мире. У него еще нет постоянной души – он пробует. Или его пробуют в разных вариантах. Это период, когда дети, с одной стороны, приобщаются к взрослой работе (кого-то впервые сажают на коня, кого-то – за прялку). А с другой стороны – это время самостоятельных игр, когда дети без участия и не с подачи взрослых придумывают себе разные архетипические роли и проигрывают их.
С 13 лет, вернее после первых месячных у девочек и после появления бородки у мальчиков, проводится первый посвятительный обряд. Говоря современным языком, это репетиция сепарации: ребенок выходит из семьи и принимается в общность неженатых (незамужних) сверстников. В этот период формируется его взрослое тело и в нем начинает обживаться его взрослая душа. До 20 лет надо найти себе и «дело» (профессию), и пару. И эти выборы уже в значительной степени диктует бог, чью миссию ты будешь исполнять в этом мире.
То есть душа – твоя богоизбранность – очевиднее всего проявляется на отрезке 13–20 лет. Потом она прячется под разными внешними наслоениями, социальным гнетом, традициями и т. п. Вот почему, когда мы с вами во второй части книги будем заглядывать в свою душу и искать своего бога, нам придется вспомнить себя именно в пубертате.
В это время ребенок становится взрослым, а его внутренняя сущность может входить в конфликт со внешними установками семьи. Собственно, этим и объясняются и подростковые бунты, и экзистенциальная пустота отрочества.
Общество (а семья – особенно) не любит инаковости. Если ты родился в семье Пахарей, то родным будет трудно, порой вовсе невозможно увидеть и признать в тебе Воина или, например, Колдуна. Но один из богов уже выбрал тебя, поселился в твоей душе и требует служения. Он дает тебе силы. Но не просто так: ты выполняешь его миссию и удачлив будешь только на этом пути.
Частая история в современном мире: если ты предпочтешь семейные традиции зову души, то предашь в первую очередь себя. И счастлив не будешь: своему патрону ты не интересен, потому что не выполняешь его задач, а остальным изначально не до тебя.
Можно ли вернуться к своему богу после 20 лет? Конечно. В любой момент. Просто найти его в своей душе с годами все сложнее: слишком много наслоений, слишком часто возникает искушение принять желаемое за действительное, а надстроенное – за природное.
Самый верный способ докопаться до себя – вспомнить себя в подростковом возрасте. Найти фотографии, дневниковые записи, поднять семейные истории – они помогут снять всю шелуху с души и встретиться с собой настоящим. Вся вторая часть книги будет посвящена этим поискам.
Дурак
У Пирсон он сначала именно Дураком и был – Fool. Но когда речь идет о маркетинговых стратегиях, то кто ж захочет примерить на себя этот априорно отрицательный образ? Так что не Fool, а Jester – не Дурак, а Шут. Весельчак, умеющий посмеяться в самых безвыходных ситуациях.
Но давайте о культурно-историческом феномене шутовства, лицедейства и скоморошества (а как следствие – и позора) поговорим во вторую очередь – в подглавке про Шутов. Сейчас рассмотрим образ (архетип? душу?) Дурака в исходном понимании.
Дело в том, что само слово «дурак» в русскоязычных письменных источниках возникает довольно поздно, в XVII веке, – и сразу как обозначение государева шута. Что симптоматично – при Романовых, аккурат при Михаиле Федоровиче и патриархе Филарете, соправителе его. В этом смысле термин, во-первых, не может считаться ни исконно русским, ни тем более языческим. А во-вторых, мы должны понимать, что в семантику уже заложено отрицательное отношение церкви к лицедеям и шутам.
Очевидно, что в народных сказках про везучих дураков фигурируют отнюдь не государевы шуты. То есть в сказках – не в тех их версиях, которые были записаны собирателями в XIX веке, а в исходных, максимально близких к мифу и, вероятно, полностью утраченных – либо странноватые и непослушные младшие дети назывались как-то иначе, не дураками, либо само слово «дурак» бытовало (в устном варианте), но имело другое значение. В конце концов, «не зафиксировано в письменных источниках» – не значит «не было».
Века за два до «дурака» в письменных источниках встречается существительное «дурь» и глагол «дуровати» в значении «безумствовать» и «бушевать». А вот дальше исследователи возводят его к общеславянскому «дути»[18] – «раздуваться». В семантическом развитии – «дуться, пыжиться, изображать из себя нечто большее, чем ты есть». В такой трактовке мы действительно можем уловить отношение семьи или общины к человеку, отличному от других: по роду и по крови свой, а все ж инакий. Если у большинства крестьян в общине душа Велеса (архетип Пахаря), то внезапно появившийся в этой однородной среде Купалич или Колядич (архетипический Князь или Колдун) действительно будет выглядеть чужеродным, ненормальным, изображающим из себя нечто надуманное (дутое), желающим казаться больше, значимее других.
В этом плане Дурак – взрослый человек, чья душа слишком отличается от того, каким его видят или хотят видеть окружающие. Это не душа и не архетип. Это обозначение чужеродности, невозможности проявиться в заданных условиях, отверженности.
Суть и смысл всех сказок о дураках в том, чтобы показать: нужно следовать зову своей души, даже (и тем более) если община с этим не согласна. И тогда ты станешь богатым – то есть твой бог проявится в тебе. Так, крестьянин-дурак в финале большинства сказок оказывается воином или царем, а в народе закрепляется поговорка «Дуракам везет». То, что выглядит со стороны чистым везением, нелогичным или даже противоестественным вариантом развития событий, а то и вовсе колдовством, есть не что иное, как богатство в его исконном, славянско-языческом понимании: покровительство богов и проявление твоего бога через тебя.
Интересно, что в сказках других народов нет вот этого специального понятия для героя, который выходит из привычного окружения, которому он казался то ли глупым, то ли «дутым». Там все приключения случаются с младшими братьями в семье – и, в общем, это фиксация исторических реалий. Дело в том, что в большинстве европейских стран и у дворян, и у крестьян применялась система майората: вся недвижимость и земля доставались старшему сыну, а движимость делилась между младшими на усмотрение отца. Помните «Кота в сапогах»? Старшему – мельница, среднему – осел (с ослом он мог наняться в батраки хоть даже к собственному брату), а младшему – кот, ненужная мелочь. Поэтому обычно именно младшие уходили на чужие территории, в наем, вербовались в солдаты – в общем, срывались с места, превращались в странников и творили
