Но вот наконец настал момент, когда воздух высокого давления начал вытеснять воду из балластных цистерн. Как раненый зверь, лодка неохотно прекратила стремительное движение вниз. Быстро взглянув на глубомер, я с трудом перевел дыхание. Я не знал, увижу ли снова тех людей на судостроительной верфи в Гротоне, которые построили нашу лодку с таким запасом прочности, но я дал себе слово, что, если мне это удастся, я обязательно угощу их коньяком.
Теперь лодка быстро всплывала, пожалуй даже слишком быстро. Командир поста погружения и всплытия открыл клапаны вентиляции, чтобы выпустить из цистерн лишний воздух и приостановить этим стремительный подъем лодки. Но прекратить всплытие теперь было так же трудно, как несколько минут назад было трудно приостановить погружение. Лодка выскочила на поверхность как пробка. По-видимому, это было слишком неожиданно для летчика, потому что мы успели снова нырнуть под воду, прежде чем он сбросил вторую бомбу. Хотя на этот раз она взорвалась не так близко, как первая, лодку встряхнуло не менее сильно. Я взглянул на прибор управления огнем: стекла треснули, но механизмы из строя, кажется, не вышли.
Сможем ли мы выстрелить еще хоть одну торпеду? Я думал, что это будет совершенно невозможно. Около меня на палубе валялся сорванный с переборки дребезжащий приемник радиолокационной станции. Командир все еще держал в руке одну из рукояток перископа, отскочившую во время взрыва первой бомбы. Палуба была усеяна осколками разбитых электрических лампочек. Из поврежденной воздушной магистрали где-то с шипением вырывался воздух.
Когда мы достигли глубины шестидесяти метров, командиру поста погружения и всплытия удалось наконец ввести в строи горизонтальные рули, и лодка снова стала управляемой.
Но в этот день атаковать нам больше не удалось. Всплыв на перископную глубину, мы обнаружили, что в цилиндр перископа попала вода, торпедные аппараты повреждены, а горизонтальные рули действовали очень неустойчиво, и, самое главное, один из оставшихся транспортов конвоя вместе с кораблем охранения находился от нас на расстоянии не менее трех миль и продолжал увеличивать его самым полным ходом. Самолета уже не было: он или израсходовал свои бомбы, или решил, что, получив серьезные повреждения, лодка затонула. (После войны мы узнали, что наше второе предположение оказалась правильным.)
Как видите, мое боевое крещение было довольно бурным. Напряженные моменты были и позднее, но я всегда считал, что мы найдем выход из любого положения, каким бы опасным оно ни было. Неизвестного для меня больше не существовало.
Внезапно мои воспоминания оборвались. Близилось утро. Сколько же я просидел здесь? Много лет я не вспоминал о военных годах. Но и прежде такие подробности о моем боевом крещении никогда, пожалуй, не всплывали в моей памяти.
Однако между моим положением в минувшие военные годы и положением, в котором я находился теперь, была большая разница. Тогда я был молодым парнем, и рядом со мной был командир лодки, готовый встретить любую опасность. Он был находчив, и ему всегда везло.
Здесь же, на «Скейте», я совсем в другом положении. Как бы ни были велики мои сомнения и страх, я мог признаться в этом только себе. Я ни в коем случае не должен был высказывать их на людях. Правда, я мог сделать это невольно, но во всяком случае я должен был прилагать все усилия, чтобы казаться спокойным и уверенным. Выйдя из каюты, я направился в центральный пост. Наклонившись над прокладочным столом, Николсон все еще работал над картами.
— Николсон, — обратился я к нему, — я собираюсь прилечь отдохнуть, последи за всем, пожалуйста.
Я проснулся через четыре часа и сразу же пошел в центральный пост взглянуть, насколько мы продвинулись вперед. «Скейт» продолжал идти к Северному полюсу шестнадцатиузловым ходом. Мы отошли от кромки льда более чем на сто миль. Что бы ни случилось, всплыть на поверхность теперь нельзя: чистая вода от нас далеко.
Я посмотрел на регистрирующий прибор эхоледомера. Перья методично продолжали вычерчивать контур свисающих над нами ледяных хребтов. Иногда перья сходились в верхней части бумажной ленты и вычерчивали тонкую черную линию, что указывало на разводье или полынью над нами. Потом они снова расходились и начинали рисовать поперечный разрез следующей льдины. Идя шестнадцатиузловым ходом, «Скейт» продвигался за минуту больше чем на пятьсот метров. Если перья рисовали черную линию в течение минуты или более, это означало, что мы проходим под участком открытой воды (или под его частью), длина которого не меньше пятисот метров. Такая полынья могла оказаться вполне достаточной для достижения поставленной нам цели — всплытия на поверхность во льдах.
