Раневская вздыхает:
– Только зарплаты от государства…
* * *
– Нелегка жизнь актера, чтобы сорвать аплодисменты, нужно посадить голос.
* * *
На профсоюзном собрании актера ругают за пьянство:
– И, наконец, алкоголь разрушает семьи!
Раневская усмехается:
– А бывает, что создает…
* * *
– В этот театр больше никто не ходит.
– Почему?
– Туда невозможно достать билеты, всегда аншлаг.
* * *
– Сейчас режиссеры в театре как кошки: не нагадили, и уже молодцы!
* * *
– Великие экспериментировали в театре. Теперь экспериментируют театром.
* * *
О знакомом режиссере.
Марецкая:
– Не могу понять, хорошее у него зрение или плохое. Он читает то в очках, то без них.
Раневская в ответ:
– Когда читает то, что написано автором – в очках, когда между строк – без очков.
* * *
Во время нудного собрания, где уныло говорят привычные слова о штампах и посредственности:
– Неправда, штампы и посредственность театру необходимы!
Труппа мгновенно оживилась в предчувствии нового перла.
– Зачем?
– Надо же знать, чего мы лучше.
* * *
Раневская, у которой было ничтожно мало ролей для ее таланта, очень страдала от незанятости. Одна из актрис насмешливо посоветовала:
– Ах, Фаина Георгиевна, наслаждайтесь ничегонеделаньем!
Раневская горько усмехнулась:
– Безделье доставляет удовольствие только тогда, когда у тебя куча неотложных дел.
* * *
– Вы неправы. Он очень любит работу…
Собеседник не соглашается:
– Что-то я не замечал этого!
– … он часами может смотреть, как другие работают.
* * *
Актер сокрушенно читает вывешенный приказ о вынесении выговора:
– Но ведь вчера уже лично зачитали, зачем же нужно вывешивать на видное место!
– Голубчик, у нас только в любви признаются шепотом и на словах, а гадости обязательно громко и на бумаге.
* * *
Самих по себе дураков режиссеров и начальников не бывает, их дурость становится заметна, только когда рядом оказываются подчиненные. Редко кому даже из талантливых актеров удается выглядеть глупей режиссера.
* * *
На вопрос, чему посвящено предстоящее собрание:
– Назначению виноватых.
– ?!
– Если провал есть, а виноватых нет, их надо назначить.
* * *
– У нас режиссеры научились читать в пьесах между строк то, о чем автор и не подозревал.
* * *
Раневская называла средства массовой информации средствами массового уничижения.
* * *
– Раньше актеры в театре служили, потом ролью жили, теперь роли играют, а скоро будут просто присутствовать на сцене. Навесят таблички: «Иванов», «Гаев», «Лопахин»…, а остальное зритель пусть сам додумывает.
* * *
– Театр жив, пока на сцене «Три сестры», а в зале толпа народа. Вот если будет наоборот, тогда конец…
* * *
Актрисе, фальшиво играющей роль Дездемоны:
– Милочка, вы сильно рискуете.
– Вы думаете, Отелло, войдя в раж, может задушить меня вполне искренне?
– Боюсь, и ража не понадобится, зрители просто не позволят ему схалтурить.
* * *
– У Юрского много талантов и один огромный недостаток.
– Какой?
– Поздно родился, уже не успеет поставить для меня много спектаклей.
* * *
– У Завадского в театре были три сестрицы. Верка Марецкая – ткачиха, я Бабариха, а Орлова хоть Гвидона и не родила, но по заморским странам все время болтается.
– А почему вы-то Бабариха?
– Из-за жопы.
* * *
Глядя на то, как лихо выплясывает Вера Марецкая на сцене:
– А говорят, ведьм не существует…
* * *
После слов докладчика «…со всеми вытекающими отсюда последствиями…» громко добавляет:
– …и выдавливаемыми тоже…
* * *
После очень скучного выступления:
– Сорок минут кряхтел, а г…на всего-то кучка. Больше выдавить никак не смог.
* * *
На профсоюзном собрании:
– Представьте, какую кучу вопросов нам предстоит разгребать…
Раневская, разводя руками:
– Какую навалили, такую и будем…
* * *
Заведомо зная, что Раневская побывала на неудачной премьере:
– Фаина Георгиевна, вам понравился спектакль?
– Да. Я прекрасно выспалась. Правда, сначала мешало хлопанье кресел, зато потом, когда почти все ушли, стало спокойно. И в гардеробе никакой очереди.
* * *
– От вас никогда не дождешься похвалы!
– Зачем вам моя похвала? Хвалить должны зрители или Завадский. От первых хоть цветы будут, а второй роль даст.
* * *
Часто общаться на сцене с ней было очень тяжело.
– Раньше театр был другим…
В ответ молчание, актеры сговорились не замечать выпадов Раневской.
– …актеры лучше играли…
Снова молчание.
– …по-настоящему…
Убедившись, что ссориться никто не желает, заключает:
– …а нынче сдохли все!
* * *
Раневская постоянно опаздывала, особенно на собрания или читки пьес, вызывая шквал эмоций у Завадского.
После очередного крика пришла на удивление вовремя, села и тихонько сидела, не вступая ни в какие разговоры. Привыкшие к ее постоянному препирательству актеры даже забеспокоились – не больна ли? Нет, сидит, на часы поглядывает.
До самой Раневской очередь дошла нескоро, но вместо того, чтобы произносить свою реплику, она вдруг объявила:
– Тридцать восемь минут!
– Что?! Разве это в вашем тексте?
– Тридцать восемь минут я могла еще сидеть в туалете, но маялась здесь.
И спокойно произнесла реплику, положенную по роли. Рабочий настрой был сбит. Завадский кричал:
– Лучше бы вы отсутствовали, чем издеваться!
– Вы требуете? Выполню.
* * *
– Завтра спектакля не будет.
– Почему, Фаина Георгиевна?
– В главной роли Орлова, а она не того оттенка перчатки из Лондона привезла. Придется за новыми лететь. Какой уж тут спектакль…
* * *
– Генка Бортников человек для театра полезный, – заявляет Раневская.
– Конечно, он же очень популярный актер.
– Да, если начало спектакля задерживается, его можно выпустить на сцену покрасоваться, минут на пятнадцать задержит. Если вовсе срывается – отправить в фойе раздавать автографы. Пока он раздает, можно еще одну репетицию провести…
– Он действительно популярен у зрительниц.
– Вот и я о том же. Его выпустить из театра, немного подождать, пока оттянет на себя всю толпу у входа, и можно уходить незамеченными.
Актер Геннадий Бортников заслуженно был любимцем публики, и его у выхода действительно всегда поджидали толпы восторженных поклонниц.
* * *
– Фаина Георгиевна, у вас много поклонников?
– Полный зал. Видите ли, от рампы до первого ряда довольно далеко, а бинокли есть не у всех. К тому же разглядывают не меня, а ноги Орловой или зад Марецкой.
* * *
Раневская обожала «сокращать» названия, особенно приевшиеся, например: Герой труда – Гертруда. Иногда это приводило к казусам.
Положенный прогон спектакля перед очередным чиновником. Труппа в сборе, даже Раневская уже пришла, а чиновница опаздывает. Не выдержав, Фаина Георгиевна вопрошает хорошо поставленным голосом на весь зал:
– Ну, и где наша ЗасРаКа?
ЗасРаКа – Заслуженный работник культуры.
* * *
Однажды Раневская и Бортников застряли в лифте из-за отключенного света. Просидели недолго, но, выбравшись на волю, Фаина Георгиевна вдруг заявила:
– Гена, вы обязаны на мне жениться. Я скомпрометирована.
Бортников годился ей во внуки, мало того, сама Раневская относилась к нему, как к своему внуку.
* * *
В театре, как и во всех других учреждениях культуры (и не только культуры), дважды в неделю проводились политзанятия, для которых полагалось конспектировать работы классиков марксизма-ленинизма, а по окончании учебного года сдавать своеобразный экзамен на «политическую зрелость».
Конечно, к актерам не очень придирались, но пропустить возможность немного поиздеваться над народными артистами тоже не могли, хотя принимали у них этот экзамен отдельно от остальных.
Первым «допрашивали» Завадского. Ему решено задать очень серьезный вопрос:
– Расскажите о работе Ленина «Материализм и эмпириокритицизм».
Солидный и важный Завадский несколько секунд, словно размышляя, крутил в руках свой знаменитый карандаш, без которого не появлялся нигде, потом важно кивнул:
– Знаю! Дальше…
Чуть растерявшиеся члены комиссии вспомнили другую работу:
– Хорошо, расскажите о работе Энгельса «Анти-Дюринг».
Ситуация повторилась, Завадский чуть подумал и снова кивнул:
– Знаю! Дальше…
Поняв, что ничего не добьются, Завадского отпустили.
Следующей экзекуторам «попалась» Вера Марецкая, ее решили подробно расспросить о троцкизме.
– Троцкизм – это… – горестным голосом начала великолепная актриса, – это…
