– Мы с Реутом очень дружили и сильно шалили, молодые были, куда силы девать? Он ловкий, быстрый, а умный какой! В жизни таких не встречал... Нет, виноват, еще одного такого встречал – Алексея Петровича Ермолова! Но тот – вождь, а это – товарищ.
Вот однажды, еще в прошлую войну было дело, гнались мы за разбойным отрядом персов, достигли развилки дорог и стали думать, по какой идти дальше. Там недалеко скала стояла, вернее даже столб, с него можно было бы многое углядеть, да только как на вершину взобраться? Человеку крылья не даны. Но это мы так думали, а у Реута мысли другие, тот, ежели надо, и птицей мог полететь. Так вот, велел он развести костер, наполнил горячим дымом бурдюк, а к нему крепкую нитку привязал. Бурдюк, понятно, вверх полетел, выше столба, чуть ли не за облака, но Иосиф не дал ему воли – выстрелил из ружья и уронил на землю. Поняли?
Антонина и Павел пожали в недоумении плечами.
– Вот и мы ничего не поняли, блажит, подумали, наш дорогой товарищ. А он к нитке канат привязал и с ее помощью через столб канат перекинул. Потом одним концом каната обвязался сам, а нам велел за другой конец тянуть. Так на вершине столба скоро и оказался. Оттуда углядел, куда разбойники скрылись, и сообщил нам. Мы, понятно, времени терять не стали, помчались вдогон, скоро настигли, и тут уж от нас никто не ушел.
– А как же батюшка? – обеспокоилась Антонина.
– Ему-то что? Птица не тронет, зверь не доберется. По первости, правда, голодно было, но он к этому быстро привык...
Павлу тотчас припомнились прежние розыгрыши, которыми тешилась петербургская молодежь, и он серьезно подхватил:
– Я слышал, что Реуты вообще очень выносливы...
– Ай, молодец, – проронил Мадатов и, увидев, что у девушки задрожали губы, ласково сказал: – Успокойся, Тоня-джан, мы его потом сняли, накормили, бузой напоили, он еще и спасибо сказал.
Она растерянно переводила глаза на насмешников, наконец поняла, что ее разыгрывают, и вспыхнула досадливым румянцем. Мадатов тронул ее руку и повинился:
– Прости озорника, красное слово не ложь, правду только святые говорят, а нам до них далеко.
Павлу очень понравилось, что генерал определил его в свою компанию грешников, он решил воспользоваться случаем и попросил Мадатова определить его в дело.
– Ай, молодой, ай, горячий! – воскликнул тот. – Я в твои годы такой же был – спичка, все боялся, что дел не хватит. Не бойся, у нас их невпроворот, убежать не дадут, только оглянешься, они тебя хвать и за собой потянут. Вот, гляди, не успеем сей кубок осушить, как новое дело привалит. Что, не откажешься?
– Как можно, ваше превосходительство? На все готов...
– А-а, ну, бывай...
И только начали закусывать, как явился адъютант с сообщением о прибытии казацкого урядника с важным сообщением. Это был Корнеич. Весь покрытый пылью от долгой скачки и едва стоя на ногах от усталости, он начал было докладывать, но Мадатов остановил его и протянул кубок:
– Выпей, дорогой товарищ, с устатку, – и пояснил гостям: – Сто лет его знаю, он хоть и стар, но с лихости не пропал, все такой же живой. Чем на сей раз удивишь? Кого словил?
Корнеич взял кубок пятерней, только мизинец оттопырил – знаю, мол, как с генералами обходиться, и, влив в себя содержимое, пояснил:
– Мурзу до вашего сходительства приволок.
– Как же ты его взял?
– Обнаковенно. На них, как на глухарей, охотиться надо. Как начнут свой намаз вершить, ничего вокруг не видят...
– Так ты, безбожник, во время молитвы нападаешь?
– Упаси господи! Разве мы нехристи какие? Пущай себе молятся на здоровье, мы в это время только ближе подобрались. Ну а как намаз кончился, тут мы их и схватили – помолились, пора и честь знать.
– Ну и узнал что-нибудь от этого мурзы?
– А как же? Мы, не выпотрошив, дичь на стол не подаем. Говорит, что в тридцати верстах отсюда стоит лагерем персидский царевич Александр. Его сопровождает Зураб-хан с двухтысячной конницей. А задача у него такая: провести царевича за Алазань, чтобы поднять лезгин и произвести возмущение в Кахетии. Я так думаю, что царевича этого нужно нам остановить, пока беды не наделал...
– Правильно думаешь! – воскликнул Мадатов. – Вот тебе еще кубок за службу и правильную думу. Приляг на часок, покуда мы свое войско не соберем, а потом поедешь дорогу показывать.
После недолгих сборов отряд из пяти рот гренадер с шестью орудиями и конной грузинской милицией под командованием Мадатова двинулся по дороге на речку Гассан-Су. По пути к ним присоединился батальон ширванцев с двумя пушками. На рассвете стали переправляться через речку Таус и услышали сигналы тревоги. Как ни спешили, вражеский лагерь нашли покинутым: персы его спешно оставили и заняли позиции на вершине горы. Мадатов приказал грузинской коннице скакать наперерез неприятелю, а во фронт выставил всю орудийную наличность для стрельбы прямой наводкой. Видя движение пехоты и обходившую конницу, ощутив разящий орудийный огонь, персы бросились бежать в совершенном беспорядке. У них после ночного отдыха это получилось так быстро, что наши никак не смогли угнаться. Самым стремительным оказался сам царевич Александр, у него кони были чистокровные, резвые. Они так понесли, что остановить их удалось только на персидской земле. Остальное же войско рассеялось по окрестностям. Преследовать их не было никакой возможности.
Дав короткий отдых своему отряду, Мадатов вернулся в лагерь. Здесь его ожидал курьер от Ермолова, предупреждавшего, что царевич Александр идет в Кахетию. «Уже не идет, ваше высокопревосходительство», – составил Мадатов ответную реляцию и стал думать о том, как ее доставить. Много времени это не заняло, поскольку явился генеральский адъютант с известием о прибытии спешного гонца от генерал-адъютанта Меншикова. Мадатов не выказал даже удивления.
– Вот видишь, – сказал он Болдину, – царский посол пожаловал. И кто, казалось бы, ждал его в наших диких краях? Возьмешь мое донесение генералу Ермолову и пристанешь к посольским, они тоже в Тифлис идут. И девицу с собой прихвати, от греха подальше...
Антонина вспыхнула, а Мадатов дружески тронул ее за руку и сказал:
– Пожалей, Антоша-джан, дядю Валю. Мне однажды поручил Ермолов доставить юную дочь кадия в целости и сохранности, так я три ночи не спал, сторожа ее от своих адъютантов. Это ж такие бестии. Мне спокойнее, если вы оба будете под защитой царского посла. Я ему подмогу вышлю и о вас напишу. Ну, дети мои, с Богом...
В тот же вечер три сотни из отряда Мадатова отправились на выручку российского посла к Джелал-оглынскому лагерю, а с ним были поручик Болдин и девица Антонина.
Александр Сергеевич Меншиков, правнук знаменитого сподвижника Петра I, унаследовал от него независимость поведения и острый ум. С императором он был в приятельских отношениях и за свою долголетнюю службу проявил себя на многих поприщах. В нынешнем, 1826 году ему пришлось надеть мундир дипломата.
