— Мсье Симон мне о вас тоже рассказывал, — милостиво протянул Эраст Петрович, помня о своем обещании помочь молодому человеку. — Собственно, нанести вам визит я решил по его рекомендации.
Сказать это можно было безо всяких опасений — Клара уже упорхнула. Очевидно, ритуальное представление супруга закончилось, муж ей был больше не нужен. Актрису немедленно окружила толпа кавалеров. Леон Арт нервно потряхивал локонами, свирепо озираясь на Клариных поклонников.
Эраст Петрович обнаружил, что остался с нефтепромышленником наедине. Актеры с киносъемщиком деловитой походкой двинулись в сторону буфета. Симон почтительно ретировался, как бы не осмеливаясь участвовать в беседе столь великих людей. Только напоследок послал Фандорину многозначительный взгляд, означавший: «Я на вас надеюсь!»
Нефтяные бароны— Уверен, что у Симона большое будущее, — сказал Эраст Петрович. — Я редко ошибаюсь в подобных вещах.
— Я тоже. — Месроп Карапетович тонко улыбнулся. — Я ни в каких вещах не ошибаюсь. Ваш протеже думает, что Арташесов хочет потрафить любимому племянничку: «На тебе денежки, Левончик-джан, купи себе игрушку». А я не Левончику даю, я мсье Симону даю. Почему не потратить немножко рубликов на хорошее дело? Триста или четыреста тысяч — пустяки. А может выйти интересный гешефт. Я всегда говорю: нельзя ставить только на нефть. Мало ли что. Будет кризис, или упадут цены, или придумают другое топливо, или пролетарии устроят большой пожар, как в пятом году. А кино никуда не денется. Правильно я говорю, дорогой?
Эраст Петрович пожал плечами. В принципе, от хозяина можно было бы уже и отойти. Просьба Клары выполнена, как и просьба Симона. Пора заняться своими делами. И все же Фандорин медлил — хотелось понять, чем объясняются тревожные огоньки в глазах Арташесова.
«Куда это он так нервно посматривает? А, на племянника и Клару. Так вот в чем дело! На востоке ревнивые мужья опасны».
И Эраста Петровича вдруг потянуло на озорство. Наклонившись, он шепнул:
— Не волнуйтесь за племянника. Госпожа Лунная совершенно свободна.
Месроп Карапетович захлопал ресницами, разинул рот. Довольный своей выходкой, Фандорин хотел удалиться, но в это время к ним приблизились двое азиатов и поздоровались так учтиво, что пришлось поклониться в ответ.
Один пожилой, седобородый, в расшитом позументами мундире благотворительного ведомства, при ленте и звезде, со шпагой, однако в восточной шапочке, вроде турецкой фески. Второй молод, пышноус, в идеально сидящем фраке — и тоже в туземном головном уборе: перламутрово-жемчужной папахе. Это несомненно были мусульмане.
Первый поздоровался с Месропом Карапетовичем обеими руками (очевидно, здесь так было принято), второй почтительно поцеловал хозяина в плечо. Эраст Петрович много слышал об армянско-тюркской вражде, однако встреча выглядела в высшей степени сердечной.
— Это почтенный Муса Джабаров, миллион пудов нефти в год, — показал Арташесов на молодого. А про пожилого, прижав ладонь к груди и благоговейно понизив голос, сказал: — Его превосходительство трижды почтеннейший Гаджи-ага Шамсиев, два с половиной миллиона пудов.
Вероятно, в Баку объем добываемой нефти был чем-то вроде аристократического титула. Господин Джабаров ходил просто в «почтенных», то есть состоял, скажем, в ранге нефтебарона, а статус «трижды почтеннейшего» соответствовал званию нефтеграфа или нефтемаркиза. Сам Арташесов, судя по поведению мусульманских феодалов, был не меньше, чем нефтегерцог.
Эраста Петровича хозяин представил тоном значительным и несколько загадочным:
— Господин Фандорин из Москвы. Большой человек, очень мудрый. — И закатил глаза.
Оба нефтелорда низко поклонились.
— Вы, должно быть, щедрый б-благотворитель? — с любопытством спросил Эраст Петрович превосходительного Гаджи-агу. — Я слышал, чтоб получить «Анну» на ленте, надобно пожертвовать не менее ста тысяч?
Нефтемаркиз лукаво улыбнулся и певуче, с мягким, приятным акцентом ответил:
— Если русский — сто тысяч. Если мусульманин, полмиллиона давай, меньше нельзя. Но деньги есть. Почему не дать? Быть «превосходительством» очень удобно.
Старичок-то непрост, подумал Фандорин, и, кажется, очень неглуп. Да и Арташесов хоть толстяк, но совсем не комичный. Пожалуй, Симон не преувеличивал, когда говорил про железных людей.
«Мой папа на базаре цирюльник был»— Из меня генерал, как из ишака скакун, — продолжил Шамсиев. — Мой папа на базаре цирюльник был. Волос стриг, мозоль резал, вошь керосин травил, но лучше всего кровь пускал. Я маленький был, тазик держал, кровь нюхал. Я про кровь всё знаю. И я вам вот что скажу, четырежды почтеннейший господин Фандорин. Нефть — это кровь Земли. А мы цирюльники, кровь земли качаем. Как сердце Земли бьется — медленно или быстро — от нас зависит.
— Кирасив сказал, муаллим! Ай, кирасив сказал! — восхитился молодой промышленник, у которого говор был еще более пряный и переливчатый. При этом своими черными выпуклыми глазами нефтебарон косил не на Гаджи-агу, а куда-то вбок. — Кьров на месте стоять не любит. Хочешь, чтоб быстрей бежал, — зажми. Потом снова пусти — ай, весело побежит!
— И ты, дорогой Муса, тоже красиво сказал, — одобрил Месроп Карапетович. — Сегодня — слышали? Мои акции на четыре процента вверх пошли. Что забастовка делает! Ай-ай.
Шамсиев поцокал языком, вздохнул.
— У меня на шесть пиросент. Хорошо, да? Керосин за месяц двенадцать пиросент дороже стал. Тоже хорошо. Только не слишком ли хорошо, а? Когда так хорошо — мне страшно. Что делать будем, если всё совсем встанет? У меня керосиновые склады скоро совсем полные будут. Кушать я буду свой керосин? Вместо чай пить? Мы с молодой Муса очень волнуемся, говорить с тобой хотим, дорогой Месроп-ага.
Но Джабаров, кажется, волновался не только из-за цен на керосин. Эраст Петрович понял, куда так заинтересованно косится «молодой Муса»: на Клару, что-то звонко рассказывавшую толпе обожателей.
— Ах, какая женщина! Миллион не жалко за такую женщину! — Он поцеловал кончики пальцев.
Арташесов тихо сказал что-то не по-русски, шепотом. Метнув испуганный взгляд на Фандорина, нефтебарон покраснел, опустил глаза.
Это положительно становилось невыносимым. Не будешь ведь подходить к каждому и говорить: «Не нужно миллиона, даром берите. Еще сам приплачу».
— Не буду вам мешать говорить о делах, господа, — слегка поклонился Эраст Петрович.
Нефть нефтью, Клара Кларой, однако пора наконец заняться делом. Требовалось найти жовиального подполковника Шубина, любителя бакинских увеселений.
Неспешно пройдясь по эспланаде вдоль бассейна, Фандорин вскоре заметил на игорной площадке (ну разумеется, где ж еще?) синий жандармский мундир. Даже два.
Около стола, на зеленом сукне которого россыпью лежали купюры и золотые монеты, стояли два штаб-офицера. Высокий, сухопарый что-то громогласно говорил, толстый бритоголовый кивал. Остальные игроки сидели, отложив карты, и тоже слушали — с самым почтительным видом.
Эраст Петрович подошел ближе.
— …Я распорядился объявить месячник борьбы с лихоимством, — важно говорил полковник, суровое лицо которого было изборождено шрамами. — Подписал приказ, согласно которому в каждом околотке будут развешаны изречения из Священного Писания, обличающие мздоимство. Тимофей Тимофеевич, — кивнул он на второго жандарма, — подготовит список мер по устыжению чинов, испытывающих душевную склонность к предосудительному сребролюбию. Теперь, господа, с взяточничеством в городской полиции будет покончено!
— Не прямо сию минуту, а по окончании месячника, — уточнил второй. Его жирное лицо не дрогнуло, но в глазах мелькнула искорка. — Если такова воля господина градоначальника, никто не посмеет ослушаться.
— Да-да, через месяц, — согласился полковник.
Фандорин понял, что это и есть Алтынов, которого в Тифлисе назвали служакой усердным, но бестолковым. А толстый подполковник несомненно его помощник, «дельный» Шубин.
— Браво! Превосходное начинание! Давно пора! — нестройно откликнулись сидящие. Градоначальник с величественным видом отошел.
Подполковник вытер платочком распаренную лысину — при такой комплекции ему было жарко даже у бассейна.
— Котофей Котофеевич, не продолжить ли? — позвали его. — Вы, кажется, отважились на ва-банк?
В самом деле очень похожий на раскормленного кота, Шубин сел на стул, мотнул круглой головой вслед начальнику, выразительно закатил глаза под лоб. Вкруг стола прокатился смешок.
— Дорогонько бакинцам влетит этот месячник, — заметил господин, что сказал про ва-банк, и поскреб ногтем большущий бриллиант на пальце. — Но это когда еще будет, а вы, защитник закона, лопнете на банчишке прямо сейчас.
