После страшного видения в храме Кали и смерти сына, последовавшей за ним, Халадхари – и его нетрудно понять – начал смотреть на Кали только как на Разрушительницу. Однажды он спросил Рамакришну:
– Как ты можешь всю жизнь проводить в почитании Богини, которая олицетворяет собой одну только ярость и погибель?
Рамакришну больно задел вопрос, воспринятый им как клевета на обожаемую Мать. Он бросился в храм и со слезами на глазах обратился к статуе:
– Мать, Халадхари, ученый человек, который знает священные книги, говорит, будто ты есть сплошная ярость и погибель. Разве это правда?
Он тут же получил ответ – Матерь Кали открылась ему целиком. Не помня себя от счастья и облегчения, Рамакришна побежал в соседний храм Радхаканта, где Халадхари сидел, совершая почитание, и прыгнул ему на плечи.
– Мать есть все! – снова и снова повторял он в возбуждении. – Ты посмел назвать ее яростной и губительной? Нет! Она обладает всеми качествами, но она есть чистейшая любовь!
В этом случае – как и во многих других, о которых мы еще будем говорить, – касание Рамакришны давало мгновенное озарение; от надменного неудовольствия и себялюбия Халадхари не осталось и следа, и он прозрел истину. Прямо в храме он склонился перед Рамакришной и положил цветы к его ногам, чувствуя, что здесь незримо присутствует сама Кали.
Позже к Халадхари явился Хридай и спросил, не без желания поддразнить его:
– Ты разве не говорил, что Рамакришна чокнутый или одержим злым духом? С чего же ты стал совершать почитание перед ним?
– Сам не знаю, – честно ответил Халадхари, – но когда он прибежал из храма Кали, я не видел в нем ничего, кроме Бога. Он часто производит на меня такое воздействие, когда я с ним вместе в храме. Я не могу этого понять.
Но несмотря на минуты озарения, Халадхари продолжал «обманываться» в Рамакришне. Уже давно чувствовал он Бога в своем двоюродном брате, но все равно, обнаружив однажды, что Рамакришна доедает пищу за храмовыми нищими, опять увидел в нем только молодого брахмина, который нарушает кастовые запреты и оскверняет себя.
– Ты что делаешь? – в ужасе вскричал он. – Как ты можешь касаться оскверненной пищи! Ты же касту потерял! Какой брахмин отдаст теперь за тебя свою дочь?
От нелепости последнего вопроса у Рамакришны лопнуло терпение.
– Ах ты ханжа! – воскликнул он. – Без конца цитируешь священные книги, в которых сказано, что мир – иллюзия и единственная реальность – это Бог. Ты что думаешь, я буду проповедовать ненастоящесть мира, а потом зачинать детей? Вот, значит, чего стоит твое знание священных книг!
Тем временем слухи о безумии Рамакришны достигли ушей его матери Чандры и старшего брата Рамешвара в Камарпукуре. Можно представить себе, как они были потрясены. В Калькутту полетели письма, мать убеждала Рамакришну хоть ненадолго приехать в деревню. Как всякая мать, Чандра верила в целительную силу домашней обстановки.
И в конце 1858 года Рамакришна возвратился в Камарпу-кур. Мать и брат нашли в нем большие перемены. Он казался неспокойным и едва замечал происходящее вокруг. Рамакришна страдал жжением в разных частях тела, причиной которого, вероятно, были его постоянные погружения в самадхи. Он все время жалобно взывал к Матери – это должно было болезненно ранитьЧандру, которая понимала, что не в состоянии успокоить сына, что она не та мать, к которой он рвется.
Как приглашали к Рамакришне врача Рани и Матхур, так теперь и Чандра послала за местным целителем. Рамакришна потом рассказывал эту историю в характерном для него юмористическом ключе:
«И вот пришел целитель. Он зажег светильник, фитилек которого был освящен особыми заклинаниями, и дал мне понюхать его. Целитель сказал, что если в меня вселился злой дух, то теперь духу придется покинуть мое тело. Но ничего не произошло – лечение было впустую. Тогда ко мне привели медиума, который призвал себе на помощь духа и совершил поклонение ему. Дух принял и поклонение и подношение и остался доволен. Дух объявил медиуму: этот человек не одержим и ничем не болен. А потом устами медиума дух обратился ко мне и сказал: „Гадай, если ты желаешь стать божьим человеком, зачем ты жуешь столько бетеля? Разве ты не знаешь, что бетель усиливает похотливость?" Это была чистая правда, я любил жевать бетель. Но после слов духа перестал».
После нескольких месяцев жизни в Камарпукуре Рамакришна стал вести себя нормальней внешне. Чандра и Ра-мешвар вздохнули с облегчением и поздравили себя с его «излечением». На самом же деле говорить надо было о переходе Рамакришны на еще более высокий уровень реализации Бога, на котором он с большей уверенностью ощущал постоянное присутствие Кали. Теперь ему было просто незачем с такой страстью призывать ее.
