Вздрогнув, она вскинула голову и, стараясь говорить холодно, напомнила:
- Мне пора возвращаться.
Дилан вздохнул.
- Лен, да понял я уже, что ты не рада меня видеть, не желаешь разговаривать и даже находиться рядом со мной тебе неприятно, - утомленно заметил он. - Я прошу меня просто выслушать. Я должен тебе этот разговор. Я действительно приехал в Норгатен, чтобы отыскать тебя и все объяснить, как и обещал в письме. Приехал, как только смог и…
- В каком письме? – перебила Марлена, до которой смысл произносимых Диланом слов доходил как будто с опозданием. – Я не получала никаких писем.
- Вот как? – Дилан не выглядел удивленным, скорее, расстроенным. – Выходит, мой друг не смог его передать. Жаль. Я верил, что ему все удалось, и письмо до тебя дошло.
- И тебе не показалось странным, что я на это письмо не ответила? – поинтересовалась девушка растерянно.
- Не показалось, - бросил Дилан резко. – Потому что в том неполученном тобой письме я просил, чтобы ты не пыталась со мной связаться.
Марлена зажмурилась и почему-то вспомнила, как сидела в этом скверике с отцом, которому последнее время уже тяжело было преодолевать дорогу до лавочки лерра Траубе без отдыха. Тогда так же негромко журчал фонтан, и ворковали, разгуливающие по дорожкам голуби. А вокруг фонтана с хохотом и радостными возгласами носилась стайка детей, играющих в «воздушные фигуры». И отец, оживленно рассказывающий о своем последнем исследовании, так засмотрелся на них, прервав недопроизнесенную фразу на полуслове, что Марлена вдруг остро осознала, как он уже немолод и слаб, и что ему, наверное, хотелось бы гулять в этом сквере с внуками как чинно восседающие на скамеечках пожилые господа и дамы…
Когда ей удалось, наконец, отогнать обратно подступающие слезы, девушка открыла глаза и смогла выговорить почти равнодушно:
- А ты не мог перед тем, как покинуть академию, лично сказать мне, что не хочешь продолжать общение?
- Не мог! – отрезал Дилан раздраженно.
Он посмотрел по сторонам, на небо, на фонтан, на дорожку под ногами, покусал губу, потом вдруг спросил, не глядя на девушку:
- Что болтали в академии после моего исчезновения? Какие слухи ходили? – и усмехнулся: - Впрочем, кого я спрашиваю? Ты же тот единственный, наверное, человек в академии, который и не заметил бы, что окружающие что-то там обсуждают…
Только не в случае, если обсуждают тебя, Дилан, - с горечью подумала Марлена и перечислила:
- Болтали, что ты вдруг утратил целительский дар и решил отчислиться сам, чтобы не позориться на экзаменах. Отчего именно утратил, никто не знал. Болтали, что ты решил перевестись в другое учебное заведение, потому что уровень преподавания в нашей академии тебя не устраивал. Куда именно ты перевелся, никто не знал. Болтали, что ты вынужден бросить учебу и бежать заграницу из-за скандала с какой-то женщиной. С какой именно женщиной и куда заграницу, никто не знал. Достаточно?
- Версия про побег заграницу с женщиной мне понравилась, – признал Дилан. - А тебе, подозреваю, не очень… А что говорили про четверокурсников?
- Каких четверокурсников? – удивилась Марлена, слухи, не касающиеся Дилана, ее на самом деле волновали мало.
- Про Томаса с пространственной магии и его друга с боевого.
- Томас – это тот портальщик, с которым ты ходил в горы? – вспомнила девушка. - Про него я, кажется, что-то слышала… Примерно через месяц после твоего исчезновения он тоже перестал появляться в академии. Говорили, что он сильный маг, и им заинтересовались в военном министерстве и пригласили к себе, не дожидаясь, пока он закончит курс.
- Пригласили к себе, - повторил Дилан хмуро. – Понятно.
Марлене ничего понятно не было. И хотя все это теперь уже, видимо, не имело значения, Дилан обещал объяснения, и она, какой смысл и дальше притворяться, хотела их все-таки получить.
