— Бросай! — крикнула девочка.
Робот по имени Робин послал мяч по плавной дуге. Маргарита ловко его поймала и кинула обратно.
Мартин и Марта сидели в шезлонгах во дворе только что отстроенного дома и наблюдали за игрой дочери и робота.
— Ты не поверишь, — сказала Марта, — но у меня была мысль отправить его на свалку.
— У меня тоже, — криво улыбнулся Мартин. — Странно устроен человек. Вечно ему хочется лучшего. Хоть и знает, что это может ему обойтись слишком дорого.
— Знаешь, — повернулась к мужу Марта. — Я, конечно, могу показаться тебе глупой и тёмной женщиной, но чем дольше я думаю над тем, что произошло, тем больше мне хочется верить, что за спасение Маргариты мы должны благодарить вовсе не этот твой Первый закон роботехники.
— А что же еще? — машинально спросил Мартин.
— Понимаешь…. Это вы, мужчины, вечно полагаетесь на всякие законы и силу разума. Мы, женщины, больше склонны доверять чувству. Ладно, пойду гляну, как там моя курица в духовке… Тебе принести ещё пива?
Ни дня без сенсации
— Итак, с глубочайшим сожалением мы вынуждены констатировать, что тираж нашей газеты за последние три месяца упал на двадцать процентов, и сия печальная тенденция продолжает иметь место быть, — произнеся эту витиевато-безграмотную фразу, редактор ежедневной областной газеты «Открой!» снял очки в дешевой пластмассовой оправе и обвел сотрудников усталым взглядом.
Сотрудники индифферентно молчали.
— Вы, разумеется, понимаете, — продолжил редактор, — что так дальше жить нельзя. Потеря тиража — это прямая потеря денег. Так что на повышение гонораров в ближайшее время можете не рассчитывать. Об окладах я уже молчу.
Собрание зашумело.
— Как же так…
— Вы же обещали!
— Чем семью кормить?
— Вы на цены кругом посмотрите!
— А инфляция?!
— Стараешься тут, работаешь как вол…
— Пусть отдел рекламы почешется!
Теперь молчал редактор. Он вертел в пальцах очки и терпеливо пережидал посеянную им бурю в стакане воды. Когда все давно известные в подобных случаях предложения, возмущенные выкрики, железные аргументы и просто междометия стали повторяться, редактор надел очки, хлопнул по столу ладонью и сказал:
— Тихо! Я еще не закончил. Все мы профессионалы, и я не собираюсь учить вас делать газету. Хотя, возможно, иногда и не мешало бы. Поступим следующим простым способом: пусть каждый займется своим делом. Но только займется, а не сделает вид! Ваше дело — писать. И писать так, чтобы вашу писанину хотелось прочесть всем. Понимаете? Хотелось! Вы можете писать все, что угодно, — хоть романы. Но мое дело — редактировать. И если я, как редактор, сочту вашу писанину скучной или просто не заслуживающей внимания, то не обессудьте — не страницах нашей газеты места для вас не найдется. И еще. С сегодняшнего дня я лучше опубликую материал из другого издания или выйду с дырой в полосе чем поставлю в номер какую-нибудь очередную проходную, написанную левой задней лапой, серятину своего журналиста. За острые и, тем более, сенсационные материалы гарантирую повышенный гонорар и двойную премию. Последнее — в случае стабильности в поставках качественного материала. Судить о том, что хорошо, а что плохо, буду я. Ну и редколлегия. Иногда. При этом каждый творческий работник, как водится, может высказать свое мнение и внести любое предложение, могущее повысить тираж газеты. Особо будут отмечаться не просто идеи, а идеи, так сказать, осуществленные. В текстах, снимках, рисунках и макетах полос. Все, можете идти работать.
Планерка фыркая и вздыхая расползлась из редакторского кабинета по рабочим местам. Настроение сотрудников менее всего соответствовало возрождению в редакции бодрого духа газетного творчества: народ был вял, апатичен и ворчлив, как и всегда в первые минуты после редакторского разноса.
Корреспондент отдела информации Михаил Бережной сидел за своим видавшие многие виды столом, пялился на экран потрепанного жизнью монитора и размышлял о том, что жизнь, по-видимому, не удалась.
«Мне сорок лет, — думал Миша. — В этом возрасте люди становятся лауреатами Нобелевской премии, редакторами крупных газет и президентами богатых фирм. Или не становятся. Как я. Что у меня есть? Двухкомнатная квартира, жена, двое детей, вечное безденежье да пара сотен статей, которые давно всеми забыты… Эх, пойти коньячка выпить, что ли?»
