Мимо прошаркала старыми тапками Зинка, равнодушно взирая, как приседает и крутится возле двери нагруженная до зубов соседка.
– Павлик, Сашенька, – взмолилась Мария Петровна. – Откройте, тяжело. – Она нажала локтем на ручку. Дверь неожиданно легко отворилась, дети с громким смехом бросились в разные стороны, а Мария Петровна, не удержав равновесия, наклонила сковородку, и вероломная яичница с легким шуршанием выскользнула прямо на пол, оставив огромное жирное пятно на черной сатиновой юбке. Мария Петровна в отчаянии посмотрела на часы: через пятнадцать минут выходить.
– Ну, что уставились? – прикрикнула она на перепуганных внуков. – Сами виноваты! Теперь без завтрака пойдете.
На ходу переодеваясь, она одновременно закалывала волосы и натягивала на детей пальто. Наконец, сунув мальчикам по куску хлеба, она выскочила в ледяную мглу только что начавшейся зимы. Детский сад был через дорогу – 10 минут, и еще 10 минут до станции. «Если бегом, то успею». – Мария Петровна взглянула на часы. И замелькали знакомые дома, магазины, люди. В последнюю секунду, почти на ходу, впрыгнула в электричку. Фу! Теперь можно до Москвы полчаса и передохнуть…
В вагоне было душно. Люди стояли, ухватившись руками за поручни, и подремывали, раскачиваясь в такт идущему поезду. Они были похожи на огромных, висящих на деревьях ленивцев, с такими же тупыми и равнодушными лицами. Электричка катилась с металлическим треском, вытряхивая на станциях из своего нутра размякших от тепла пассажиров и заглатывая свежих, взбодренных морозом и быстрой ходьбой. Мария Петровна стояла, зажатая среди человеческих тел, и ей хотелось, как в детстве, оторвать от пола ноги и повиснуть. Тогда на секунду появлялось ощущение, что ты плывешь, как лодка в теплом пульсирующем потоке. Она закрыла глаза и попыталась мысленно вернуться туда, где было все так легко и просто. Но вместо этого в голову суетливо полезла всякая бытовая дрянь. Сегодня надо начинать бухгалтерский учет за последний квартал (Мария Петровна работала бухгалтером в организации со странным названием «Росоргтехстрой»), а у нее еще за предыдущий не сдан. Начальница злющая, как собака. Старая дева – вот и бесится. Хотя неизвестно, что лучше. Может, одной и попроще было бы. Сегодня аванс, значит, в магазин нужно, а то в Мытищах ни черта не купишь, еще мальчишкам ботинки надо поискать, а себе чулки. Последняя пара уже на ногах – не сегодня-завтра порвутся, и тогда хоть босиком бегай. А вечером стирать целую гору. Дочка вечером учится, помощи никакой. А зять лежит на диване, смотрит телевизор и не шелохнется. Иногда только кричит: «Мама, мама, ты что, не слышишь? Павлик в туалет хочет!» – как будто это не его дети. Ладно хоть не гуляет и пьет только по праздникам. «Еще нужно обед на два дня приготовить», – размышляла она, уже выскакивая на «Савеловской». Вот повезло – и троллейбус сразу подошел. Пятнадцать минут – и на работе.
Здесь было все как обычно. Семнадцатилетняя Леночка сидела, кокетливо скрестив ножки, в вертящемся кресле и резала на крохотные кусочки очередной ластик. Она была красавица с длинными черными волосами, зелеными глазами и ногами, уходящими в бесконечность. Она все время говорила по телефону, курила и кружилась на огромных каблуках по коридорам организации. Леночка ощущала себя инородным телом в этом бессмысленном заведении и от этого всегда была в прекрасном расположении духа. С ней никто ничего не мог поделать – несовершеннолетняя, уволить нельзя. На любое замечание она отвечала веселым смехом и тут же уходила курить, поднимая с рабочих мест целую стаю подружек. Впрочем, к Леночке относились снисходительно и даже любили. В этой же комнате сидела Ирина Владимировна. Ей было уже далеко за тридцать, но, невзирая на возраст, ее никто ни разу не видел без живота. Она все время была беременна и уже давно забыла, какую занимает должность. Помнила только, где стоит ее стол. Сейчас она сидела на месте и без конца вытирала рот маленьким махровым полотенцем – токсикоз. Еще была начальница, жутко похожая на старуху Шапокляк.
Мария Петровна вбежала в комнату, как говорится, со звонком. На окне уже мирно шипел электрический чайник. Сейчас разольют по стаканам безвкусную коричневую жидкость и начнется длинный рабочий день, в котором только Леночка напоминает, что где-то есть другая жизнь, полная радостных неожиданностей. Жизнь, в которой завтра может еще случиться что-то приятное.