- Так куда же ты тогда делся, Дилан? – сдаваясь, спросила она устало. - Перевелся в другую академию из-за недовольства уровнем преподавания в нашей или тоже получил приглашение из министерства за какие-то неизвестные мне заслуги?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
- Ага, вариант бегства заграницу ты все же всерьез не рассматриваешь! – улыбнулся Дилан и снова нахмурился. - Марлена, - вздохнул он, - я на самом деле не мог ничего тебе сказать лично перед тем, как покинул академию… - и закончил сердито: - Хотя бы потому, спались оно все в пепел, что я вообще не собирался покидать академию! И уж точно совсем не хотел прекращать наше, как ты выразилась, общение.
Марлена подумала и опустилась на скамейку. Дилан, который остался стоять, нависая над ней, снизу казался еще более рассерженным. Он дернул головой, таким незабытым, как оказалось, движением откидывая со лба русую челку, и снова заговорил, отрывисто роняя слова:
- Прости. Мне неприятно рассказывать тебе все это, потому что я тут выгляжу непроходимым беспомощным болваном. Кем, конечно, и был тогда. Не сильный пространственник с четвертого курса, а всего лишь недоучка-второкурсник с целительского… Но военное министерство меня все же получило. И благодарить за это я должен, скорее, не собственные неизвестные тебе способности, а своего упертого отца!
Дилан осмотрел пустынный скверик, уселся на скамейку рядом с девушкой, откинул голову на спинку и, прикрыв глаза, продолжил негромко:
- В мой последний день в Энденской академии меня сразу после занятий вызвали к ректору. В его кабинете оказался мой отец. Он заявил, что чрезвычайные семейные обстоятельства требуют моего немедленного присутствия, и я шагнул в созданный прямо в ректорском кабинете портал, уверенный, что что-то случилось с мамой, и я нужен дома… А вышел совсем в другом месте – в портальном зале замка Дартхайм.
- Дартхайм, - повторила Марлена недоуменно. – Это боевая академия?
- Высшая военная школа боевой магии. Ввошка, как мы ее там называли. Отец устроил мой перевод туда из Эндена. Не знаю, как он уговорил руководство и чем расплачивался, но меня приняли, хоть и с потерей курса. Так что именно в замке Дартхайм я и провел эти три проклятых года!
- Но как они вообще могли тебя принять? Ты же целитель, а не боевой маг!
- Целительство - мамин дар, - признался Дилан неохотно. – По отцу я огневик.
Он вытянул руку и раскрыл ладонь. Над ней как лепестки диковинного цветка заплясали оранжевые язычки пламени.
- Ты амбимаг? – изумилась Марлена. – А почему это скрывал? Амбимаги – такая редкость! Тем более, с возможностями противоположного спектра. И все-таки не понимаю, у нас ведь тоже был боевой факультет, ты мог развивать оба дара и в нашей академии. Зачем было переводить тебя в Дартхайм?
- С детства ненавижу всю эту пироманию, - Дилан сжал кулак, сминая огненный цветок. - И ни за что не стал бы ею заниматься добровольно.
- Но ведь если дар не развивать, он угасает!
- Слишком медленно, когда этот паленый дар – ведущий.
- Какое у тебя соотношение потенциалов?
- До Дартхайма было 0,6 на 0,5. Сейчас 0,78 на 0,2. Как в детстве.
- Значит, - прошептала Марлена, осознавая, - в этой боевой школе ты поднял потенциал огневика и более чем вдвое погасил целительский.
- Там, знаешь ли, добровольностью не интересуются, - усмехнулся Дилан невесело. – Зато мотивировать умеют сильно.
- Получается, - Марлене все еще с трудом удавалось сложить услышанное в цельную картину, - ты – уникальный амбимаг, сумевший развитием слабого вторичного дара достичь суммарного коэффициента потенциалов выше единицы, а из тебя насильно сделали боевого огневика?
- Самое главное ты ухватила, - подтвердил Дилан. – Впрочем, подозреваю, даже если бы я успел до попадания в Дартхайм развить вторичный дар до ведущего, и это бы меня не спасло. За три года безвылазно в этой Ввошке строгого режима и без права переписки любой сделается бешеным боевиком.
- Безвылазно? Что, даже на каникулы и праздники не отпускали?
- Кого-то, конечно, отпускали, - протянул Дилан лениво. – Но как ты, наверное, помнишь, я никогда не был образцовым студентом. А тут поначалу вообще вознамерился добиться отчисления. И добивался, не щадя… никого и ничего. Пока меня не просветили, что отчислиться я могу лишь рядовым в пограничную зону. В какой-то период даже это казалось мне предпочтительным выходом.
