Я как раз подходила к дому Стайнеров, когда с подъездной дорожки задним ходом выехал Марино на новом темно-синем «шевроле» и осветил меня фарами. Махнув ему рукой, я увидела на его лице непонимающую гримасу. Он ударил по тормозам, и непонимание быстро сменилось гневом.
— Да черт тебя дери, меня чуть инфаркт не хватил! Еще немного, и я б тебя переехал!
Я пристегнулась и захлопнула дверь.
— Какого дьявола ты здесь делаешь? М-мать!
— Рада, что ты наконец-то получил свою машину и что рация работает. Еще мне позарез надо выпить чего-нибудь покрепче, и я не знаю, где в городе можно найти скотч, — произнесла я, стуча зубами. — Как тут включить печку?
Марино зажег сигарету, и мне тоже немедленно захотелось закурить, но обещание есть обещание. Печку он тут же врубил на полную.
— Господи, ты как будто в грязи боролась, — сказал он. Кажется, он здорово перепугался — я его таким еще никогда не видела. — Чем ты, черт побери, занималась? В смысле с тобой вообще все нормально?
— Я оставила машину у клубного домика.
— Какого еще клубного домика?
— У озера.
— У озера?! Ты что, ходила туда по темноте?! У тебя вообще мозги есть, или как?!
— Мозги у меня есть, а вот фонарика не оказалось. Только вспомнила я об этом слишком поздно, — ответила я, перекладывая оружие из кармана обратно в сумочку. Мой жест не ускользнул от внимания Марино, никак не улучшив его настроение.
— Я чего-то ни хрена не понимаю, что с тобой такое происходит, док. По-моему, ты просто на грани. Слишком это дело на тебя подействовало, ты и мечешься, как крыса в сортире. Может, у тебя климакс?
— Если бы у меня был климакс или что-то другое, что касается одной меня, а тебя вообще не должно трогать, можешь быть уверен, с тобой бы я это обсуждать не стала. Хотя бы из-за твоего непомерного, тупого мужского самомнения и восприимчивости телеграфного столба. Твой пол тут, конечно, ни при чем — я бы не хотела считать всех мужчин похожими на тебя, иначе пришлось бы на них крест поставить.
— Да давай, ставь.
— Может, и поставлю.
— Отлично! Будешь прямо как твоя ненаглядная племяшка! Что, думала, никто до сих пор не просек, что она за штучка?
— Это тоже совершенно не твое собачье дело, — яростно бросила я. — Таких стереотипов я даже от тебя не ожидала. Можно подумать, Люси перестает быть таким же человеком, как все прочие, только из-за того, что не разделяет твоих предпочтений.
— Да неужели? А может, проблема как раз в том, что она их разделяет? Я же тоже встречаюсь с женщинами.
— Самого главного ты о них не знаешь, — сказала я. Тут я почувствовала, что в машине жарко, как в духовке, и еще поняла, что не имею представления, куда мы едем. Я выключила печку и уставилась в окно.
— Мне хватает. Я, например, прекрасно понимаю, что ты кого угодно с ума сведешь. Поверить не могу — одна, ночью шаталась вокруг озера. А если бы ты его встретила?
— Кого «его»?
— Черт, жрать охота. Я тут, когда ехал, видел на Таннел-роуд ресторан со стейками. Надеюсь, они еще не закрылись.
— Марино, время всего без пятнадцати семь.
— Так чего ты туда пошла-то? — спросил он опять. Злость друг на друга у нас мало-помалу улеглась.
— Кто-то оставил конфеты рядом с тем местом, где нашли тело Эмили. Коричные «бомбочки». — Он молчал, и я пояснила: — Те, которые упоминались в ее дневнике.
— Что-то не припоминаю.
— Ну, мальчик, в которого она была влюблена — Рен, кажется. Там говорилось, что они вместе были на собрании и на ужине в церкви, и он дал ей такую вот «бомбочку», а она спрятала ее в свою секретную шкатулку.
— Которую так и не нашли.
— Ты о чем?
— Ну, шкатулку эту. Дениза никак не может ее отыскать. Так, может, Рен и оставил «бомбочки» на поляне?
— Надо с ним поговорить, — решила я. — А вы с миссис Стайнер, кажется, отлично поладили.
— Она не заслуживает того, чтобы с ней случилось такое.
— Такого никто не заслуживает.
— Смотри, вон «Вестерн сиззлер».
— Нет уж, спасибо.
— А «Бонанза стейкхаус»? — Он уже включил поворотник.
— Ни в коем случае.
Марино всматривался в ярко освещенные витрины ресторанов вдоль улицы, закуривая вторую сигарету.
— Без обид, док, но слишком уж много в тебе гонору.
— Марино, не стоит говорить «без обид», если на самом деле собираешься сказать что-то обидное.
