— Там и копали? Прямо под осыпью?
— Да.
— Да, — пацан снова взгляд поднял. — Олипора прямо в яме завалило даже. Осыпь съехала.
Вот оно! Я вскочил, крикнул:
— Возвращайтесь в деревню, там чисто! — и, загребая руками глину, из оврага выскочил.
Бросился к холмам, прямо через пшеничное поле. Уже опоздал я, скорее всего, но если нет — то только бы успеть!
Говорят, огненный песок чекалки не сами изобрели, а где-то у людей подсмотрели.
Ну, не знаю, может, и так. Наши колдуны вообще-то его уже тоже получать научились.
Хотя толку в нём немного — точнее, в редкой ситуации от него толк может быть. Но уж если ситуация подходящая… Историю, про то, как чекалки с его помощью Маре Интернум с Эритрейским морем соединили, только ленивый не слышал.
Полосу пшеницы я минут за пять проскочил — даже не запыхался. Что ж я так долго до реки бежал, когда от вольпов драпал? Видимо, кругами бегал. Ай да молодец.
Разложить бы на скамье да влепить розог с полсотни в награду.
Не останавливаясь, забежал на вершину ближайшего холма. Огляделся: никого. И бросился впёред, вдоль дороги. Налети я сейчас на вольпов, только подосадовал бы — страха не было. Точнее, был страх опоздать, и был страх, что уже опоздал. И перед этими страхами сами вольпы уже не такой неприятностью казались.
Добежал я и до места, где река в холмы уходила. Последний холм по эту сторону реки не холмом, а уже горой небольшой оказался — и высота приличная и останцы каменные местами выглядывают. За таким останцем я на одного из наших и наскочил.
Вышел он из-за камня.
— Стой! — крикнул.
Я остановился, согнулся, дышу тяжело, дух переводя. Узнал я его — это Клавдий-Бык из отряда Весельчака. Посмотрел он на меня, покачал головой неодобрительно:
— Топаешь, как лошадь, я тебя за десять стадий услышал. Забыл, где находишься?
Я выдохнул, рукой махнул. Не время.
— Где все?
— Там, — рукой махнул, — к вам идут.
— Куда!? К нам? — я к вершине бросился. Подбежал к краю, остановился. Вот она, осыпь ржаво-рыжая — из под ног на добрых три верса вниз уходит — к дороге. А по дороге идут оба наших сквада. Я заорал, руками замахал. Ага, шаг замедлили, руками на меня показывают — увидели.
Клавдий сзади подскочил.
— Ты что делаешь?
— Тут ловушка! — на выдохе ответил я, — прямо тут, под осыпью. Увести их надо отсюда немедленно!
— Какая ловушка? Откуда? — удивляется Клавдий. — Вы разве их всех в излучину не загнали?
— Какая излучина? — теперь уже я удивляюсь, — с чего ты взял? Перебили нас там! Всех вычистили, я один выжил!
— Но ведь же… — Клавдий меняется в лице, потом спрыгивает с вершины и, прямо по осыпи, несётся вниз. Осыпь крутая, чуть не вертикальная, но Клавдий не падает. Мы, егеря, и не такое можем. Сейчас я отдохну и тоже спущусь.
Я сажусь на край и выдыхаю — кажется, успел.
Бездумно оглядываю окрестности, прикидывая, где бы я прятался на месте вольпов.
Вон крутой берег реки, стадиях в трех — за ним они все, скорее всего, и прячутся. А больше и негде. Прямо под осыпью — кустик, но он маленький. И одному за ним не схорониться… или… Сатр, это ж вольп! Ну да, вон треугольники ушей, а это белое — кончик хвоста виднеется. Я вскакиваю, ору во всё горло: «Вольп! За кустом!», — но Клавдий еще до низу не добежал и сейчас ему никак не остановиться — упадёт. А те, внизу, меня явно не слышат — далеко.
Я выхватываю пугию и бросаюсь вниз.
Добежать я успеваю почти до конца осыпи. Я уже вижу, что Клавдий до сквадов добрался. Вижу, что большая часть егерей там и стоит, а человек пять быстрым шагом ко мне навстречу идут. И ведь не могу я им крикнуть, предупредить — я следить-то за ними только краем глаза успеваю, все мое внимание к склону приковано, по которому я спускаюсь только самую малость медленнее катящегося с горы камня. Ну и на вольпа, мной замеченного, я поглядывать успеваю. Вижу, как он привстаёт…
Это было похоже на вздох. Вздох великана или даже бога — словно само пространство вокруг вздохнуло со стоном недовольно-потревоженно, как разбуженное раненое животное. И тут же склон подо мной пришёл в движение. Еще мгновение я пытался сохранить равновесие, но не смог и покатился кубарем, едва успев сгруппироваться. Но какой-то камень лбом я всё-таки поймал.
Очнулся я быстро. Еще даже пыль вся осесть не успела. Дёрнулся, понял, что засыпан. Проморгался, открыл глаза. Увидел рыжий склон, теперь пролёгший до самой реки — там, где была дорога. Увидел прямо перед носом свою левую руку, торчащую под углом из глины — пошевелил пальцами — и в самом деле моя рука. А вот товарищей своих я не увидел. Ни одного. Я не стал пытаться стряхнуть с себя грунт, вылезти — зачем? Закрыл глаза. Сейчас придут вольпы и добьют меня. И это правильно.