Наш специалист по льдам Уолт Уитмен объяснил нам происхождение разводий. Господствующие в Северном Ледовитом океане ветры и течения оказывают огромное давление на ледяной покров. Сплошная ледяная корка трескается, и в результате образуются отдельные плавающие льдины самых различных размеров (некоторые из них достигают нескольких миль в диаметре). Эти льдины находятся в постоянном движении, сталкиваются и налезают одна на другую.
Однако процесс этот происходит очень медленно. Иногда в результате огромного многочасового давления друг на друга ледяные глыбы весом в миллионы тонн спаиваются, и в этих местах образуются ледяные хребты. Уолт рассказал нам, как он однажды, находясь на льдине, наблюдал образование такого хребта. Это происходило медленно, но неотвратимо, несмотря на отсутствие признаков ветра или течения. Давление на льды передавалось из районов, отстоящих на несколько миль. Такой процесс может, конечно, иметь и обратный ход. Несмотря на отсутствие видимых причин, в льдине вдруг появляется трещина, и между двумя ледяными полями образуется сверкающая полоса чистой воды.
В своей книге «Фрам» в полярном море» Нансен описывает, как однажды, отойдя на некоторое расстояние от затертого льдами судна, он обнаружил полосу чистой воды в том месте, где несколько часов назад был сплошной лед. И это произошло отнюдь не в солнечный день, а в холодную лунную ночь. «Сверкающие в лунном свете темные волны среди льдов представляли собой поистине удивительное зрелище, — пишет Нансен. — С ледяной возвышенности мне было хорошо видно, что полоса воды простиралась на север до самого горизонта».
Хотя слово «озеро», пожалуй, наиболее подходящий термин для названия участков открытой воды в полярных льдах, Уолт пользовался в своем рассказе об Арктике и другими терминами. Он разделяет участки открытой воды на две основные группы: узкие и длинные, называемые разводьями, они образуются в трещинах ледяных полей на протяжении всего года; и участки, похожие на озера, имеющие очертания неправильного круга или прямоугольника, образующиеся из разводий, как правило, только в летний период. Уолт называет такие участки заимствованным у русских термином «полынья», что в свободном переводе означает любой участок открытой воды во льдах.
Полыньи образуются чаще всего летом, в период сравнительно высокой температуры. По наблюдениям Нансена, средняя температура в Арктике в летний период удерживается около нуля градусов. В такие периоды вода в трещинах не замерзает и, если лед не движется, разводья остаются открытыми. Концы разводий обычно заполняются льдом, а средняя часть расширяется, и они принимают очертания круга, квадрата или прямоугольника. В зимнее время, когда температура в Арктике намного ниже нуля, образующиеся в трещинах разводья замерзают, не успевая развиться в более широкие участки открытой воды — полыньи.
Уолт рассказал нам также, что ширина разводий колеблется от нескольких метров до нескольких километров. Часто они бывают очень длинными, иногда извилистыми и пересекают огромные ледяные просторы. Размеры полыней также весьма различны — от маленького пруда, площадью в десяток квадратных метров, до огромных озер, диаметр которых достигает нескольких сотен метров.
Уолт много раз летал над Северным Ледовитым океаном, до того как принял участие в нашем походе. Он рассказал нам, что открытые участки воды встречаются довольно часто и расстояние между ними, как правило, не превышает нескольких миль. Однако пока что его наблюдения не подтверждались. Мы прошли уже около шестидесяти миль под сравнительно Легким движущимся паковым льдом, но еще не встретили ни одной достаточно большой полыньи.
В полученном мной оперативном приказе говорилось: «Использование Северного Ледовитого океана для боевых действий окажется возможным, если лодки будут в состоянии всплывать на поверхность хотя бы периодически…»
Доказать возможность всплытия в арктических льдах — основная задача нашего похода.
Полярный паковый лед в средних числах августа, сфотографированный с высоты 5,5 тыс. метров. Черные пятна — свободная от льда вода; маленькие серые пятна — небольшие водоемы из растаявшего льда и снега. Видны также торосистые ледяные хребты, образовавшиеся в результате сжатия ледяных полей
