— Безусловно, сенатор!
Армбрастер повернулся к центру стола.
— Не нахожу в таком желании ничего предосудительного, господин председатель.
— Да будет так! — глядя на Тривейна, резко ударил молотком по столу Джиллет. — Давайте оформим все документально.
Итак, свершилось. Сенаторы один за другим подписывались под своими обязательствами, столь же искренними и щедрыми, как только что сделанное заявление.
Тривейн сидел, откинувшись назад в своем кресле, вслушиваясь в красивые слова, не содержавшие в себе никакого смысла. Да, ему удалось претворить в жизнь задуманное. Он сумел навязать этим людям свою волю. Он не придавал большого значения всем этим восторженным речам. Главное — он победил.
Уэбстер обещал дать ему копию договора, а сделать так, чтобы кое-какая информация о нем просочилась в прессу, будет нетрудно...
* * *
Джиллет сверху вниз, со своего трона, расположенного в святая святых, смотрел на Тривейна. Голос его оставался ровным, а глаза, увеличенные двойными линзами очков, смотрели холодно и даже враждебно.
— Не желает ли кандидат сказать что-нибудь в заключение?
Эндрю взглянул на него тоже.
— Да, сэр, желаю.
— Хотелось бы надеяться, что вы будете кратки, господин заместитель министра, — сказал Джиллет. — Мы должны решить этот вопрос, как просил президент, а время позднее...
— Я буду краток, господин председатель. — Тривейн, глядя на сидящих за столом сенаторов, выбрал какой-то листок из лежавших перед ним бумаг. — Прежде чем вы примете то или иное решение, господа, я хотел бы познакомить вас с результатами моих предварительных исследований. — Голос его был совершенно бесстрастен. — Эти результаты послужат для меня той отправной точкой, с которой я хотел бы начать работу в подкомитете, если, конечно, буду утвержден. Поскольку слушания носят закрытый характер, я уверен в том, что мои слова не выйдут за пределы этого зала... Благодаря любезности аппарата генерального инспектора последние несколько недель я имел возможность изучить оборонные контракты с такими компаниями и корпорациями, как «Локхид», «Ай-Ти-Ти корпорейшн», «Дженерал моторс», «Линг-Темпко», «Литтон» и «Дженис индастриз» и пришел к выводу, что лишь три из них заключены с ведома федерального правительства. Все остальные — результаты должностных преступлений. Должен сказать вам, что основная вина падает на одну из компаний, которая и начала всю эту преступную деятельность. Понимая всю серьезность обвинения, я не стану называть компанию, не выяснив всех обстоятельств дела. Таково мое заявление, господин председатель!
Все молчали. Каждый буквально впился глазами в Тривейна, но никто не говорил и не двинулся с места.
Сенатор Джиллет ударил молотком по столу.
— Вы утверждены, господин заместитель министра, — спокойно сказал он. — Благодарю вас...
Глава 9
Расплатившись с водителем, Тривейн вышел из такси. Было тепло, дул теплый вечерний ветерок. Сентябрь в Вашингтоне... Тривейн взглянул на часы: половина десятого. Хотелось есть. Филис обещала заказать ужин в номер. Она, конечно, устала от магазинов, ужин в номере — как раз то, что ей нужно. Тихий, спокойный ужин под охраной двоих сотрудников безопасности в коридоре, как это требовалось по правилам Белого дома. Этот чертов коридор...
Тривейн подошел к крутящимся дверям, и тут навстречу ему поспешил шофер, стоявший у входа.
— Мистер Тривейн?
— Да.
— Не будете ли вы столь любезны, сэр? — Шофер указал на черный «Форд ЛТД», явно принадлежавший какому-то правительственному чиновнику. Тривейн подошел к машине и увидел на заднем сиденье сенатора Джиллета: съехавшие на кончик носа очки, хмурый взгляд.
— Не могли бы вы уделить мне несколько минут, мистер Тривейн? — спросил Джиллет, опустив стекло. — Лоренс покатает нас вокруг квартала.
— Конечно, сенатор. — Тривейн сел в машину.
— Большинство считает весну в Вашингтоне лучшим временем года, — заговорил Джиллет, когда машина поехала вниз по улице. — А мне по душе осень... Видимо, из духа противоречия...
— Вовсе нет, сенатор! — усмехнулся Тривейн. — Впрочем, может, дух противоречия присущ и мне. Сентябрь — октябрь лучшие месяцы, особенно в Новой Англии...
— Черт, осень нравится многим, всем вашим поэтам... Из-за ее красок, я думаю...
— Возможно, — согласно кивнул Тривейн и выжидательно посмотрел на старого политика.
