— Не пори чушь, — отозвался Чудакулли. — Начать с того, что ракушками весь пляж завален, их здесь миллионы.
— ДА, аркканцлер, но если приглядеться, то можно заметить: они все РАЗНЫЕ. То же самое и с деревьями. Ведь каждого дерева, каждого куста мы нашли только по одному экземпляру! Пальм много, однако на каждой растет свой вид бананов. И сигаретное дерево тоже было одно.
— Зато тут много пчел, — возразил Чудакулли.
— Но рой один, — парировал Думминг.
— И миллионы жучков, — добавил декан.
— Вряд ли среди них найдется хоть пара похожих.
— Согласен, наблюдение весьма интересное, — протянул Чудакулли, — и все же мне не совсем понятно…
— Единственное число — это своего рода тупик, — пояснил Думминг. — Тупик размножения, тупик эволюции!
— Верно, но мы ведь говорим о ДЕРЕВЬЯХ, Тупс.
— Им тоже нужно, чтобы были мужские и женские особи.
— В самом деле?
— Безусловно, аркканцлер. Иногда в качестве таковых выступают различные части одного и того же растения.
— Что? Ты уверен?
— Абсолютно уверен, аркканцлер. Мой дядя был заядлым садоводом, он размножал деревья, он с ними…
— Потише, юноша, потише! Тебя может услышать госпожа Герпес.
Думминг ошеломленно уставился на него.
— Ну и что? Если уж на то пошло… вероятно, когда-то был и господин Герпес?
Лицо Чудакулли одеревенело. Потом аркканцлер, подбирая слова, зашевелил губами и наконец несколько неуверенно изрек:
— Возможно, ты и прав, но все это как-то… противно.
— Боюсь, от природы не уйти, аркканцлер.
— Раньше я любил вечерком прогуляться по лесу, Тупс. И ты хочешь сказать, что в это время деревья…
Думминг почувствовал, что его семейно-садоводческих знаний становится недостаточно, и тогда он призвал на помощь память, пытаясь вспомнить все, что знал о дяде, который большую часть жизни провел на садовой лестнице.
— Ну, еще, насколько мне известно, кисточки из верблюжьей шерсти тоже задействованы… — начал было он, но Чудакулли так на него посмотрел, что Думминг запнулся. — Так или иначе, аркканцлер, всякой твари должно быть по паре. Вот, допустим, кто курит сигареты? Куст надеется, что окурки окажутся разбросанными вокруг, — и кто, по его разумению, будет курить сигареты?
— Что?
Думминг вздохнул.
— Всякий плод, аркканцлер, должен соблазнять, это его назначение. Птица, соблазнившись вкусом и видом плода, съест его, после чего, гм-м, уронит где-нибудь семена. Именно таким образом распространяются растения. Но на этом острове нам встретились только птицы да несколько ящериц, так что каким образом…
— А-а, теперь я понял, куда ты клонишь, — протянул Чудакулли. — Какая-нибудь птичка, увидев сигаретный куст, решит: вот неплохое местечко для перекура! Но что за птица…
— Раз для перекура, значит, кура! — радостно воскликнул казначей.
— Рад, что ты по-прежнему с нами, казначей, — отозвался, не оборачиваясь, Чудакулли.
— Правильно, аркканцлер, птицы не курят. Следовательно, встает вопрос: зачем это надо кусту? Если бы на острове жили ЛЮДИ, что ж, тогда не исключено, что через некоторое время здесь могла бы появиться целая никотиновая роща с растущими там сигаретами… Точнее, — тут же поправился Думминг, поскольку всегда ратовал за точность формулировок, — с плодами, напоминающими сигареты. Люди раскидывали бы окурки по всеми острову, таким образом распространяя содержащиеся в фильтрах семена. Кстати, некоторые семена, чтобы прорасти, действительно нуждаются в тепле. Но раз людей тут нет, то и существование подобного куста лишается всякого смысла.
— А мы кто, как не люди? — обиделся декан. — И я очень даже не против выкурить после обеда сигаретку-другую. И ни от кого это не скрываю.
— Да, но при всем моем уважении, декан, мы здесь не дольше пары часов, и вряд ли известие о нашем появлении могло распространиться так быстро, — терпеливо произнес Думминг (и, как впоследствии выяснилось, ошибся на все сто процентов). — Кроме того, эволюция — процесс достаточно затяжной.
