О войнах на выживание, которые Франция вела во Вьетнаме и в Алжире, известно куда больше. Между прочим, для самой Франции противостояние в Алжире обернулось тремя восстаниями белых поселенцев и падением IV Республики в 1958 году. Со стороны вьетнамцев и алжирцев жертвы исчислялись десятками тысяч.
Даже империалисты-карлики — Голландия, Бельгия, Португалия — запятнали себя жестоким подавлением национального сопротивления. Португалия завершила колониальные войны только в 1975 году. Предоставление независимости её колониям — Анголе и Мозамбику — обозначило окончание процесса деколонизации.
Однако к тому времени в передел мира активно включились американские “поборники демократии”. В книге британских авторов З. Сардара и М. Вин Дэвис “Почему люди ненавидят Америку?” (пер. с англ. М., 2003) приведены поразительные данные: “После Второй мировой войны… Соединённые Штаты совершали в среднем около 1,15 интервенции в год; эта цифра увеличилась до 1,29 во время “холодной войны”. После падения Берлинской стены эта цифра увеличилась до 2,0 в год”.
“Поведение Америки, — констатируют авторы, — её упорное стремление к свободе действий не только накладывают серьёзные ограничения на свободу других стран и на их выбор собственного пути развития, — это также ставит под угрозу их выживание. Ничего нет странного в том, что от Америки исходит ощущение, как будто она объявила войну всему неевропейскому миру, самым бедным, слабым и обездоленным”.
О многочисленных локальных конфликтах послевоенного периода необходимо напомнить не только в полемических целях. Хотя, разумеется, мы не должны позволять сваливать все беды ХХ века на одну Россию. Расхожее определение “руки по локоть в крови” вполне применимо к нашим западным оппонентам. И всё-таки основной смысл экскурса в послевоенную историю — напоминание о тривиальной, но от этого не менее важной истине: права, будь то национальные или социальные, з а в о ё в ы в а ю т в б о р ь б е.
Вовсе не обязательно эта борьба вооружённая. Кровавые конфликты — лишь наиболее яркие, но отнюдь не самые характерные моменты в противостоянии. В основном борьба велась традиционными для демократического процесса методами. Причём “по правилам” действовали как раз “дикари” (с точки зрения колонизаторов), а западные демократии то и дело прибегали к запрещённым приёмам.
Показательна ситуация 50-х годов в Британской Гайане. В 1950-м в этой латиноамериканской колонии Великобритании была образована партия социалистической ориентации — Народно-прогрессивная (НПП). Она возглавила борьбу за независимость и на выборах 1953 года получила большинство голосов. Однако вместо того чтобы сформировать правительство, лидеры НПП угодили в тюрьму: Лондон приостановил действие конституции, провёл аресты и ввёл в страну войска.
Что бы вы думали — это не только не снизило накала борьбы, но лишь обострило её. Через 6 месяцев колониальные власти вынуждены были освободить руководство НПП. Тогда англичане решили расколоть партию (кремлёвские политтехнологи неплохо изучали историю). Но и здесь их ждала неудача. Это “дорогих россиян” ничего не стоит сбить с толку, заставить голосовать за фантомные образования. А в “полудикой” Гайане на дело смотрели просто: эти — за нас, а те — за колонизаторов. На новых выборах 1957 года НПП одержала победу и сформировала правительство.
Схожая ситуация в те же годы сложилась в другой английской колонии — Кении. Там освободительную борьбу возглавила партия Африканский национальный союз (КАНУ) во главе с легендарным Джомо Кениато. Как проще всего не допустить партию до выборов? В нынешней эрэфии любой знает рецепт: отказать в регистрации. Так англичане и поступили с КАНУ. Заодно, подстраховавшись, создали “системную оппозицию” (ну совсем как наш Сурков!) — КАДУ. А чтобы никаких сомнений в исходе борьбы не возникало, “впаяли” Джомо Кениато немалый срок — 7 лет.
Кенийцы, к тому времени ещё не до конца изжившие родоплеменные отношения, языческие суеверия и прочее “мрачное наследие прошлого”, не только не смирились с произволом, но проявили политическую волю и правовую дисциплину, достаточную для того, чтобы зарегистрировать КАНУ, а затем обеспечить ей победу на выборах.
Победить-то они победили, но их лидер оставался в заключении. И вот представьте себе картину: в тюрьму направляется правительственная делегация — на совещание! Министры приезжали к Кениато не раз и не два. Более того, они отказывались занять кабинеты до тех пор, пока их вождь не выйдет на свободу*.
Так-то в мире борются за свои интересы!
……Ну а потом настала эпоха 70-80-х, а затем откат демократии на рубеже веков. Об этом мы говорили в первой главе. Не стану повторяться.
