Зашнуровал доспех. Очистил, насколько это тут возможно, меч, сунул его в ножны и попрыгал к тропе. Одна кочка, другая, а здесь уже можно и идти. Очень мне хотелось на волков, Вартом убитых, посмотреть. Подозрение возникшее проверить. Ну вот, так и есть.
У одного из них — глубокая колотая рана в правом боку, на уровне крестца.
Поворачиваюсь к Варту. Видок у него — тот еще. Буро-коричневого цвета, весь в неровно покрывающей тело грязи (местами обильно спрыснутой кровью) и только по белеющим глазам понятно, где у этого куска трясины голова.
— Ты похож на ожившую какашку, — говорю я ему.
Варт смеётся.
— Сам-то, командир, думаешь, красивее выглядишь? Ну так что, где твой третий?
— Вот лежит, — я тыкаю пальцем, — дыру в боку ему ты сделал?
Варт хмурится, задумывается, потом признаёт:
— Не я. Но тогда… — он замолкает, и мы вместе принимаемся осматриваться. Хотя — было бы на что смотреть. За шесть дней этот пейзаж мне настолько опостылел, что готов с закрытыми глазами ходить, лишь бы его не видеть. Лужи грязи вперемешку с грязными лужами и редкими кочками. В лужах плавает какого-то особенно мерзко-землистого цвета ряска, а трава, которой поросли кочки, настолько жесткая и острая, что обопрись нечаянно голой рукой — весь изрежешься, как пучок ножей в руку взял за острия. И всё это тонет в тумане, который до конца за весь день так и не развеивается. Говорят, весной, когда очеретник цветет, или осенью, когда мох пушится, здесь красивее. Как-то не верится, если честно. Да и проверять желания нет. Унылое и гиблое место, короче. Даже без стаи злых вержьих волков.
— Как будто хлюпает там что-то, — говорю я, махнув рукой в сторону, — посмотрим?
Варт отводит глаза. Я понимаю, о чём он думает. «Один волк — не стая, может, ну его? Тем более, что он наверняка уже убежал куда-то вглубь болот, теперь его и целой армией не найти». У самого эта мыслишка уже пару раз проскользнула — сразу, как я понял, что один из волков бродит сейчас где-то жив-здоровёхонек.
Но неважно, о чём человек думает. Важно, что он делает.
— Надо посмотреть, — вздыхает мой боец, — чистим, так уж ровно. Где ты хлюпанье слышал?
— Там, — машу я рукой, — справа от тропы.
Варт снова вздыхает, и опять я его понимаю. Тропой-то по болоту ходить — дело не из приятных, а уж вне тропы — просто наказание.
— Ну, пошли за слегами?
Мы вернулись к маленькому сухому островку, где три часа назад (а кажется, вечность прошла) оставили слеги. Подобрали их, я прикинул направление и мы пошли.
Варт ближе к тропе пошёл, а я — правее. Ох, и тяжкое это дело. Шатаясь, стоишь одной ногой на скользкой, маленькой, потихоньку уходящей в трясину, кочке и лихорадочно нащупываешь тяжёлой от грязи слегой очередную опору. Слега скользит в руках, вырывается, как живая; пот в глаза льется, кровососы ползучие и летучие роями вокруг увиваются, а у меня еще и рана старая в колене от влаги разнылась. И при этом будь готов в любой момент от волка отбиться. Редкому врагу такого пожелаешь.
Полчаса минуло, и ладно, если я две стадии прошагал. Какой там всё болото обшарить. Если не найдём сейчас волка, то… нет, никуда мы, конечно, не уедем. Будем сидеть тут и ждать — в болотах ему жрать нечего, рано или поздно он выберется. И наша задача — сделать так, чтобы он выбрался где-нибудь поблизости от нас. На живца его приманивать, короче. На какого живца? А у нас их аж двое на выбор: я и Варт. Тут как раз он голос и подал:
— Шелест!
Голос странный. Напряженный слегка, но опасностью не звенит.
— Что там?
— Подойди, посмотри. Нашёл я его.
«Его»? Волка, что ли? Если живого, то почему голос такой спокойный? Если мёртвого, то почему не совсем спокойный? Хотя, чего гадать — сейчас сам увижу.
Увидел. Шагах только в пяти и увидел, и то — по тому, как смотрел туда Варт.
Волк.
Одна лишь голова, вся грязью измазанная, да кончики лап на поверхности у него оставались. Глаза закрыты, ни волосок на морде не шелохнется, только ноздри чуть-чуть подрагивают. Сам в свою ловушку угодил, волчара. Причём, еще до начала драки — лапы все в крови, соседняя кочка ободрана — другие волки вытащить его пытались. Не смогли.
Ну-ну, тварь серая, это тебе за Людо. За Гая, за Маркуса, за Авла. Постою-ка я тут, посмотрю, как ты тонуть будешь. Такой мне бальзам на душу от этого зрелища — куда там первому императорскому театру!
— Может, прибьем?
Я удивился. Поднял глаза на Варта. Чего это он — в благородство поиграть захотел?
— Нет уж, пусть мучается. Помнишь Чёрного? Людо?
