– Я так люблю смотреть на северное сияние! Я часто останавливаюсь полюбоваться им. Мне так хотелось бы вышить покрывало, похожее на его узор.
– Я рад, что тебе нравится в Гренландии, Гудрид. Тебе будет хорошо в Западном Поселении, вот увидишь.
– Да, конечно! – Гудрид несколько смутилась от этого неожиданного намека на то, что она со временем могла бы стать хозяйкой Песчаного Мыса. – Я всегда люблю бывать в разных краях. А ты был где-нибудь, кроме Гренландии?
– Да, однажды мы вместе с Лейвом побывали в Норвегии. Там хорошо, но я не чувствовал себя там так же свободно, как в Гренландии. Ни я, ни Лейв не могли, например, представить себе, зачем платить налоги норвежскому королю, если мы с ним не состоим в близком родстве. Я привык быть сам себе хозяином, и наш отец знал это, когда завещал мне половину хутора на Песчаном Мысе.
– Эрик был настоящим хёвдингом, – сказала Гудрид.
– Это так. Люди слушались его, потому что он сам всегда понимал, чего они хотят. Во всяком случае, я так думаю. Хотя мне далеко до такого ума, которым обладает твой отец.
По голосу Торстейна было слышно, что он не очень тужил об этой разнице, и Гудрид подавила в себе улыбку.
– Мой отец – умный человек, как ты сам признаешь, но я никогда не знаю, о чем он думает.
– Все равно, – подтвердил Торстейн. – У вас с ним много общего. Но он, пожалуй, осерчает, когда узнает, что я так долго держу тебя на морозе, и натравит на меня свою собаку!
И он проводил девушку обратно в дом, а потом пошел в другое помещение, где они вместе с Торвальдом и остальными мужчинами обычно спали. Гудрид была тронута и польщена тем, что он не стал заходить с ней в дом, чтобы не подавать повода для сплетен. И она больше не чувствовала себя одинокой.
Как только дни стали длинными, Гудрид повеселела. Небо все смягчалось, делалось синим, а в полдень солнце так сияло, что глаза слепило.
Арни Кузнец смастерил нечто вроде финских саней – на коньках – из китовых костей и подарил их Торкелю. У саней была настоящая мачта и парус, и Торкель весь пылал от возбуждения, помогая тащить их Стейну к берегу. А Арни лег на жесткую бычью шкуру, животом вниз, и скатился с обледенелого склона, помогая себе руками. И когда через некоторое время Гудрид вышла на двор, она увидела, как сани скользят по замерзшему фьорду.
Девушка вернулась к своему шитью, рассеянно слушая, о чем говорят вокруг, а сама тем временем поправляла груз на прялке – это был гладкий овальный камень, на одной стороне которого был высечен крест, а на другой – молот Тора. По краю камня тянулись руны: «Меня держат руки Гудрид». Это был подарок Арни Кузнеца. Гудрид горячо благодарила его, радуясь, что Арни так хорошо умеет мастерить.
В полдень дверь в дом с шумом распахнулась, и вслед за вошедшим Торкелем сыном Лейва ворвалась струя морозного воздуха. Рыжие волосы мальчика курчавились, торча в разные стороны, а щеки горели от холода и возбуждения.
– Торкель, так себя не ведут! – выговорила ему Тьодхильд.
Мальчик бросился к бабушке и чмокнул ее в старческую, потемневшую щеку.
– Если бы ты только видела, как славно кататься на наших санях! Арни Кузнец должен помочь Торбьёрну на Бревенном Мысе, а я хотел просто спросить, не хочет ли Гудрид отправиться туда вместе со мной и Стейном и посмотреть на свой новый дом!
Гудрид внезапно захотелось покинуть эту дымную комнату и оказаться на свежем морозном воздухе среди снежной белизны. Ей показалось, что прошла вечность, прежде чем Тьодхильд не спеша ответила:
– Лучше тебе спросить об этом саму Гудрид. Во всяком случае, она давно не заглядывала на Бревенный Мыс.
Торкель потянул Гудрид за рукав.
– Поедем, Гудрид! Не бойся, Стейн умеет обращаться с санями, и он говорит, что я начинаю как следует управлять парусом. Мы не будем приближаться к устью реки, ведь это опасно, и осторожно переправимся на другой берег.
Гудрид повесила челнок на стену и спокойно сказала:
– Я только оденусь потеплее. Отец тоже там, на мысе?
– Он там, а Стейну нужно будет вернуться назад. Так что нас отвезет потом домой Арни Кузнец.
Выдолбленные, выложенные шерстью деревянные башмаки, которые Гудрид одела на ноги, скользили, пока она спускалась к берегу, но все-таки они сохраняли тепло. Она натянула поглубже шапочку, чтобы глаза не слепило от сверкающего снега и радовалась, что солнце осталось у них за спиной, когда они повернули к Бревенному Мысу. Воздух был холодным и резким, но терпимым для легких, а хриплое воронье карканье над фьордом уже предвещало весну. В душе девушки поднялась волна ожиданий и предчувствий и затопила ее.