Надеюсь, предложенный очерк политических циклов ХХ века будет интересен для читателей. Я бы хотел, чтобы они извлекли из него и практическую пользу.
К сожалению, мы плохо знаем историю — собственную и особенно мировую. Поэтому любой эпохальный поворот приобретает в сознании русского человека характер л о ж н о й т о т а л ь н о с т и. “Всё кончено!”, “Никаких перспектив!” — вопиют те, кто ещё вчера твердил о нашем особом пути, избранничестве, “Третьем Риме”. Цивилизация у нас и впрямь особая, и мы можем по праву гордиться ею. Но особая — не значит изолированная. Россия проходит те же стадии, что и весь мир.
Те, кто стонет под катком жизни, не догадываются, что политический процесс цикличен и с е й ч а с з а к а н ч и в а е т с я один из самых мрачных его этапов. Да, сегодня политическая жизнь в России замерла, но этот морок не будет длиться вечно. Западная Европа, арабские страны, Латинская Америка совсем недавно находились в том же положении. Арабские журналисты рассказывали мне о чувстве отчаяния, которое охватывало миллионы: с объединённым Западом, вставшим на сторону сионизма, не справиться! А теперь вся армия Израиля ничего не может поделать с пятью тысячами храбрецов “Хезбаллы”! И Запад, уважающий только силу, начал косо поглядывать на неудачливого союзника в Тель-Авиве, создающего слишком много проблем.
На самом Западе социальная активность пришла на смену апатии. Ведь только что европейские политологи сетовали: политика умерла, люди откликаются лишь на м е с т н ы е инициативы. Забегая вперёд, отмечу: как раз на этой стадии ныне находится Россия. Смотрите, как “выстрелили”, казалось бы, сугубо локальный конфликт в Южном Бутове, дело Щербинского (“Все мы — Щербинские”, — митинговали автолюбители по России). Какой резонанс получила расправа кавказцев с русскими жителями в Кондопоге. Протестный потенциал огромен. Но люди, митингующие против произвола в конкретном посёлке, пока не решаются говорить о произволе в масштабах страны. Даже думать об этом боятся! Конечно, есть опасность запугать себя так, что всю оставшуюся жизнь просидим под диваном. Чтобы не оказаться в таком дурацком положении, полезно покрутить головой по сторонам: у тех получилось! у этих дело идёт! а мы — чем хуже?
Сам ход событий выталкивает нас на сцену. От нашей готовности зависит, какая роль достанется русским — роль мальчиков для битья или полноправных творцов Истории.
(Продолжение следует)
Вардан Багдасарян “Русский крест”
Духовно-психологический надлом
как фактор русской депопуляции
Одним из главных показателей провала реформаторской практики в постсоветской России выступает сопряженный с ней демографический кризис. Понятие “русский крест”, фиксирующее пересечение резко понизившейся кривой рождаемости и столь же стремительно возросшей кривой смертности, явилось образным отражением народной трагедии1. Противоположная точка зрения определяется тезисом об отсутствии какого бы то ни было демографического кризиса, естественности снижения репродукционных потенциалов при переходе к современному типу воспроизводства. Утверждается соотносимость современной динамики рождаемости в России с аналогичными показателями развитых стран Запада. Низкий уровень демографического воспроизводства объясняется фатальным следствием урбанизационных процессов, вступлением в фазу индустриального развития2.
В предлагаемом исследовании тезис о неизбежном снижении рождаемости подвергнут критическому рассмотрению. В противоположность ему выдвигается гипотеза о связи демографической динамики с факторами мировоззренческого и аксиологического характера. Современная репродуктивная пассивность западных обществ рассматривается в этой связи не только и не столько как результат производственно-экономической трансформации, а как следствие широко понимаемого процесса секуляризации.
I. Этноконфессиональные границы
демографического кризиса в России
Соотношение статистических показателей переписей 1989 и 2002 гг. обнаруживает резкий контраст репродуктивной динамики по отношению к различным национальностям РФ. Демографический кризис России удивительным образом совпадает с этноконфессиональными параметрами. Отнюдь не все из российских народов подпали под крест пересечения кривых рождаемости и смертности. При общем сокращении населения до уровня в 98,7% по отношению к показателям 1989 г. численность русских понизилась до 96,7%, то есть шла с двухпроцентным опережением среднестатистических кризисных характеристик. Демографы же утверждают, что динамика демографического кризиса русского народа могла оказаться и более регрессирующей, если бы в качестве русских в переписи 2002 г. не было учтено значительное число представителей иных этнических групп (прежде всего украинцев), некоторые из которых даже не владели языком идентифицируемой национальности.