Варт фыркнул.
— Помню, конечно. Только я страсть как хочу уже залезть в теплую ванну, выпить вина и расслабиться. Сколько эта тварь тонуть собирается? Еще час кормить комаров ему на потеху я не согласен. А не прибить — нельзя. Мало ли, вдруг каким чудом выберется.
Чуть дрогнуло волчье ухо. А ну-ка, посмотрим. Я шагнул вперед, на ободранную кочку. Присел.
— Эй, серый, — сказал проникновенно, — а знаешь, логово-то ваше мы еще пятого дня нашли.
За рекой, в старом русле.
Волк вздрогнул. Сжались и замерли ноздри, напряглись уши.
— Восемь волчат там было. Двое постарше и шесть совсем мелких. Шкуры с каждого — аккурат на одну варежку.
Волк распахнул глаза, и такой бешеной ненавистью полыхнуло из них, что у меня аж скулы морозцем стянуло. Удивленно охнул Варт за спиной — видимо, и его проняло. А ведь понял меня волчара, понял. Эх, сюда б этих философов высоколобых. Пусть бы порассуждали о неизменной сумме разума и чудесах дрессировки.
Я ждал, что волк сейчас дергаться начнёт, пытаясь до меня добраться, выть в тоске, рычать от ярости — короче, доставит мне немного удовольствия. Заодно и нам меньше ждать придётся — в трясине, чем больше дергаешься, тем быстрее тонешь.
Но волк только закрыл глаза и протяжно выдохнул. Я подождал немного и уже собирался еще что-нибудь доброе сказать, как лежащие на поверхности лапы вдруг исчезли в трясине. Глаза волк так и не открыл, но начал как-то подрагивать, а грязь вокруг него лениво зашевелилась и пошла пузырями.
— Он что, выбраться пытается? — удивлённо поинтересовался Варт.
— Нет, — я встал, чувствуя невольное уважение к гибнущему волку, — поскорей утонуть пытается.
Теперь всё пошло быстрее. Минут пять это заняло, не больше. Волк так и не открыл глаз и не издал ни звука, только, когда над поверхностью оставался один лишь кончик носа, послышалось мне короткое поскуливание. И, словно досадуя на себя за эту оплошность, волк тут же дёрнул головой вниз, уйдя в топь целиком. Еще пару минут в потревоженной луже грязи надувались и лопались большие пузыри, потом всё стихло.
Болото приняло еще одну жертву. Удачная у него выдалась неделя, у болота.
Повинуясь самому себе непонятному порыву, я вдруг выдернул меч и поднял его острием вверх, салютуя поверженному противнику.
— Ты чего!? — голос Варта был полон удивления.
Я сунул меч обратно в ножны, пожал плечами.
— А помнишь, как Чёрный тонул? Он ведь тоже не кричал, не звал на помощь. Молчал. И — я видел — когда он понял, что выбраться ему волки не дадут, он тоже дергаться сильнее начал, чтобы поскорей утонуть и лишить нас необходимости рисковать для его спасения, — я вздохнул, — понимаешь, мы, что с волками, что с вергами, конечно, враги. Но мы друг друга достойны.
Я повернулся к Варту и мягко улыбнулся в его непонимающие глаза.
— И это здорово. Знал бы ты, как противно иногда дело с вольпами оборачивалось. До сих пор бывает, вспомнишь — и желудок от злости в комок скручивается.
* * *
Домой ехали молча. Не торопились, лошадей не гнали, дремали в седле по очереди.
На станцию — лошадей менять — заезжать не стали. Неметские кони хоть ни статью, ни скоростью не отличаются, зато они выносливые и рысь у них очень мягкая. Самое то для неспешного пути домой. Так и ехали — неспешно. И молчали. За четверо суток езды ладно если десятком слов обменялись — не о чём говорить. Всё и так понятно. Только когда над обступившими дорогу домиками показались ворота Бурдигала, Варт вдруг притормозил коня. Повернулся ко мне.
— Я, пожалуй, задержусь. Ты как, не хочешь?
И кивнул в сторону с намёком. Я усмехнулся. Нормальное дело. Когда выбираешься живым и здоровым из опасной заварушки, организм завсегда любви требует. Даже не любви, а просто — женского тела. Это инстинкт так работает: чем опаснее жизнь, тем активнее нужно размножаться. Просто вопрос выживания. Со временем к этому привыкаешь, но поначалу после каждой чистки в лупанарий тянет, как на аркане. В принципе, я и сейчас не против, но не в первый же попавшийся вертеп.
— Потрепи еще час, — сказал я, качнув головой, — здесь только старухи, да неумехи. Если денег не хватает, так я тебе одолжу.
Лупанарии, что в городе, налог в казну платят, и немалый. Поэтому там удовольствие, конечно, подороже стоит. Зато и товар качественный. А тех проституток, которые дохода мало приносят, за стену отправляют. И ехать за город имеет смысл только если денег мало, а невтерпёж. Или же когда чего-нибудь необычного хочется. Мальчиков, животных и вольп в городских лупанариях держать нельзя.
