Имя папы Александра VI и всей его семьи (Борджиа) внушало ужас и отвращение современникам как позор человечества, как синоним нравственной грязи.
Католическая церковь во главе с папой была самым крупным и богатым феодалом — владельцем земли и крестьян Западной Европы, и папа защищал материальные интересы не только свои и церковные, но и сеньоров, потому что стремился их объединить, подчинить себе.
Еще папа Григорий VII упорно добивался покорности всех государей. Английскому королю Вильгельму Завоевателю он говорил: «Ты должен повиноваться мне без всяких колебаний, чтобы унаследовать царство небесное». От французского короля Филиппа I он требовал невмешательства в свои дела, «иначе французы, пораженные мечом анафемы, откажутся повиноваться королю». Венгерскому королю Гейзе I папа заявил, что «королевство венгерское принадлежит святому престолу», то есть папе. Польского короля Болеслава II он отлучил от церкви. Испанию считал вотчиной «святого Петра», то есть своей вотчиной. И даже далекую Русь этот папа пытался прибрать к своим рукам. В 1075 году он вручил власть над Киевской Русью изгнанному оттуда князю Изяславу, который, изменив родине, признал себя вассалом папы. Всех христианских королей и князей папа хотел принудить к присяге «святому престолу», а следовательно, и к обязательным ежегодным взносам в папскую казну.
Под властью креста и меча
На перекрестках дорог, на мостах, в церквах и рыцарских замках, в городах и селах — повсюду в Западной Европе перед глазами людей стоял крест с распятым на нем Христом в терновом венце, с кровоточащими ранами на прибитых к кресту руках и ногах. В виде драматических представлений в церквах наглядно показывались страдания и смерть Христа. Единственными рассказами и чтением были сочиненные монахами «жития святых» с их мученичеством и самоистязаниями.
Другой мрачный образ, повсюду распространенный и давящий воображение людей, был образ бога-отца, олицетворяющего грозную карающую силу, защищавшую могущество церкви и земной власти.
Вера в грозного бога и страдающего Христа, надежда на чудесное избавление от собственных страданий в «загробной жизни» владела людьми средневековья, изнемогавшими от тяжести беспросветного существования.
Римский папа властвовал над своей землей и над всеми христианскими государями. Он наказывал их как христиан и как правителей, отлучал от церкви, освобождал подданных от присяги, подвергал города и целые страны интердикту — массовому отлучению от церкви. Тогда запирались все храмы, умолкали церковные колокола; духовенство не крестило детей, не совершало браков, не хоронило умерших. И, проклятые богом, влачили люди жалкое существование, ожидая еще больших бедствий как кары небесной от жестокого божества. Интердикты считались страшнейшим наказанием, с помощью которого папа одолевал самых сильных из своих политических врагов.
Легаты (представители папы) сновали по всему Западу как «ходячее» папство; они распоряжались в землях феодалов, унижали епископов, угнетали народы и высасывали у них последние гроши. Помимо отлучений и интердиктов, папство присвоило себе право причислять к лику святых угодных ему покойников, и количество святых дошло до 25 тысяч, и все они творили бесчисленные «чудеса», выкачивающие деньги у верующих. Кроме того, папа обогащался, продавая епископские места и приходы священникам.
Папа короновал императоров, которые должны были, в знак смирения и подчинения, вести его коня под уздцы, и короли сами — в Англии, Арагонии, Португалии, Болгарии, Армении — отдавали ему свои государства в лен, уплачивая дань. Динарий, или «грош святого Петра» (церковные сборы), стал всесветной казной папы, а крестовые походы — его международной политикой. И эта цепкая, назойливая политика распространилась вскоре по всей Западной Европе; на востоке пыталась проникнуть в Россию, на севере достигла скал Лапландии.
Папа принял титул «наместника Христа», а не святого Петра и стал сравнивать себя с Солнцем, а короля с Луной, которая во много раз меньше Солнца и светит только его отраженным светом.
За малейшее сомнение в святости церковных правил духовенство, прикрываясь благочестием и священным писанием, предавало людей смерти. За малейшее неповиновение отлучало от церкви то одного короля, то другого. А папа, в зависимости от своих выгод, требовал от подданных, чтобы они восстали против своего императора, или, на другой же день, толкал их к восстанию против императорского соперника.
Тяжелой была жизнь простого народа.
Каждый человек хотел есть и пить, должен был одеваться и иметь кров над головой. Для этого бедняк чрезмерно трудился. Но, кроме того, он хотел еще иметь какой-то покой, личную свободу и хоть немного счастья. Однако на это не было никакой надежды: везде царили меч и крест, нужда и печаль, тревога и голод. Бедный люд ничего не видел, кроме гнета и зла. Кругом раскормленные монахи и церковники, рыцари, гремящие латами, и жестокие феодалы; наказания, казни, голод и смерть. Бедный человек был брошен на произвол судьбы. А тут еще мрачные приметы о приближении «конца света»: огненный
дождь, который низвергается с неба, кровавые кометы, затмение солнца, сильные бури и «черная смерть» — чума, косившая людей тысячами.
Укрепленные замки были обнесены высокими каменными стенами с бойницами и башнями, окружены рвами с водой. Мрачны и неприветливы были эти замки сеньоров, владевших лесами, равнинами, полями и лугами и всеми людьми, живущими на их землях.
Крестьяне ютились в хижинах, построенных из дерева и глины. Эти хижины были скорее похожи на норы, чем на дома. Чтобы удержать больше тепла, они строились очень низкими. Крыша была покрыта соломой или тростником. Вместо окон были отверстия, которые ничем не заделывались и только зимой затыкались сеном. Спали крестьяне на земле или на печи, все вместе. Посуды не было, и все ели и пили из одной плошки.
Уныло шел крестьянин за своим плугом, если он у него был, или покорно ковырял землю мотыгой и лопатой. В плуг впрягалась корова, ей в помощь — иногда козел. Земля не удобрялась и постепенно теряла плодородие.
Дети с малых лет помогали родителям: таскали камни с поля, ухаживали за скотиной, пололи грядки. Когда хлеб вырастал высокий и густой, крепостные радовались, что хоть дети будут сыты. Но вдруг налетал сеньор из замка со своими охотниками и сворой собак. На его руке гордо сидел сокол. Сеньор собрался в лес на охоту и, торопясь, скакал по полям. Раздавался только конский топот да трубный звук, и поле в несколько минут было все вытоптано и опустошено. Хлеб был так помят, что не оставалось ни одного колоса.
Все, что добывали крепостные трудом своих рук: муку, мясо, масло, сало, лен и шерсть, ягоды, мед и воск — они обязаны были отдавать сеньору.
А когда умирал в крестьянской семье отец, то, чтобы удержать его жалкое имущество, приходилось отдавать сеньору как выкуп лучшую скотину и лучшую одежду покойного. Когда сеньор устраивал в своем замке праздник, он требовал с крестьян лишних взносов. Кроме того, крепостные платили за пользование лесом, лугом, рекой и были обязаны содержать войско сеньора в походе.
И каждую минуту в хижину крестьянина мог ворваться монах за сбором церковного налога — «десятины». Он открывал лари, заглядывал в сарай и колодец, повсюду совал свой нос, чтобы унести последнюю краюху хлеба, горсть зерна или кусок холстины.
Обыкновенно замки феодалов — барона, рыцаря, епископа — высились на склонах гор, на холмах и скалах, как гнезда хищных птиц, где феодалы, подобно коршунам, подстерегали каждый шаг хлебопашца. Оттуда сверху дозорные на башнях наблюдали за окрестностями и оттуда налетал грозный сеньор со свитой, закованной в сталь с ног до головы; и горе было тем, кто вздумал бы не повиноваться сеньору. Но даже послушные и покорные не могли считать себя в безопасности, потому что феодалы как крупные, так и мелкие постоянно между собой воевали, и сражения происходили по всякому поводу.
А желая разорить врага, феодалы прежде всего разоряли его крепостных, сжигали деревни, вытаптывали поля, угоняли скот, грабили скудное имущество. Грабить крестьян было забавой для этих «благородных» хищников.
Самым ненавистным, самым коварным и жестоким феодалом-хищником была христианская церковь, которая во имя бога держала людей в беспросветном физическом и духовном рабстве. И крестьянин, навеки прикрепленный к своему участку, чувствовал себя каторжником, прикованным к тачке; он не видел впереди никакого выхода. Вся его жизнь подчинялась церковным предписаниям.
Жизнь превратилась в мертвую обрядность, а церковь— в молитвенную машину. Католичество превращалось в гонителя жизни. В глазах религии существовал только «тот свет». На земле человек был жалкой тварью, обреченной заранее на погибель за «первородный грех», а народы были единым стадом римского пастыря и его служителей. Католическая вера и беспрекословное подчинение церкви считались единственной добродетелью.