— Тут еще где-то есть «Педдлер». Я в телефонной книге видел.
— С каких это пор ты ищешь где поесть по телефонной книге? — изумилась я. Обычно Марино ходил в рестораны по тому же принципу, что и покупал еду: из того, что попадалось по дороге, выбирал самый непритязательный, дешевый и сытный вариант.
— Просто хотел посмотреть, какие у них тут есть приличные места — так, на всякий случай. Может, позвонишь и спросишь, как до них добраться?
Я потянулась за трубкой, подумав о Денизе Стайнер. Марино явно не меня планировал пригласить сегодня в какое-нибудь «приличное место».
— Марино, — негромко произнесла я. — Будь осторожен.
— Вот только не надо опять заводить свою волынку насчет красного мяса.
— Сейчас меня больше заботит другое, — сказала я.
8
Кладбище за Третьей Пресвитерианской церковью представляло собой испещренный гранитными обелисками холмистый участок за проволочной оградой, вдоль которой тут и там росли деревья.
Было только четверть седьмого. Заря едва тронула край неба, и при дыхании изо рта вырывался пар. Земляные пауки уже начали свой день, расставив тенета. Почтительно обходя их, я в сопровождении Марино направилась по росистой траве к могиле Эмили Стайнер.
Девочку похоронили в ближнем к лесу углу кладбища, где из травы весело выглядывали васильки вперемешку с клевером и дикой морковью. Найти надгробие в виде мраморного ангелочка не составило труда — мы просто шли туда, откуда слышался скрип заступов, входивших в размокший грунт. В свете фар тарахтевшего рядом с могилой грузовика с лебедкой трава вокруг казалась белесой. Двое пожилых жилистых рабочих в спецовках продолжали свое дело. Поблескивала сталь, от выраставшего в изножье могилы холмика тянуло земляной сыростью.
Марино зажег фонарик, и в рассветном сумраке возник печальный силуэт со сложенными за спиной крыльями и молитвенно преклоненной головкой. Выбитая на пьедестале эпитафия гласила:
«Другой такой на свете нет,Одна была — моя».
— Да уж… А что это значит? — услышала я голос Марино почти у себя над ухом.
— Наверное, лучше спросить у него, — ответила я, следя за приближением исполинских размеров мужчины с гривой седых волос.
Издалека его фигура производила жутковатое впечатление — при ходьбе длинное темное пальто развевалось у щиколоток, и он словно плыл над землей. Он подошел ближе, и я разглядела темно-зеленый клетчатый шарф, черные кожаные перчатки на могучих руках и надетые поверх обуви резиновые галоши. Ростом он был около семи футов, а комплекцией напоминал внушительный бочонок.
— Люциас Рэй, — представился он и с энтузиазмом пожал нам руки, когда мы, в свою очередь, назвали себя.
— Мы как раз гадали, что может означать надпись на памятнике, — сказала я.
— Миссис Стайнер души не чаяла в девчушке. Сил нет как жалко, — проговорил он низким голосом. Его манера растягивать слова выдавала скорее уроженца Джорджии, а не Северной Каролины. — Стихов у нас тут целая книга — есть из чего выбрать, когда решаешь, что вырезать на надгробии.
— То есть мать Эмили выбрала эпитафию из вашей книги? — уточнила я.
— Ну, по правде говоря, нет. Кажется, она сказала, что это Эмили Дикинсон[4].
Могильщики отложили заступы. Светало, и я хорошо видела их мокрые от пота, пропаханные морщинами лица. Они отмотали с барабана лебедки тяжело позвякивавшую цепь, и один из них, спустившись в могилу, зацепил ее за проушины бетонного саркофага. Рэй тем временем продолжал говорить, рассказывая о похоронах Эмили Стайнер. По его словам, он никогда не слышал, чтобы на этом кладбище собиралось столько народу.
— В церкви все не поместились — стояли снаружи, на траве, и почти два часа люди шли мимо гроба, прощаясь с девочкой.
— Разве гроб был открытым? — с удивлением спросил Марино.
— Нет, сэр, — ответил Рэй, наблюдая за своими людьми. — Вообще-то миссис Стайнер хотела, но я ее и слушать не стал. Я ей так и сказал, что это сейчас она не в себе, а потом сама спасибо скажет. Тело девочки, конечно, для такого никак не годилось. Я-то знал, что тогда многие заявятся просто поглазеть. Зевак и так было хоть отбавляй — в новостях ведь только и говорили что про убийство.
Цепь с громким звуком натянулась, и дизель грузовика забился в конвульсиях. С каждым оборотом лебедки саркофаг поднимался все выше из земли, с бетона комками осыпалась почва. Один из рабочих, встав рядом с могилой, направлял его в нужную сторону, так же как во время похорон.
