Ему отчаянно хотелось доказать Вике, что он умеет читать. Он взял “Трех поросят" и стал читать вслух, с усилием одолевая длинные слова, словно разбирал шифровку.
Воспитательница приоткрыла дверь и, просунув в щель голову, напомнила, что наступил тихий час, так что Ваню пора вернуть в кровать.
— Я принесу его, — пообещал Алеша. Похоже, воспитательница ему доверяла. Он объяснил, что воспитатели заставляют подростков работать, то есть приглядывать за лежачими детьми и выполнять самую тяжелую работу.
Когда Алеша наклонился над Ваней, чтобы забрать его, Вика положила руку ему на плечо и попросила:
— Ты не можешь иногда выносить Ваню во двор? Ему было бы совсем неплохо подышать свежим воздухом.
— Это не разрешается.
— А дать ему возможность поползать? Ему ведь нужно двигаться.
— Нельзя.
— Ну, а разговаривать с ним ты можешь?
— Это я могу.
Взяв с Алеши обещание иногда разговаривать с малышом, Вика поцеловала Ваню в лоб и сказала, что скоро придет опять.
Направляясь к двери, она услышала тихий голос, почти шепот:
— Вика.
Ваня хотел ей что-то сказать, и Вика испугалась, как бы он не попросил ее забрать его с собой.
— Передай привет Андреевночке и Адели.
20 мая 1996 года, понедельникВика вернулась в бабушкину квартиру вечером, совершенно измученная поездкой и морально раздавленная увиденным. Ночью ей не спалось. Закрывая глаза, она видела ребенка в помещении, в котором нормальный человек не выдержит и одной минуты. На рассвете, поняв, что заснуть не удастся, она отправилась на церковную службу. Войдя в церковь, отдала несколько рублей и взяла длинную тонкую свечку из воска, зажгла ее и поставила на поднос с песком перед ликом Богоматери с Сыном.
— Это за Ваню, — прошептала она и стала молиться.
Вслушиваясь в знакомое пение хора, где несколько голосов то взмывали вверх над основной мелодией, то сливались с ней, Вика осознала, что совершила чудовищную ошибку. Она пыталась все делать сама. Какая самонадеянность! Надо кого-нибудь попросить о помощи.
После службы Вика посоветовалась со священником и с другими прихожанами. Елена, которую прежде она едва замечала, сказала, что в городе Дмитрове есть детский дом № 19, где содержат детей с церебральным параличом и дают им образование. Вика спросила, какие нужны документы, чтобы перевести туда Ваню. Надо обратиться к директору детского отделения интерната с просьбой выдать копию диагноза мальчика и отвезти ее в Дмитров, объяснила Елена.
На следующий день Вика опять позвонила начальнику, сказала, что все еще больна, и снова поехала в Филимонки. Сидя перед дверью в кабинет директора, она чувствовала слабость после бессонной ночи и жалела, что не позаботилась о завтраке. В другом конце приемной сидела секретарша и, шумно прихлебывая, пила чай. На Вике был ее обычный деловой костюм, а волосы она убрала назад, чтобы выглядеть старше своих двадцати четырех лет.
— Василий Иванович сейчас вас примет.
Секретарша потянула на себя дверь директорского кабинета, за которой оказалась еще одна, обитая черной кожей. Вика толкнула эту дверь и вошла в кабинет.
Директор сидел за столом. Вике он сесть не предложил и даже не поднял на нее головы от бумаг, лишь скользнул по лицу глазами. У него было мясистое лицо и дородное тело, втиснутое в серый костюм. Опустив взгляд, он снова углубился в бумаги и начал их подписывать, аккуратно ставя причудливый росчерк. Наконец взял трубку и прорявкал несколько указаний секретарше, сидевшей в соседней комнате.
— Ну, девушка, а вас каким ветром к нам занесло? Он говорил покровительственным тоном. Так и не дождавшись приглашения сесть, Вика тяжело вздохнула и сказала, что пришла поговорить об одном мальчике, который находится у них в детском отделении на пятом этаже.
