взвизгнет хор. 
В бесшабашном этом гаме,
 В писке маленьких цыплят
 Гуси толстыми ногами
 Землю важно шевелят.
 И шатаясь с боку на бок,
 Через двор наискосок,
 Перепонки красных лапок
 Ставят утки на песок.
 Будь бы я такая птица, —
 Весь пылая, весь дрожа,
 Поспешил бы в небо взвиться,
 Ускользнув из-под ножа!
 А они, не веря в чудо,
 Вечной заняты едой,
 Ждут, безумные, покуда
 Распростятся с головой.
 Вечный гам и вечный топот,
 Вечно глупый, важный вид.
 Им, как видно, жизни опыт
 Ни о чем не говорит.
 Их сердца послушно бьются
 По желанию людей,
 И в душе не отдаются
 Крики вольных лебедей.
 1957
   Это было давно
    Это было давно.
 Исхудавший от голода, злой,
 Шел по кладбищу он
 И уже выходил за ворота.
 Вдруг под свежим крестом,
 С невысокой могилы, сырой
 Заприметил его
 И окликнул невидимый кто-то.
   И седая крестьянка
 В заношенном старом платке
 Поднялась от земли,
 Молчалива, печальна, сутула,
 И, творя поминанье,
 В морщинистой темной руке
 Две лепешки ему
 И яичко, крестясь, протянула.
   И как громом ударило
 В душу его, и тотчас
 Сотни труб закричали
 И звезды посыпались с неба.
 И, смятенный и жалкий,
 В сиянье страдальческих глаз,
 Принял он подаянье,
 Поел поминального хлеба.
   Это было давно.
 И теперь он, известный поэт,
 Хоть не всеми любимый,
 И понятый также не всеми,
 Как бы снова живет
 Обаянием прожитых лет
 В этой грустной своей
 И возвышенно чистой поэме.
   И седая крестьянка,
 Как добрая старая мать,
 Обнимает его…
 И, бросая перо, в кабинете
 Все он бродит один
 И пытается сердцем понять
 То, что могут понять
 Только старые люди и дети.
  1957
    Медленно земля поворотилась…
    Медленно земля поворотилась
 В сторону, несвойственную ей,
 Белым светом резко озарилась,
 Выделила множество огней.
   Звездные припали астрономы
 К трубам из железа и стекла:
 Источая молнии и громы,
 Пламенем планета истекла.
   И по всей вселенной полетело
 Множество обугленных частиц,
 И мое расплавленное тело
 Пало, окровавленное, ниц.
   И цветок в саду у марсианки
 Вырос, полыхая, как костер,
 И листок неведомой чеканки
 Наподобье сердца распростер.
   Мир подобен арфе многострунной:
 Лишь струну заденешь – и тотчас
 Кто-то сверху, радостный и юный,
 Поглядит внимательно на нас.
   Красный Марс очами дико светит,
 Поредел железный круг планет.
 Сердце сердцу вовремя ответит,
 Лишь бы сердце верило в ответ.
  1957
    Встреча
    Как открывается заржавевшая дверь,
 С трудом, с усилием, – забыв о том,
                                                            что было,
 Она, моя нежданная, теперь
 Свое лицо навстречу мне открыла.
 И хлынул свет – не свет, но целый сноп
 Живых лучей, – не сноп, но целый ворох
 Весны и радости, и вечный мизантроп,
 Смешался я… И в наших разговорах,
 В улыбках, в восклицаньях, – впрочем, нет,
 Не в них совсем, но где-то там, за ними,
 Теперь горел неугасимый свет,
 Овладевая мыслями моими.
 Открыв окно, мы посмотрели в сад,
 И мотыльки бесчисленные сдуру,
 Как многоцветный легкий водопад,
 К блестящему помчались абажуру.
 Один из них уселся на плечо,
 Он был прозрачен, трепетен и розов.
 Моих вопросов не было еще,
 Да и не нужно было их – вопросов.
  1957
    Клялась ты – до гроба…
    Клялась ты – до гроба
 Быть милой моей.
 Опомнившись, оба
 Мы стали умней.
   Опомнившись, оба
 Мы поняли вдруг,
 Что счастья до гроба
 Не будет, мой друг.
   Колеблется лебедь
 На пламени вод.
 Однако к земле ведь
 И он уплывет.
   И вновь одиноко
 Заблещет вода,
 И глянет ей в око
 Ночная звезда.
  1957
    Казбек
    С хевсурами после работы
 Лежал я и слышал сквозь сон,
 Как кто-то, шальной от дремоты,
 Окно распахнул на балкон.
   Проснулся и я. Наступала
 Заря, и, закованный в снег,
 Двуглавым обломком кристалла
 В окне загорался Казбек.
   Я вышел на воздух железный.
 Вдали, у подножья высот,
 Курились туманные бездны
 Провалами каменных сот.
   Из горных курильниц взлетая
 И тая над миром камней,
 Летела по воздуху стая
 Мгновенных и легких теней.
   Земля начинала молебен
 Тому, кто блистал и царил.
 Но был он мне чужд и враждебен
 В дыхании этих кадил.
   И бедное это селенье,
 Скопленье домов и закут,
 Казалось мне в это мгновенье
 Разумно устроенным тут.
   У ног ледяного Казбека
 Справляя людские дела,
 Живая душа человека
 Страдала, дышала, жила.
   А он, в отдаленье от пашен,
 В надмирной своей вышине,
 Был только бессмысленно страшен
 И людям опасен вдвойне.
   Недаром, спросонок понуры,
 Внизу, из села своего,
 Лишь мельком смотрели хевсуры
 На мертвые грани его.
  1957
    Летний вечер
    Вечерний день томителен и ласков.
 Стада коров, качающих бока,
 В сопровожденье маленьких подпасков
 По берегам идут издалека.
 Река, переливаясь под обрывом,
 Все так же привлекательна на вид,
 И