— Так ты утверждаешь, — задумчиво произнес Чудакулли, — что когда мы едим яблоки, то… — Он вдруг умолк. — Не хватало еще, чтобы и яблоки… — Аркканцлер шумно выдохнул. — Буду придерживаться рыбной диеты. По крайней мере, рыбы устраивают свои дела без меня. И на почтительном от меня расстоянии. И МОЕ мнение об эволюции тебе прекрасно известно, господин Тупс. Если эволюция происходит — а мне эта идея всегда казалась несколько сказочной, — то она ДОЛЖНА происходить быстро. Возьмем, к примеру, тех же леммингов.
— Леммингов?
— Их самых. Эти мелкие вредители имеют привычку бросаться вниз с обрывов. Но знакомы ли нам случаи, чтобы хоть один лемминг по пути превратился в птицу? А? Что скажешь?
— Разумеется, такие случаи неизве…
— То-то и оно, — победоносно заключил Чудакулли. — Какой прок пытаться изгибать когти, рулить хвостом? Нет, тут нужно раз и навсегда для себя решить, превращаешься ты в птицу или нет. И отрастить крылья.
— За две секунды? Пока летишь на камни?
— По-моему, очень подходящий момент.
— Но, аркканцлер, лемминги не умеют превращаться в птиц!
— А зря!
Из джунглей донесся приглушенный рев. Точнее, звук походил на рев некоего туманного горна.
— Кстати, вы ТОЧНО уверены, что на острове нет опасных животных? — поинтересовался декан.
— Мне попались несколько креветок, — нервно отозвался главный философ.
— Аркканцлер прав, остров слишком мал, — пробормотал Думминг. Концепция летающих леммингов по-прежнему занимала все его мысли. — Зверь, представляющий для нас угрозу, попросту не смог бы тут выжить. В конце концов, что он будет есть?
Теперь уже все слышали, как нечто огромное ломится сквозь деревья.
— Нас? — выразил общую мысль декан.
Существо вывалилось на розовый в закатном свете песок. Оно было огромным и состояло главным образом из головы — гигантская голова рептилии была почти таких же размеров, что и поддерживающее ее тело. Передвигалась тварь на двух длинных задних лапах, а еще у нее наличествовал хвост. И громадные острые зубищи, которые доминировали над всей остальной внешностью.
Неведомая зверюга шумно втянула носом воздух и снова заревела.
— Ага, — произнес Чудакулли. — Подозреваю, мы имеем дело с разгадкой тайны исчезнувшего географа. Отличная работа, главный философ.
— Пожалуй, я… — начал декан.
— Не шевелитесь! — прошипел Думминг. — Как правило, рептилии видят только то, что движется!
— Смею тебя заверить, при той скорости, которую я разовью, меня вообще никто не увидит…
— Стало быть, неподвижные предметы для них не существуют? — переспросил аркканцлер. — И нам надо просто подождать, пока эта тварь не врежется в дерево?
— Там, за столом! Госпожа Герпес! — ужаснулся главный философ.
В данный момент домоправительница элегантно, как и подобает истинной даме, намазывала мягкий сыр на бисквит.
— По-моему, она ничего не замечает!
Чудакулли закатал рукава.
— Думаю, господа, пара огненных шаров надолго успокоит нашего гостя.
— Но, аркканцлер, — вмешался Думминг, — это может быть уникальный, единственный в своем роде экземпляр…
— То же самое можно сказать и о госпоже Герпес.
— Но имеем ли мы право убивать невинное создание только за то, что оно…
— Безусловно, — отрезал Чудакулли. — Если бы создатель этой твари был озабочен ее выживаемостью, то перво-наперво снабдил бы свое творение огнеупорной шкурой. Это, Тупс, к вопросу об эволюции.
— Но, может, нам следует немного изучить это существо, прежде чем…
Огромная рептилия начала набирать скорость. Несмотря на свои размеры, двигалось существо на удивление проворно.
— Э-э… — нервно начал Думминг. Чудакулли вскинул руку.
Внезапно тварь остановилась как вкопанная, затем оторвалась от земли и, повисев немного в воздухе, схлопнулась, подобно воздушному шарику, на который наступила чья-то гигантская нога. Но буквально сразу рептилия вернула себе прежнюю форму, скрипя и разлепляясь, будто надувной зверь из тех, что, как правило, используют мнимые заклинатели. Если при этом на морде существа и проявились какие-то эмоции, то свидетельствовали они не столько о переносимых страданиях, сколько об изумлении.
Потом чудовище, объятое крошечными молниями, опять расплющилось, скаталось в цилиндр, претерпело череду необычных и, вероятно, весьма болезненных превращений, сжалось до шара размером с грейпфрут и наконец, испустив печальный звук (что-то вроде «прарп»), рухнуло на песок.
— А вот это было здорово, — похвалил Чудакулли. — И кто наш герой?
