Ее зычный голос услышишь даже на десятиметровой глубине.
Я вдруг осознаю, что все как-то налаживается, причем на таких оборотах и так само собой, будто случайно, что даже не верится. Вроде бы утро как утро – вчера, позавчера и на прошлой неделе было такое же. Ан нет! Сегодня, проснувшись раньше будильника, что само по себе удивительно, я, изучая щетину перед зеркалом, заметил, что стал как-то выше: плечи расправились, шея стала тверже и руки рельефнее. Это даже не итог усиленных тренировок – уже две недели, как я забросил плаванье. Причину внешних изменений стоит искать внутри. Стала уходить боль прошлого, сгибавшая меня все это время. Спина разгибается, смещается центр тяжести, огромной тяжести, которую я столько времени носил с собой.
В мой последний приход сюда, погрузившись в воду, я увидел ее, печальную и молчаливую. Сегодня ее нет. То место, где она была, сейчас заливает свет. Причем это касается не только бассейна, но и в целом ее присутствия в моей жизни. Повернись время вспять, я снова подошел бы к ней, просто чтобы поцеловать край ее улыбки. Она всегда замирала, опуская глаза, когда я приближался к ней после разлуки. Такое волнующее оцепенение – лишь кончики волнистых волос дрожали под бездумным летним сквозняком. Я первым долгом целовал ее глаза. А она, прикладывая ладонь к моей щеке, признавалась в том, что знала меня задолго до… Где-то на заднем дворике подсознания, в девичьих мечтах, предчувствиях.
Интересно устроены девочки: с малых лет каждая из них – самая мудрая, самая добрая, самая предусмотрительная. Каждая – королева своего мира и всю жизнь хранит под кронами сказочных деревьев свои сокровища – сундуки с мечтами, над которыми ничто не властно. «Женщины – большие мечтательницы… И пусть наши мужчины посмеиваются над нами – мы не хватаемся за всю мечту целиком, а разбиваем ее на насколько частей, претворяя в жизнь по кусочкам».
Вспоминаю ее под водой, боюсь увидеть ее и одновременно радуюсь тому, что увижу. На самом деле ее образ давно впечатался в сетчатку моих глаз, и я никогда с ним не расстаюсь. Но видеть ее на расстоянии – это совсем особый спецэффект. Я волнуюсь. Касаюсь бортика вытянутыми пальцами и останавливаюсь, срываю с себя очки, приготовившись смотреть в угол. Так никого нет, только столп белого света, проникающего через окно в крыше. Свет заливает все вокруг. Никогда еще я не видел такого ослепительного солнца.
42
Вот только оклемался после поражения, встряхнулся и вроде бы сейчас все должно стать лучше – как же иначе, ведь пережито столько, что можно и на вознаграждение надеяться. Но жизнь предпочитает заполнять паузы между событиями самым разрушительным, порой невыносимым – ожиданием. Это своего рода проверка на необходимость – если то, что мы ждем, действительно нам нужно, то паузу выдержим с честью.
Конечно, ожидание счастья не так приятно, как само ожидаемое счастье. Есть те, кому не хватает терпения (или веры, настойчивости, стремления) дождаться, пока глаза привыкнут к темноте. Не все умеют любить вопреки обстоятельствам, также не все умеют ждать. Нельзя сказать, кто проигрывает больше. Потому что ожидание побеждают все рано или поздно – кому-то приз, что следует за ним, достается быстрее, кому-то – чуть позже.
В любом случае у любой дороги есть конец; мы все идем по ней, не видя друг друга. Кто-то из нас опережает, кто-то задерживается. Этого сразу не видно. Все становится ясным только после пересечения финишной прямой. После которой уже никто не заглядывает другому в глаза с чувством победителя – или проигравшего. Следом за финишем наступает время заглянуть в себя.
Меня тревожит необходимость ждать. Мой страх заключается не в том, что я боюсь не дождаться желаемого. Страшит то, что я могу получить не то, чего жду. Плохое вместо хорошего или хорошее вместо лучшего? Речь не об этом. Неужели я жду плоды от дерева, которое приносит только цветы? Или еще печальнее и неожиданнее, когда пауза завершается – и происходит то, чего хотелось избежать.
С недавних пор, чтобы уберечь себя от разочарований, я рассчитываю на самое незначительное, малое – иногда на одну лишь улыбку, на внезапный летний дождь или на звонок от Водопад. Она говорит, что моя тревога в ожидании вполне нормальна. «Погода, не забывай, безмятежно начинаешь ждать именно тогда, когда тебе нечего ждать».
Да, помню, когда-то было время абсолютного отсутствия ожиданий. Я ни на что не надеялся, ничего не искал, наблюдал финальные титры на черном небе, жил в завале пропитых обещаний самому себе. Если кто-нибудь разобрал бы этот завал, то обнаружил бы там мое единственное страстное желание – выпить холодной минералки. Сейчас, вспоминая те дни бессилия, я ценю то, что у меня опять есть человеческие желания. Пусть даже я жду обычного дождя в разгар пекла. Это намного лучше, чем вообще ничего не ждать. Отсутствие желаний сигнализирует о бессилии.
* * *
Последние несколько дней я больше не сплю на животе. Задыхаюсь. Будто что-то гладкое, сильное обхватывает мое сердце, и процесс этот так необычен и приятен, что я не сразу чувствую недостаток воздуха. Нечто обманывает меня, предлагая другие, до этого не знакомые ощущения, чтобы снова подвести к пропасти.
Она любила наблюдать за мной спящим.
– Мне кажется, что я знаю каждый миллиметр твоей спины. Ты спишь, я рассматриваю ее, переход плеч в шею, затылок, чуть покрасневший от неудобного изгиба, начало твоих темных коротких волос. И каждую ночь я ловлю себя на желании покрыть все эти переходы, изгибы поцелуями. Такая необъятная нежность, больше материнская, пожалуй. Я сдерживаюсь, только бы не потревожить твой сон.
Я не могу нормально спать, опять неделю практически ничего не ем, только дыню и сыр. Сегодня на работе едва не потерял сознание. Потемнело в глазах. Вот бы рухнул под стол, двухметровый детина, повеселил коллег. Заставил себя выпить йогурт. Такое чувство, что, если я съем что-нибудь, то всю зарождающуюся внутри легкость задавит новый груз. В голове восходит долгожданное просветление, и я боюсь ему помешать.
Я словно жду финального свистка, по которому все линии моей жизни, поначалу выглядящие абсолютно независимыми фрагментами, сольются в единую историю. Чтобы наконец все элементы этого идиотского пазла сложились в единую картину, желательно не вовсе бездарную.
Бессонница – пекло. Я отклеиваю себя от постели, жмурясь, иду на кухню за холодным пивом – пара бутылок еще с последнего прихода Фернандо осталась. Наливаю себе бокал, белоснежная пена шапкой накрывает золотистые пузыри. Я тоже сейчас ищу подобного укрытия – пересидеть безопасно, окрепнуть и выйти на свет с новыми силами противостоять.
Во мне еще достаточно горечи. Нельзя сказать, что меня это так уж сильно расстраивает, скорее, отрезвляет. Надо уметь четко оценивать свои возможности, иначе легко оказаться в шестой палате. Я добредаю до гостиной, сажусь на пол, закуриваю и вспоминаю, что забыл пиво на кухонном столе. Сквозняк щекочет голые пятки.
43
Раньше тянулся к людям за спасением или утешением. Искал новые лица, чтобы увидеть в них отражение другого себя: человека, которого не похвалят, не пожалеют, за спиной которого не шепчутся: «Бедняжка, он такую трагедию перенес, беременная жена, в аварии, на глазах практически…» Мне было плевать, маски ли на лицах людей и что под этими масками. Сейчас это трудно вычислить – современные люди смущение скрывают под водостойкими тональными кремами, а пятна стыда – под шоколадным загаром солярия.
Остается полагаться на старый проверенный метод – проверку временем. Оно отделяет зерна от плевел, и те, кто только играл в искренность, вылетают из ряда, возвращаясь на свое истинное место. Такое происходит не только в дружеских, рабочих отношениях. Иногда люди годами проживают под одной крышей, а потом выясняется, что они не знали друг друга. Это не трагедия: всегда можно все начать сначала, заново открыть друг друга. Все возможно, если есть любовь – лучшее доказательство и порою лучшее оправдание.
Были друзья, приятели и случайные люди.
Были и женщины, много. Они пили со мной отчаяние – у каждой свое, но, в общем, у всех схожее. Перебирали волосы на моем затылке, целовали в небритые щеки со словами: «Ты другой, ты хороший». Они дорожили моим вниманием, держали меня цепкими руками и проводили так беззвучные часы. Я им верил. Они тоже верили мне, считая себя нужными, принятыми. А может, мы искренне обманывались, но ничего не могли с этим поделать, – нужно было делиться друг с другом всем, что есть, во имя взаимного спасения от одиночества. Даже если есть только фальшивая улыбка.
