— Миссис Эндрюс все толкует о твоем приданом. Она признает, что оно ничуть не хуже, чем у Джейн, хотя — так она говорит — Джейн вышла за миллионера, а ты всего лишь за «бедного доктора без гроша за душой».
Аня засмеялась.
— Мои платья действительно хороши. Я люблю красивую одежду. Помню мое первое красивое платье — из коричневой глории. Мэтью подарил мне его на Рождество, перед нашим школьным концертом. Все, что я носила до того, было такое некрасивое. В тот вечер мне казалось, что я вступила в новый мир.
— Это был тот вечер, когда Гилберт декламировал «Бинген на Рейне» и смотрел на тебя, произнося: «Здесь есть другая, не сестра…» И ты была в таком гневе из-за того, что он подобрал и положил в свой нагрудный карман бумажную розу, которая упала у тебя с головы, когда ты убегала со сцены после диалога фей! Ты тогда и предположить не могла, что когда-нибудь выйдешь за него замуж.
— Что ж, это еще один случай, где все решила судьба, — засмеялась Аня, спускаясь вместе с Дианой по чердачной лестнице.
Глава 2
Дом Мечты
Еще никогда за всю историю Зеленых Мезонинов здесь не царило такое волнение. Даже Марилла была так возбуждена, что не могла скрыть этого, — нечто почти невероятное, учитывая ее обычную сдержанность.
— В этом доме никогда не было свадьбы, — говорила она миссис Рейчел Линд, как бы извиняясь. — В детстве я слышала, как один старый священник говорил, что дом нельзя назвать настоящим домом, пока он не освящен рождением, свадьбой и смертью. Смерти здесь были — здесь умер не только Мэтью, но и мои родители. И даже роды здесь были. Очень давно, сразу после того, как мы въехали в этот дом, у нас какое-то время был женатый батрак, и его жена родила здесь ребеночка. Но свадьбы здесь еще никогда не было… Как подумаешь, это так странно, что Аня выходит замуж. В какой-то степени она до сих пор кажется мне той маленькой девочкой, которую Мэтью привез сюда четырнадцать лет назад. Я все никак не могу до конца осознать, что она выросла. Никогда не забуду, что я почувствовала, когда увидела, как Мэтью вводит в дом девочку. Интересно, что стало с тем мальчиком, которого мы взяли бы на воспитание, если бы не произошла ошибка. Хотела бы я знать, как сложилась его судьба.
— Это была счастливая ошибка, — сказала миссис Линд, — хотя, заметь, было время, когда я думала иначе, — в тот вечер — помнишь? — когда я зашла посмотреть на Аню, а она устроила нам такую сцену! Многое изменилось с тех пор, вот что я вам скажу.
Миссис Линд вздохнула, а затем снова оживилась. Когда предстояло такое приятное событие, как свадьба, миссис Линд была готова предать прошлое забвению.
— Я собираюсь подарить Ане два из моих хлопчатых вязаных одеял, — продолжила она. — Одно в «табачную полоску», а другое — с узором из листьев яблони. Она говорит, что вязаные одеяла опять в моде. Ну, в моде они или нет, а я не верю, что для кровати в комнате для гостей можно найти что-либо наряднее, чем красивое одеяло с узором из листьев яблони, вот что я вам скажу. Но мне надо позаботиться о том, чтобы они были хорошо отбелены. Они у меня зашиты в полотняные мешки, еще с тех пор как Томас умер, и наверняка ужасно пожелтели. Но впереди еще целый месяц, а отбеливание на солнце творит настоящие чудеса.
Только месяц! Марилла вздохнула, а затем сказала с гордостью:
— А я даю Ане полдюжины плетеных ковриков, которые лежат у меня на чердаке. Я и не предполагала, что она захочет их взять, — они такие старомодные, и никто, похоже, уже не признает ничего другого, кроме вязаных крючком половиков. Но она попросила их у меня — сказала, что предпочла бы накрыть полы в своем доме именно такими ковриками. Они действительно очень красивы. Я взяла для них самые хорошие обрезки ткани и сплела их так, что полоски разного цвета чередуются. А еще я наварю ей варенья из синих слив — им на целый год хватит!.. Так странно! Эти сливовые деревья три года даже не цвели — я думала, их вполне можно срубить. А этой весной они стояли все белые, и я даже не припомню, чтобы когда-нибудь в Зеленых Мезонинах был такой урожай слив.
— Ну, слава Богу, что Аня и Гилберт все-таки поженятся. Именно об этом я всегда молилась, — сказала миссис Линд тоном человека, вполне уверенного в том, что его молитвы очень помогли. — Я вздохнула с облегчением, когда узнала, что на самом деле она не собиралась за этого молодого человека из Кингспорта. Конечно, он был богат, а Гилберт беден — по крайней мере, на первых порах, — но зато он с нашего острова.
— Он Гилберт Блайт, — сказала Марилла с удовлетворением. Марилла скорее умерла бы, чем выразила в словах ту мысль, которая всегда, с самого раннего детства Гилберта, тайно присутствовала в ее уме, когда она смотрела на него, — мысль о том, что если бы не ее собственное упрямство и гордость в далекие дни юности, это мог бы быть ее сын. У Мариллы было такое чувство, словно брак Гилберта и Ани каким-то чудесным образом исправлял эту старую ошибку.
Что же до самой Ани, то она была так счастлива, что это почти пугало ее. Боги — так утверждает старинное поверье — не любят смотреть на слишком счастливых смертных. Неоспоримо, по меньшей мере, то, что смотреть на чужое счастье не любят некоторые человеческие существа. Двое из этой породы людей нагрянули к Ане в тихие лиловые сумерки с намерением сделать все от них зависящее, чтобы мыльный пузырь ее радужных надежд наконец лопнул. Если она думает, что получает какое-то особенное сокровище в Гилберте Блайте, или воображает, что он по-прежнему так же безумно влюблен в нее, как это, возможно, было в дни его зеленой юности, то, разумеется, их долг — представить ей положение дел в ином свете. Однако эти две достойные особы отнюдь не были Аниными врагами; напротив, они любили ее и выступили бы в ее защиту, как в защиту собственного чада, если бы кто-нибудь другой вздумал обрушиться на нее с нападками. Человеческая натура не обязана быть последовательной.
Миссис Инглис — nee[3] Джейн Эндрюс, если цитировать колонку светской хроники в «Дейли Энтерпрайз», — пришла вместе со своей матерью и миссис Белл. Но в Джейн «млеко человеческой доброты» не было сквашено годами супружеских перебранок. Ей выпал счастливый удел на долю. Вопреки тому обстоятельству — как сказала бы миссис Рейчел Линд, — что она вышла замуж за миллионера, ее брак оказался удачным. Богатство не испортило ее. Это была все та же спокойная, дружелюбная, розовощекая Джейн из их школьной четверки, радующаяся счастью своей старой подруги и так живо интересующаяся мельчайшими подробностями, касающимися Аниного приданого, как если бы оно могло равняться с ее собственным шелковым, разукрашенным драгоценностями великолепием. Джейн не блистала умом и, вероятно, ни разу за всю свою жизнь не высказала ни одного замечания, заслуживающего того, чтобы выслушать его со вниманием; но вместе с тем она никогда не сказала ни одного слова, которое ранило бы чьи-либо чувства, что, быть может, является талантом пассивным, но тем не менее редким и завидным.