— Надеюсь, вы не подумали, что я пригласил вас прокатиться со мной только затем, чтобы сообщить вам о моей любви к осени в Новой Англии?
— Я так не думаю.
— Нет, нет, конечно, не за этим... Итак, вас утвердили. Рады?
— Естественно...
— Понимаю вас, — глядя в окно, совершенно безразличным тоном произнес Джиллет. — Чертовы туристы, — поморщился он, — скоро из-за них невозможно будет проехать по улицам!
Джиллет повернулся к Тривейну.
— За долгие годы, проведенные в Вашингтоне, я еще не видел, чтобы кто-нибудь применял такую тактику — немыслимо самоуверенную, — какую вы, мистер заместитель министра, столь успешно продемонстрировали! Что и говорить, вы, вероятно, намного тоньше, нежели, скажем, ныне покойный и не особенно почитаемый мною Надутый Джо, я имею в виду Маккарти... И тем не менее вы достойны порицания!
— Не согласен с вами...
— Да? Хотите сказать, что это не было тактикой, а был естественный ход, продиктованный вашими убеждениями? В таком случае это еще опасней! И если бы я поверил в это до конца, то снова созвал бы слушания и сделал все, чтобы переиграть ваше назначение!
— Вы и сегодня можете поделиться своими мыслями и чувствами с остальными...
— Что? Если бы я сделал это, вас утвердили бы еще быстрее! Но хочу вам напомнить, господин заместитель министра, что вы все-таки имеете дело не со стариком Тэлли. О нет! Я, знаете ли, пошел за вами! Более того, дал возможность каждому заявить о своем участии в вашем крестовом походе. Только особого смысла я в этом не вижу. Нет, сэр! Здесь нет никакой альтернативы, и вы это знаете!
— Но какая-то все же может появиться? Я имею в виду, добиться отмены моего назначения?
— Да, потому что за последние восемнадцать часов я изучил вашу жизнь, молодой человек, буквально по неделям. Разделил ее, разобрал все ее ингредиенты, а затем сложил вместе снова. А когда закончил, то увидел, что ваше имя следовало бы занести в список генерального прокурора...
Пришла очередь Тривейна смотреть в окно. Да, президент был прав: в этом городе возможно все. Все происходит так просто: обвинения появляются на странице номер один, отвергаются на тридцатой странице, перед вами извиняются на странице сорок восьмой — сандвичи среди дешевой рекламы...
Таков был этот город, таковы были порядки. Но ему этот город не нужен, меньше всего он собирался жить по его законам. Сейчас самое время сказать об этом.
— Почему же вы не спешите к генеральному прокурору, господин председатель? — Это не был вопрос.
— Потому что я звонил Фрэнку Болдвину, молодой человек. Вам следовало бы вести себя менее самоуверенно... Ведь вы же на самом деле совсем другой, сэр.
— И что вам сказал Болдвин? — Тривейн нахмурился, услыхав это имя.
— Только то, что вас спровоцировали, а сами вы не способны на дурной поступок. Он добавил еще, что знает о том, как вы провели те десять дурацких лет, и не может ошибиться...
— Понятно... А что вы сами думаете по этому поводу? — Тривейн достал из кармана сигарету.
— К тому, что говорит Фрэнк Болдвин, я отношусь как к Священному писанию... Но сейчас мне хотелось бы узнать от вас, что случилось?
— Ничего... Ничего не случилось.
— Вы повели себя так, что каждый из сенаторов почувствовал себя виноватым, и в то же время вы не дали никому возможности покаяться в своих грехах... Да, да, именно это вы и сделали! Вы превратили слушания в посмешище, и мне это не нравится, сэр.
— А что, всегда полагается добавлять обращение «сэр», когда вы вот так проповедуете?
— Есть много способов употребления слова «сэр», господин заместитель министра.
— Уверен, что тут вы мастер, господин председатель.
— Так как же? Значит, Болдвин прав, утверждая, что вас спровоцировали? Но кто?
Тривейн тщательно загасил сигарету на краю пепельницы и посмотрел на этого старого человека.
— Предположим, действительно была провокация, сенатор... Что бы вы предприняли в таком случае?
— Ну, сначала я бы выяснил, провокация это или случайность. Если первое, — а это легко установить, — я вызвал бы виновных к себе и заставил убраться из Вашингтона... Подкомитет должен стоять выше всяческих мерзостей!
— Вы говорите об этом как о деле решенном!
— Так оно и есть. Время работать, и я приму самые строгие меры для того, чтобы пресечь любое вмешательство или попытки оказывать влияние на подкомитет!
— Я полагал, что именно этого мы и добились сегодня вечером...