Но от долгих часов медитации Рамакришна все равно не отказался и проводил большую часть времени на двух камар-пукурских площадках для кремации. Площадка, где сжигаются трупы, традиционно считается излюбленным местом Матери Кали, и уж в любом случае это место, даже в дневные часы избегаемое обыкновенными людьми, просто создано для медитаций как вечное напоминание о бренности жизни. Рамакришна захватывал с собой еду, чтобы сделать подношение местным духам и угостить часто забегавших туда шакалов. Если Рамакришна задерживался допоздна, Рамешвар, выкликая его имя, шел на поиски брата. Услыша, что его зовут, Рамакришна откликался:
– Иду, брат, иду. Только ты лучше не приближайся, а то духи могут навредить тебе.
В конце концов Чандра и Рамешвар пришли к заключению, что остается лишь одно: Рамакришну надо женить. Они рассудили, что, если он привыкнет к хорошей девушке и полюбит ее, у него пройдет эта одержимость видениями. А так придется думать о пропитании жены и детишек, и станет вовсе не до того…
Но принять решение оказалось легче, чем выполнить его. Чандра и Рамешвар были бедны, а семья жениха обязана нести часть свадебных расходов. Мало того, расходы будут нешуточными, поскольку нужна девушка на пороге половой зрелости. Живи Рамакришна жизнью обычного подрастающего индуса, он был бы давным-давно женат, его бы женили совсем еще юным на девочке лет девяти – десяти. Собственно, до самого недавнего времени то, что индусы называли свадьбой, было, по существу, помолвкой. Теперь жена Рамакришны уже вступила бы в период зрелости и стала помощницей в доме свекрови. Раз все получилось не так, то в этих обстоятельствах, по мнению Чандры, требовалась девушка постарше, пусть даже это обойдется и дороже, чтобы брак мог быть осуществлен как можно скорее.
Хотя Рамакришне никто ничего не говорил, он достаточно быстро догадался о планах матери и брата. К их изумлению, он не стал противиться, даже казалось, что мысль о женитьбе забавляет и радует его. Во всяком случае, он с детским удовольствием обсуждал детали свадебной церемонии.
Однако невесту все не удавалось найти. Отцы немногих девушек на выданье требовали денег, которых у Чандры с Рамешваром не было. В конце концов, когда они уже отчаялись найти невесту, Рамакришна – будто полагая, что достаточно поиграл с ними, – вошел в экстатическое состояние и объявил семье:
– Вам надо обратиться к Раму Мукхопадхяйе из деревни Джайрамбати. Судьба соломинкой пометила мою невесту.
Это выражение – соломинкой пометила – связано со старинным деревенским обычаем. Если крестьянин выращивал особенно привлекательный плод, который по созревании собирался поднести Богу, он обвязывал его соломинкой, чтобы случайно плод не сорвали и не отнесли на продажу.
Когда Чандра с Рамешваром стали наводить справки насчет Джайрамбати, то узнали, что у некоего Рама Мукхо-падхяйи есть единственная дочь. Звали ее Сарадамани, и было ей всего пять лет. Чандру привел в уныние возраст девочки, но что еще оставалось? К тому же выбор Рамакришны вполне мог оказаться подсказанным свыше, учитывая, каким образом он нашел себе невесту. Итак, сговорились о свадьбе и заплатили деньги – триста рупий. В мае 1859 года жених, которому исполнился двадцать один год, в сопровождении Рамешвара отправился в Джайрамбати, где и был совершен брачный обряд.
Тревоги Чандры несколько поутихли, хотя она попала в тягостное для себя положение. Дело в том, что, желая сократить расходы на свадьбу, украшения, которые полагается дарить невесте, Чандра взяла на время у своих старинных друзей, женщин из семьи Дхармадаса Лахи, того самого Дхармадаса, богатого землевладельца, который когда-то оплатил расходы по совершению обряда анна-прасанна для младенца Гададхара. Как бы там ни было, но украшения надо было вернуть. Чандре духу не хватало отнять их у маленькой Сарады, которой очень понравилось играть с этими вещицами. Рамакришна сам снял с Сарады украшения, когда малышка спала, и так ловко, что не разбудил ее. Украшения сразу отослали в дом Дхармадаса. Проснувшись, Сарада потребовала свои блестящие игрушки. Чандра взяла ее на руки и стала утешать, обещая, что Рамакришна со временем купит ей новые, еще лучше этих. Ребенок быстро успокоился, но дядя Сарады был оскорблен произошедшим и немедленно забрал Сараду в Джайрамбати. Чандра чувствовала себя униженной, а Рамакришна только посмеялся и сказал:
