– Да, я понимаю, но… признаться, и не предполагала о существовании такого «ресурса»
– Неделю назад один вечерник – токарь классный, но электриком, конечно, ему не быть, говорит на перемене:
– Александр Николаевич, у Вас есть огород?
– Ну, есть, – говорю, – у родителей.
– Так вот, я бы лучше Вам огород вскопал, чем курсовой делать.
– Потом приволок мне шикарную рыжую лису – он еще и охотник. И предложил мне в подарок, – Александр захохотал, вспоминая. – Естественно, я отказался, потому что эти реверансы уже из другой оперы.
Елена на мгновенье задумалась, а потом рассмеялась:
– А знаешь продолжение с лисой? Невестка Хамыкина – бывшая Убейконь, тоже технологию преподает, пару дней назад появилась в этой роскошной лисе!
– Да ну?! Да, эти ребята ничем не побрезгуют!
Жизнь текла мирно и достаточно интересно. Познавались миры друг в друге, «притирались» характеры, изменялись или исчезали старые – нарождались новые привычки. Время любить. Время созидать. Время разбрасывать камни.
В августе, когда земля щедро одаряет усердного труженика, каким всю жизнь был Клинцов старший, он оставил этот мир. Умер так, как жил: тихо и не постыдно. Как могучее дерево, вдруг засохшее в четыре месяца. Его голубые глаза пред смертью стали синими, как высокое небо над его далекой казацкой станицей. За все это время сын ни разу не нашел времени посидеть у кровати больного отца.
Много заводских рабочих пришло проводить его, и каждый почитал за честь подставить свое плечо к последнему пристанищу товарища…
Человек, в силу обстоятельств, привыкший к медленному умиранию близкого от болезни и принявший неизбежность смерти, не столько печалится, сколько внутренне радуется окончанию его страданий и возможной перспективе «царства небесного». И если это не так, то это или ложь, или неспособность осознать и пережить момент безысходности. Так и у Александра, к его удивлению, в душе наступила тихая, светлая радость. Он вспомнил сверх меры напряженную трудовую жизнь отца и ощутил торжество освобождения его души.
Страдания от проявлений собственного эгоизма и нелюбви придут к нему позднее, как болезненные воспоминания: там сказал, там не заметил, там нагрубил… И уже не обнять, не пожать, не попросить прощения, не обрадовать, не поделиться…
Преподавателям, как и всем советским людям, власти выдавали земельные участки, которые, в зависимости от климата, использовались осчастливленным народом под картофель, бахчу, или что другое. Июньским утром, теплым и прозрачным, Мисюра с Александром, закинув на плечи мотыги, шли к месту сбора, для отъезда в поле. Впереди них, одетая в коротенькое желтое платьице, с авоськой, в которой болталась двухлитровая банка воды, шла Леночка. Вожделенно глядя на ее голые стройные ноги Мисюра вспомнил:
– В деревне спрашиваю знакомого деда: «У тебя что, две жены?», а он говорит: «Сестер держу!»
– К чему это ты? – не понял Клинцов.
– Да так, вспомнилось. Слушай, а можно мы с Тамарой после картошки к вам на помывку заглянем? У вас же у одних на всей улице горячая вода. Электробойлер. Это наши власти ублажали австрийцев, которые до тебя жили в этой квартире. Ну, а чтоб у австрияков не возникало дурацких вопросов о несчастном народе, поставили бойлеры у всех жильцов. Не знал, что ли? Я у них переводчиком работал. Прекрасное было времечко!
– Ну, конечно, приходите. К какому времени ждать? К пяти – устроит?
– Вполне.
Поле, на котором предстояло работать, широко раскинулось вдоль обмелевшего ручья. Когда-то здесь ютилась деревенька, и ее развалины еще не заросли окончательно чертополохом и крапивой. Зато земля, годами старательно ухоженная крестьянами, была щедра и обильна. Всходов картофеля не было видно, они сплошь заросли плотным ровным ковром лебеды. Высоко в ясном голубом небе заливался жаворонок, а от земли тянулись прозрачные мощные потоки. Был ли это воздух или эманации всего живого? «Птички Богу славу поют», – вспомнилось Александру. Он растворялся в родной природе, наполнялся ее силой и красотой. Упав в высокую траву и разметав руки, он слился с этой песней жаворонка, с его крохотным трепещущим тельцем, наполнился солнцем, звуками, запахами, теплом земли.
И всюду звук, и всюду свет!
И всем мирам – одно начало!
И ничего в природе нет,
Чтобы любовью не дышало!
– Саш, давай уже начнем! Еще столько работы, да еще дома уборка предстоит, – нарушила блаженное состояние Александра недовольная Елена.
Клинцов сел, окинул взглядом соседний участок, на котором трудились Мисюра со своей женой Тамарой, и, вздохнув, возвращаясь к прозе жизни, поднялся.
Работал он настолько споро и умело, что на его фоне неловкие движения Елены выглядели унылыми и смешными. Проходивший мимо Мисира не обошелся без замечания:
– Нет, Лене никогда не угнаться за Сашей! Впрочем, дураков работа любит!
Вечером ровно к пяти подошли Мисюры с бельишком и бутылкой водки, завернутой в банные полотенца. Пока женщины готовили закуску, Мисюра возлежал в ванной и наслаждался осознанием собственной важности. Он вспоминал Леночкино тело и ее старания, и ему было приятно, что обе женщины знакомы ему до интимных подробностей, и каждая видит в нем стройного красавца, одаренного Богом всевозможными талантами.
– Тамара, иди спину потри! – капризно закричал он, совсем разнежась.
Застолье протекало под музыку Вивальди, веселое и шумное. Как бывает в молодые годы, спиртного не хватило.
– В ближайшем продуктовом у меня нет знакомых, – грустно признался Клинцов.
– Ничего, я схожу, – снисходительно обронил Мисюра, – мне не нужны знакомые.
– Александр Васильевич покоряет всех продавщиц своим обаянием, – заискивающим тоном сказала Лена, улыбаясь.
Как и ожидалось, вскоре Мисюра вернулся с бутылкой водки, и веселье продолжилось. Уже не ставились в проигрывателе диски с классикой. И все больше звучали то цыгане, то музыка тридцатых годов, а то Тухманов. Мисюра острил и приятным баритоном читал стихи Рождественского и Евтушенко. «Баллада о любви» незабвенного Роберта, где автор болезненно переживает слухи об измене жены, прозвучала как-то особенно впечатляюще:
«… Нам очень скоро сорок. Очень сорок!
Зайди в свой дом. Я двери отворил!»
– Александр Васильевич прямо упивается своим бархатным баритоном! – улыбаясь, виляла хвостом Леночка, с любовью глядя на вошедшего в раж красавца.
Клинцов чувствовал себя счастливым. Тема измены была не его темой, а сорок лет казались такими далекими, и путь к ним таким длинным…
С наступлением летних каникул, еще до смерти отца, Елена уехала в свой родной город к матери. Клинцов, огорченный необходимостью остаться дома, ворча и придираясь, остался помогать матери ухаживать за отцом.
Как-то вечером к нему на огонек зашел Мисюра, с которым он за прошедший год успел близко подружиться. Критичность ума, эмоциональность, и даже некоторая неврастеничность натур, приправленная развитой эрудицией, делала приятными их встречи.
– Слышу в открытую форточку – Вивальди на полную катушку. Как не зайти!
– Проходи, Александр, – радушно встретил Клинцов.
– А где Лена?
– К матери укатила. А у меня вот отец умирает. Остался…
– А что с ним?
– Рак горла, – вздохнул Александр.
– Жаль старика, – обыденно и вскользь обронил Мисюра, стараясь быстрее закончить тему.
– Да какой он старик, – не поддержал хозяин, – сильный, крепкий мужик был. Всего-то шестьдесят пять!
– Ну-у! – нетерпеливо пожал плечами Мисюра. – Мы предполагаем, а Бог, как известно… – и ловко вытащив откуда-то изнутри бутылку водки, поставил ее на стол. – Нет желания, по пять капель?
– Да можно, только у меня с закусью…
– Ерунда! Давай тару! Да, слышал похоронка из Афгана на Костю Звягинцева пришла? У тебя учился. Электрик. Мать еще у него в продуктовом работает. Симпатичная такая, крепкая баба.
– Да, да, да! Костя. Ну как же, конечно, помню. Он один у матери. Без отца… Ах, как жаль! Веселый такой парняга был! И все наших гребут! С Урала, Сибири. В подлодки, на границы, горячие точки.
– Что ж ты думаешь, из столиц, что ли, будут брать? Там они все крученые: то папа в министерстве, то барыги, то наркота, то образован – палец в рот не клади! Эти на амбразуру кидаться не станут!
– Да, наши ребята отличаются от других. Последнюю рубаху отдадут – не столичное гнилье! Давай помянем Костю.
Мало-помалу перешли на другие темы. Водка уже заканчивалась, и сарказм Мисюры приобретал все более желчные оттенки.
– Вчера наш «прокуратор» подписал Палыча в завучи. Он же технарь. Тем более металлург, и в слове из трех букв четыре ошибки делает. А с бабами… вероятно, все прЫнцессу ищет, – с некоторой завистью произнес красавец. – Елена была для него одной из многих… – Мисюра деланно поперхнулся, вопросительно взглянув на Клинцова, но, не заметив возмущения, а лишь грустный внимательный взгляд, продолжал на полном скаку. – Надеюсь, ты знаешь об их былых отношениях?