Тень накрыла моё лицо, и я нехотя открыл глаза. Приподнял голову. Вольп стоял передо мной, стоял и смотрел в сторону, положив лапы на рукояти двух, висящих на поясе, мечей — длинного кривого ятагана под правую лапу и фалькаты — под левую. Были на нём кожаные штаны до колен и кожаная же куртка с бахромой и медными бляхами, несомненно, нашей — людской — выделки. Белая шерсть на груди выпадала в разрез куртки роскошным пушистым воротником. Вольп пошевелился, перевёл на меня взгляд янтарно — желтых глаз. Наконец-то я могу его толком рассмотреть. Красивая бестия. Даже когда он стоит, не шевелясь, все линии его тела просто кричат о гибкости, скорости и смертоносной ловкости. Даже странно его видеть таким — не быстрым, как странно было бы видеть застывшую молнию. Вольп шевельнул широкими треугольными ушами, обнажил зубы.
— Передашь своим, — сказал он хриплым шипящим голосом. Один раз услышав голос вольпа, никогда его ни с чьим другим не спутаешь, — передашь своим, что ваши никчёмные жизни забрал дом Шейрас.
Развернулся и ушёл, мазнув меня кончиком хвоста по щеке. Мягкий был хвост, мягкий и на касание приятный. Вот только лучше бы он меня когтями на прощанье ударил. Потому что как мне про вольпов напоминают, я чувствую это легкое, пушистое касанье и мне хочется кататься по земле, царапать себе ногтями лицо и выть от бессильной злобы.
* * *
— Бернт, ты чего?
Я встряхнулся. Мотнул головой, отгоняя воспоминания. Выдохнул. Гез смотрел на меня встревоженными глазами.
— Просто задумался, — сказал я ему, — да, я тебя вспомнил. Пацан в овраге.
— Ага, — Гез заулыбался, — я почему-то всегда был уверен, что встречу тебя, когда егерем стану…
— Егерем ты еще не стал, — перебил я его, — а если не будешь делать, что я говорю, то и не станешь никогда. Намёк понял?
— Понял, — со вздохом ответил он и ушёл, перед выходом обернувшись и сверкнув напоследок озорной улыбкой. Пацан пацаном. Надо бы это из него выбить поскорее. Жаль будет, если он погибнет из-за ребячества своего.
II. Mater studiorium[4]
— Доброе утро, господин лейтенант! — школяры мои вскочили, не успел я в проём войти.
Вытянулись струнками, плечи расправили, груди выпятили, смотрят преданно и восторженно. Феларгир ладно — что с взять с легионера? А вот откуда эти повадки у Геза?
Вчера он вроде ничего такого не выкидывал. Сдаётся мне, это Фелгаргир и решил моему охотнику армейские привычки вбить.
— Прекратить! — рявкнул я и свитки принесённые грудой у стены свалил, — это что такое?
Услышу еще раз от кого этого «господина лейтенанта» — в глотку обратно кулаком забью.
Ясно? Сядьте!
Замолчали школяры. Гез сразу на пол бухнулся, а Феларгир заозирался. Ну да, пыльно на полу. Отдельных классов в лагере для занятий нет. Да они у нас как таковые редко случаются — одни тренировки. Поэтому я школярам своим в развалинах поместья утром встречу назначил. Пару-тройку комнат в доме мы в некотором порядке поддерживаем — для всяких-разных случаев.
Феларгир тоже сел, наконец. Вытер ладонью участок пола и аккуратно на него примостился. Гез злобно в его сторону взглядом постреливает. Точно, это легионер позаботился о том, чтобы меня достойно встретить.
— Феларгир. Тебе тут не армия. У нас порядки свои, и не на пустом месте построены. В армии ты с противником близко только на поле боя сходишься. А у нас — противник следит за тобой сразу, как ты вошел в лес, слышит каждое твоё слово и видит каждый твой жест. Речь нашу бестии понимают, и ума первым делом лейтенантов перебить у них хватит. Понятно?
— Понятно, — кивнул, — но как тогда к командиру обращаться?
— Как к живому человеку, а не как к идолу. Не то, чтобы у нас было запрещено по званию обращаться. Но привыкнув меня лейтенантом величать, ты и в лесу можешь по привычке так же ляпнуть. Поэтому для вас я — Шелест. Не «господин Шелест», не «лейтенант Шелест». Просто — «Шелест». Понятно?
Я обоих взглядом окинул — оба кивнули. Поняли? Вряд ли.
— Феларгир, в первую очередь тебе говорю, но и ты, Гез слушай. В армии всё сделано так, чтобы легионер большую часть времени по привычке действовал. Не раздумывая, не сомневаясь: приказали — сделал. Для армии это правильно. Если каждый легионер начнет приказы обдумывать, то не легион получится, а бордель. Но у нас — не так. И тому есть веская причина — лес. Заведи ты в лес хоть десять легионов под командованием лучших легатов — все там сгинут. Потому что даже самый глазастый человек не увидит в лесу дальше верса, а противник — увидит. Потому что в лесу ты понятия не имеешь о том, где и какой численностью расположился враг, а он — всё про тебя знает. Потому что в лесу бесполезно поддерживать строй — буреломы и овраги рассекут и рассеют твои манипулы намного лучше тяжёлой конницы. О том, что твой фланг разбит, в лесу ты узнаешь только тогда, когда наткнешься на трупы. О том, что противник отступил и ушёл, ты поймёшь только через пару дней — и то не рекомендую расслабляться. О том, что к противнику подошло подкрепление, ты, скорее всего, вообще уже не узнаешь — некому будет узнавать.