При словах “детское отделение” директор воодушевился и начал рассказывать Вике, какого труда ему стоило его организовать. Детские интернаты переполнены. К нему обратились из министерства и попросили выделить помещение. Это было нелегко, ведь пришлось еще подбирать сотрудников, и все в спешном порядке. Но он справился.
Вика не знала, как реагировать на его речь, поэтому сказала то, что должна была сказать:
— Мальчика зовут Ваня. Ваня Пастухов. Он находится вместе с детьми, которые постоянно лежат в кроватях. Но это ужасная ошибка. Ему там не место. Он умный мальчик, он разговаривает, ему нужно дать образование и научить его ходить.
— Чепуха, — сказал директор. — У нас все дети с диагнозом. Иными словами, они неизлечимые олигофрены, поэтому нуждаются только в уходе. И мы даем им этот уход — мы кормим их, ухаживаем за ними, содержим их в чистоте, уж вы мне поверьте.
Он словно бил ее по голове своими словами. Тем не менее Вика собралась с силами и проговорила:
— Василий Иванович, я думаю, вы поймете, что комиссия допустила ошибку. А я приехала к вам за выпиской из Ваниной медицинской карты, чтобы перевести его в детский дом номер девятнадцать в Дмитрове, где он сможет получить образование.
Осознав, что так просто выпроводить Вику не удастся, директор потребовал у секретарши папку с документами Вани Пастухова. Пока они ждали, директор поведал Вике, что никогда не слышал о детском доме в Дмитрове и тем более никогда не переводил туда детей.
Пролистав документы Вани, он победно заявил:
— Смотрите. Вот диагноз, и поставлен он совсем недавно. Олигофрения в стадии имбецильности.
Практически неизлечим. А я что говорил? — Он принял важный вид. — На повседневном языке, милая девушка, это означает, что мальчик не способен к обучению.
Больше не ожидая приглашения, Вика выдвинула кресло и уселась в него. Она предприняла последнюю попытку пробиться к чувствам этого человека:
— Я знаю Ваню. Два года каждую неделю навещала его в доме ребенка. Он быстро учится. Знает много песен и детских стихов.
— Выходит, вы понимаете больше наших специалистов?
На этом Вика не остановилась:
— Ему нельзя постоянно находиться в кровати. Ему нужно двигаться. Он должен жить.
Мужчина в сером костюме явно был раздражен. Отодвинувшись от стола, он сказал:
— Пожалуй, я сам посмотрю мальчишку, а там видно будет, соглашусь я с вашим диагнозом или не соглашусь.
Вернулся он буквально через несколько минут, сел за стол и взял ручку, понемногу обретая прежнее спокойствие:
— Я напишу все, что нужно, директору детского дома номер девятнадцать.
— Благодарю вас, Василий Иванович. Большое спасибо.
Он начал писать.
— Вы ведь измените ему диагноз, чтобы он мог посещать школу? Его не возьмут, если вы напишете, что он имбецил.
Директор перестал писать и с ненавистью уставился на Вику:
— С какой стати я стану менять диагноз? Я только что видел его, и он не только имбецил, но еще неряшлив, неопрятен и ни в коей степени не способен присмотреть за собой. У него сопли текут из носа, и он не приучен к горшку.
Вике ничего не оставалось, как опустить голову и помолиться за директора, чтобы тот прозрел и увидел перед собой живых людей, чтобы перестал относиться к детям, отданным под его опеку, как к бездушным существам. Вдруг перо перестало скрипеть, и Вика услышала:
— Конечно, если бы мы с вами жили в таких условиях, то один бог знает, в кого бы мы превратились.
Вика с изумлением посмотрела на директора, не веря своим ушам. Она вглядывалась в него, не понимая, что могло так кардинально изменить его отношение к Ване Пастухову. Неужели она в самом деле слышала эти слова? Еще много лет Вика ломала голову над тем, было это на самом деле или ей померещилось. Тем временем директор как ни в чем не бывало продолжил писать.
Потом он опять остановился, очевидно, в его голове возникла какая-то новая мысль:
— Кстати, а кто вы такая? Родственница?
Вике пришлось быстро шевелить мозгами. Может быть, стоит назваться Ваниной тетей?
— Я его крестная мать, — сказала она.