Стейн посадил Гудрид перед мачтой. Сам же он сел сзади, взяв Торкеля на колени, чтобы поучить его, как надо управлять санями. Восточный ветер надул маленький синий парус, и Стейн взялся за шест, которым он отталкивался и тормозил, и выкрикнул:
– Ну, держитесь крепче! Бери право руля, Торкель!
В Исландии Гудрид часто каталась на коньках, но никогда еще она не переживала ничего, подобного этому путешествию по льду.
Ледяная поверхность фьорда напоминала зеркало, если смотреть на нее со двора, но на самом деле вся она была изрыта и неровна. Не раз Гудрид чудилось, что вот сейчас они точно перевернутся. Но этого не происходило, и сани плавно въехали в бухту Бревенного Мыса, обогнув коварное устье реки.
Собака Хильда весело залаяла, бросившись к берегу. То скуля, то заливаясь лаем, она облизала хозяев. Сверху, со стороны дома, доносились голоса и стук. Пахло дымом и свежей древесиной. А когда Гудрид вошла в дом, она увидела, как жарко пылает в очаге огонь. Она села к отцу, сняла шапочку и стянула с себя варежки.
– Как здесь хорошо, отец!
– Славно, что ты так думаешь, – спокойно ответил Торбьёрн. – С тех пор, как ты была здесь в последний раз, многое изменилось: Арни смастерил тебе шкафчик для вещей. Теперь он обивает его железом.
Арни Кузнец не сразу поднял глаза, когда в дом вошла Гудрид. Но после слов отца он взглянул на нее.
– У тебя так много всяких мешочков с травами и лекарствами, Гудрид, что я подумал, не пригодится ли тебе такой шкафчик, чтобы разложить в нем все по порядку. Тогда твои близкие уж точно будут здоровы – а не то ты, чего доброго, перепутаешь и всыпешь не то в их суп… – Он усмехнулся и осторожно забил маленький гвоздик. – Как только закончу, отвезу тебя с Торкелем домой.
Гудрид готова была скорее вывалиться из саней на лед, чем показать, что сомневается в том, сумеет ли Арни справиться с управлением без помощи Стейна.
По пути к берегу Стейн не спеша шагал рядом с Арни, готовый подхватить его, если заскользят костыли, однако Арни двигался вперед. Гудрид заметила, что на лбу у калеки выступили капельки пота, а губы плотно сжаты под темной бородой. Он скрывал, что ему тяжело, и лишь изредка покрякивал. Он молча показал ей рукой, чтобы она заняла свое место у мачты. Сам он устроился на корме, и пока он поднимал парус и управлялся с рулем, Торкель держал его костыли.
Солнце неторопливо опускалось за горы, ветер стих, и Гудрид не нужно было больше крепко держаться за шапочку. Она обернулась к Арни и улыбнулась, но взгляд его скользил где-то далеко, и он словно не видел девушку. Гудрид попробовала представить себе, что ждет его в будущем. Вряд ли женщина с искалеченными ногами смогла бы найти себе мужа… Наверное, для мужчины-калеки тоже нелегко жениться? Особенно если он не сможет жить со своей женой. А может быть, желание постепенно исчезает вместе с невозможностью осуществить его? Она плохо разбиралась в этом.
Внезапно Арни остановил свой взгляд на Гудрид.
– Ты хочешь спросить меня о чем-то, Гудрид?
Она почувствовала, как кровь прилила к ее щекам, и растерянно ответила:
– Н-нет… Я просто сижу и думаю, как же здесь хорошо!
– Да. Я могу ехать дальше, до тех пор, пока мы не очутимся перед водой.
Гудрид удивленно взглянула на него, не поняв, что он имеет в виду. Торкель, привалившись к Арни, уснул, и оставшуюся часть пути никто больше не разговаривал. Когда Арни оттолкнулся шестом ото льда и повернул к берегу Братталида, Гудрид всем телом ощутила, как же холодно. Сани остановились, и она опустила ноги на лед и стеснительно улыбнулась Арни.
– Это была лучшая прогулка, какую я только совершала в Гренландии!
Он посмотрел ей прямо в глаза и ответил:
– Когда я мастерил эти сани, я надеялся, что смогу хотя бы раз прокатить тебя в них, Гудрид. Я знал, что тебе они понравятся; ты держишься в них так же крепко, как я на своих костылях. Ты думаешь, я не заметил печали в твоих глазах, когда ты выспрашивала меня и других о наших путешествиях… – Он поднял руку, останавливая ее возражения. – Я хочу высказать сейчас, что у меня на сердце, – раз и навсегда. Сам я вынужден вести домашний, женский образ жизни, и я вижу, как вы, женщины, пытаетесь приспособиться к жизни. Сегодня мы на этих санях совершили путешествие в мой прежний мир. Я мужчина, Гудрид, знай это! И я получил истинное наслаждение, уведя тебя хоть ненадолго от шитья и домашних дел, прежде чем ты превратишься в домашнюю кошку!