Тяжело вздохнув, Мария Петровна вытащила на стол разбухшую папку и с отвращением посмотрела на покрытый пятнами переплет. Папка была набита бумажками разного формата и разного значения, точь-в-точь как ее судьба, набитая какими-то бестолковыми, никому не нужными мелочами. Подумав так, она более благосклонно взглянула на соратницу по несчастью и принялась за работу. Бухгалтерские документы действовали успокаивающе, вернее отупляюще, они требовали внимания и поэтому во время работы мысли о рваных чулках и детских ботинках не лезли в голову.
День погас, как оплывшая свеча, быстро и неожиданно. В окно не хотелось смотреть – там бушевал ноябрь, колючий и темный. Работа подходила к концу, и казалось, от дома отделяет бесконечность. Магазин, троллейбус, электричка, а дальше двадцать минут пешком по почерневшей ото льда улице. Дай бог к девяти добраться, а завтра все сначала. Нет. Врут люди, когда говорят, что ко всему человек привыкает. Нельзя к такой жизни привыкнуть. Прожить ее, конечно, можно, а вот привыкнуть нельзя.
2
Мария Петровна отпросилась на двадцать минут раньше, чтобы успеть в магазины. Попрощалась с сотрудниками. Лифт опять не работал, значит с седьмого этажа пешком. Первый магазин за углом. Там есть молочные продукты, потом кулинария, овощной – и с полными сумками, нагруженная, как ишак, – в ГУМ, за детскими ботинками. Там очередь. Небольшая, примерно на сорок минут.
Через полчаса ботинки закончились. От досады Мария Петровна едва не расплакалась, но оглянулась вокруг – все такие же, как она. Посмотрела на часы – бежать надо. Если успеет на восьмичасовую электричку, то до девяти – дома.
Держа сумки на вытянутых руках, чтобы не испачкать подтекающим молоком единственное пальто, Мария Петровна выскочила на улицу и, нелепо подпрыгивая под тяжестью ноши, затрусила через Красную площадь к автобусной остановке. Кремлевские стены взирали на нее с мрачным любопытством, молчаливо и гордо: что за странное существо так смешно продвигается по древним булыжникам? Что там гладиаторские бои на аренах Рима! Тут номер почище. Здесь не атлет против атлета, а маленькая женщина пытается саму жизнь уложить на лопатки. «Не выйдет! Ох, не выйдет, – добродушно усмехается гордый Кремль. – Ну, куда ты спешишь? Не торопись, не торопись, старушка».
И вдруг – бац! Мария Петровна поскользнулась и, широко размахнувшись авоськами, растянулась во всю длину на видавшей виды мостовой. Авоська с молочными продуктами с веселым бутылочным звоном растеклась по мостовой белоснежным озером из свежайшего кефира.
Мария Петровна, сидя в кефирной луже, пыталась осознать размеры постигшего ее несчастья. Она сидела, широко расставив ноги. Юбка задралась, и из-под нее виднелся застиранный пояс с резинками, чулок был порван, и из разбитого колена текла кровь, растекаясь по кефиру нежно-розовым узором. Шапка отлетела в сторону, а пальто уже успело в себя впитать растоптанную чужими ногами мутную жижу. Вокруг, как слепые, двигались люди, и казалось, на нее вот-вот кто-нибудь наступит. Мария Петровна посмотрела на часы, попыталась встать, но, ощутив страшную боль в колене, опустилась на землю. В этот момент она почувствовала, как медленно и бесшумно обрушилась ее душа и ссыпалась, как сухой песок, в образовавшуюся воронку. Поняв, что больше не сделает ни шага, она закрыла лицо руками и горько заплакала.
Бедная женщина плакала так, как будто впервые обнаружила в себе эту способность. Она плакала самозабвенно и с наслаждением, понимая, что больше ничего не может сделать. Неизвестно, сколько времени просидела бы Мария Петровна на земле, обливаясь слезами, но здесь произошло нечто странное.
Кто-то молча тронул Марию Петровну за плечо. Она недовольно отмахнулась, не поднимая головы и продолжая всхлипывать. Послышалось вежливое покашливание. Мария Петровна насторожилась и, склонив голову набок, стала вытирать глаза, размазывая по лицу грязь. Кто-то размахивал перед ее носом чистым носовым платком. Плохо соображая что происходит, она схватила протянутый платок и стала усердно сморкаться. Потом, вывернув его на другую сторону, как могла, вытерла лицо и руки и протянула платок владельцу. Тот вежливо принял принадлежавшую ему вещь. Тут Мария Петровна, наконец, очнулась и обнаружила в двух шагах от себя господина.
Это был не товарищ и не мужчина, как принято у нас говорить, а самый настоящий господин, будто только что сошедший с экрана зарубежного кино. На нем была длинная дубленка рыжего цвета и теплые меховые ботинки. На вид ему было чуть больше пятидесяти. Ни слова не говоря, он стремительно приблизился к Марии Петровне и, присев на корточки, пощупал ее опухшую ногу.