В распивочной «У Томы», расположенной рядом с редакцией, было, как всегда, шумно и дымно. Он взял свои всегдашние пятьдесят грамм и отошел за ближайший свободный столик. Коньяк не замедлил оказать свое благотворное действие на измученный бесплодными умственными и душевными терзаниями Мишин организм. И в тот момент, когда газетчик решил повторить для закрепления, так сказать, достигнутого тактического успеха, у его столика, чуть пошатываясь, возникла невысокая личность в потертом до белизны на сгибах кожаном реглане образца пятидесятых годов прошлого века и засаленной кепке. Из-под кепки в разные стороны торчали неопрятные космы желтых, с обильной проседью, волос.
— Привет, — хрипло поздоровалась личность.
Старательно глядя в сторону, Миша Бережной промолчал, по опыту зная, что агрессивно-пьяным и сумасшедшим в глаза лучше не смотреть, а уж разговаривать с ними…
— Проблемы, брат?
«О, господи, — тоскливо подумал Миша, — и здесь мне нет покоя. Придется…»
Он резко повернул голову и в упор глянул на приставалу. И внутренне осекся. Обладатель кожаного реглана хоть и являл собой чисто российский тип спившегося ангела, но глаза у него были ясные, чистого темно-синего цвета, и взгляд этих глаз, казалось, просвечивал насквозь и самого Мишу Бережного, и все его проблемы.
— Ну, чего надо? — выдавил из себя корреспондент.
— Мне — сто пятьдесят коньяка, — твердо вымолвил ангел, — а тебе — удачи в делах. Ты ведь газетчик?
— Г-газетчик, — ошеломленно подтвердил Михаил, но тут же прикинул, что в этой забегаловке его многие знают и взял себя в руки.
— Ставь сто пятьдесят, и будет тебе вечная удача, — весело пообещал незнакомец. — До самой, так сказать, смерти. Я сегодня добрый.
— А не обманешь? — насмешливо поинтересовался уже вполне пришедший в себя Михаил.
— Мы не в церкви, — сурово отрезал словами великого комбинатора собеседник.
И тут Миша Бережной, старый битый газетный волк, сделал то, что неоднократно делал в своей, полной неожиданностей, репортерской жизни, — он подчинился инстинкту. А подчинившись, прошел к стойке и взял сто пятьдесят ясноглазому незнакомцу и пятьдесят себе.
— Молодец, — одобрил тот, принимая стакан, — чутье есть. Значит, удача будет.
И залпом выпил.
Вернувшись в редакцию, Миша вывел компьютер из спящего режима и задумался. О чем бы таком сенсационном написать? «Если новостей нет, их нужно выдумать», — вспомнил он древнюю журналистскую заповедь и бодро застучал по клавишам.
Будь Миша Бережной трезв, он в жизни бы не написал подобную ахинею и уж тем более не стал бы ее сдавать в номер. Но его распирали коньячные пары и чувство необъяснимой уверенности в том, что все обойдется и будет просто замечательно. Поэтому, сочинив заметку о гигантских — более 10 см. длиной — тараканах, терроризирующих жителей некоего старого дома по ул. Победителей, Миша нахально сбросил ее ведущему редактору (начальник его отдела как раз пребывал в командировке и не смог остановить репортерского беспредела).
Звонок от ведущего раздался через десять минут.
— Сам придумал? — коротко спросил редактор.
— Еще чего! — возмутился Михаил. — Информация проверена.
— Ладно, я поставлю, — после короткого размышления сказал ведущий, — но ежели что…
— Ежели что, я отвечу! — рявкнул Миша и положил трубку.
На следующий день он пришел на работу довольно поздно.
— Тут тебе уже два раза звонили, — недовольно сообщили ему коллеги. — Где тебя носит?
— Кто звонил-то?
— Житель дома номер семь по улице Победителей. Информашка «Тараканы Кинг-Конги» в сегодняшнем номере твоя?
— Моя. А что? — осторожно спросил Миша.
— Да ничего. Попросили автора статьи немедленно позвонить вот по этому телефону.
Начинается, тоскливо подумал Миша, повертел в руках листок бумаги с номером и, вздохнув, снял телефонную трубку.
— Как хорошо, что вы позвонили! — обрадовались на другом конце провода. — Понимаете, я даже не знаю как сказать….
— Да так прямо и говорите, — подбодрил корреспондент собеседника, которым, судя по голосу, был пожилой мужчина.
— Да, конечно… Дело в том, что сегодня утром я вышел на кухню и, знаете ли, у меня чуть сердечный приступ не случился.
— Отчего?
— Тараканы! Огромные, знаете ли, тараканы. Сантиметров десять длиной, не меньше. И наглые, как… эти… как эсэсовцы! Я их попытался прогнать, но они меня не боятся. Это я их боюсь.
