Но потом он снова рядом, танцует вместе со мной.
Почему он пошел за мной? Почему не выпускает из поля своего зрения?
— Пожалуйста, Венди, возвращайся в дом, — он говорит это так вежливо, так мягко, с такой улыбкой, играющей по краям его губ, что я соглашаюсь и позволяю ему вести меня обратно наверх, через скалы. От океана поднимается прохладный ветерок, следуя за нами к дому Джеса и заставляя меня дрожать. Интересно, как долго мы танцевали на пляже и сколько времени провели вместе.
Стоп, я ведь и раньше была с Джесом на пляже.
— Что ты имел в виду, когда сказал, что я выглядела по-другому?
— О чем ты говоришь, милая?
— На пляже. Ты говорил о жителях Кенсингтона и соглашался со мной.
Зубы Джеса такие белые, когда он улыбается — я уверена, что он отпугивает акул.
— Я имел в виду, что ты выглядела красивой, Венди.
Я смеюсь. Какое забавное слово.
— Краа-сиии-ваая! — кричу я, каждый слог заставляет меня смеяться сильнее.
Я в кровати. Это самая мягкая кровать во всем мире, она даже мягче, чем кровать в доме на Брэнтвэй. Я снова начинаю смеяться: я действительно помогала грабить дом? Простыни в этой кровати из хлопка, но они шелковистые, как атлас, и подушки такие пушистые под моей головой. В комнате темно, но мои глаза широко открыты.
Внезапно у меня появилась жажда, такая, какой еще не было никогда в жизни. Я открываю рот, чтобы попросить воды, но в горле слишком пересохло, и я не могу сказать ни слова. Но потом я поворачиваюсь; большой стакан воды стоит на полу возле кровати, ожидая меня.
Сажусь рядом со стаканом — он все еще здесь. Пополнив мой стакан, предлагая мне кофе и чай, печенье и фруктовое мороженое. О Боже, сейчас мороженое такое вкусное. Откуда он это знает?
Ну, конечно, он знает. Он точно знает, что нужно человеку после пыли. Что напоминает мне, почему, в первую очередь, я приехала к нему.
Почему, в первую очередь, я взяла этот наркотик. Открываю рот, чтобы задать вопрос, но вместо того, чтобы говорить, я кашляю. Он протягивает мне еще один стакан воды, такой холодной, такой вкусной, что я удивляюсь: почему я, в первую очередь, трачу время впустую, вместо того, чтобы пить ничего, кроме воды.
Я сижу. Я стою. Я кричу, вопрос за вопросом, и клянусь, что могу видеть, как мои слова поражают Джеса, словно пули, скользящие по его телу, как чернила.
Я роняю пустой бокал на пол и падаю на кровать. Его рука тянется ко мне, убирая волосы с лица. Я воркую, как ребенок. Его прикосновения такие приятные. Он роняет руку и скатывается на пол, пятясь от кровати, оставляя расстояние между нами. Но он остается там, где я могу его видеть, исчезая лишь для того, чтобы принести мне воды, мороженного на палочке со вкусом апельсина или тарелку, заваленную крекерами и печеньем.
Почему он до сих пор со мной? Почему заботится?
21 глава
Я проснулась на земле.
Я не должна быть здесь. Я должна проводить это лето дома, с родителями, покупая полотенца и подушки, чтобы взять с собой в Стэнфорд осенью. Я должна быть на пляже с Фионой, намазываться толстым слоем солнцезащитного крема, пока она брызгается маслом для загара, наблюдать с расстояния пока она и Дэкс брызгаются друг с другом в волнах.
— Все это неправильно, — говорю я вслух, и мое горло как будто горит. Я глотаю и съеживаюсь от кислого вкуса во рту.
Кто-то хватает меня. Я поворачиваюсь в сторону шума, ожидая увидеть Джеса, но вместо него я вижу лицо Фионы и слышу, как голос Фионы произносит:
— Боже мой, Венди, что с тобой случилось?
Даже если она стоит прямо рядом со мной, это звучит так, как будто она в милях от меня. Она повторяет свой вопрос, на этот раз громче. Она в пижаме, ее глаза по-прежнему мутные от сна. Я, должно быть, разбудила ее. Аромат эвкалипта подсказывает мне, о том, где я нахожусь. Я сижу на крыльце Фионы; мои пальцы по-прежнему нажимают на ее дверной звонок. Я роняю руку на колени. Меня колотит. Как я сюда попала?
Закрываю глаза, готовая вспомнить все, что произошло со мной за последние несколько дней. Помню поцелуй Пита на скале. Я думала, что никогда себя не чувствовала так хорошо, как во время этого поцелуя — я не о чем не думала. Но мгновенно я вспоминаю вечеринку Джеса. Даже поцелуй Пита не чувствовался таким хорошим, как падение вниз, когда я была под пылью.
Я пошла на вечеринку, чтобы найти ответы о моих братьев. Я даже не помню, спрашивала ли Джеса о них? Не знаю. Интересно, что с ними случилось: что, если они просто забыли вернуться домой, после того как приняли наркотики, что, если забыли о том, что я с родителями ждали, пока они вернутся в наш стеклянный дом?
Я помню спуск вниз на пляж, волны, разбивающиеся в идеальном ритме: одна против другой — рай для серфера. Помню еще чью-то тень рядом со мной. Помню обращение Пита и обнаружение Джеса.
Я позволяю Фионе поднять меня с земли и отвести в ее дом. Мой автомобиль припаркован на подъездной дорожке рядом с нами, но я не понимаю, как могла приехать сюда в таком состоянии.
Я, наверное, никогда не перестану плакать. Иногда это переходит в удушающие, губительные рыдания, а иногда это безмолвные слезы, текущие по моему лицу и наполняющие горло вкусом соленой воды. Я плачу до тех пор, пока не думаю, что почти не осталось никакой воды во мне для слез, и тогда плачу еще сильней.
Мама Фионы стоит на пороге. На ней халат.
— Венди? — спрашивает она, как если она не уверена, что это правда я. — Что ты здесь делаешь? — она смотрит на меня и Фиону, десяток вопросов только и ждут, чтобы быть заданными.
Но, прежде чем она задаст хотя бы один, я спрашиваю:
— Сколько времени?
— Шесть часов утра, — ответила она.
— Точно?
Она едва взглянула на часы позади нее.
— Шесть — ноль семь, — говорит она.
На самом деле, я на секунду перестаю плакать. Это такое хорошее чувство, знать точно, сколько сейчас время. Фиона шепчет, что мне следует идти к ней в комнату. Даже в своем ужасном состоянии, я точно знаю, как дойти от парадной двери к комнате Фионы; помню бесчисленные годы ночевки, как сильно Фиона ненавидит, когда просыпаются рано утром.
Я лезу в ее кровать, ее розовые простыни знакомы мне как собственные. Я морщу нос, потому что я не узнаю того запаха здесь. Что-то новое, смешанное с шампунем Фионы и причудливым моющим средством, которым пользуется ее домработница.
Это Дэкс, начинаю понимать я. Запах Дэкса повсюду.
Я устраиваюсь поудобнее и забираюсь глубже под покрывало, позволяя себе впитать ее запах и Дэкса тоже, оставляя запахи Кенсингтона, пляжа, Пита и Джеса.
— Венди, — говорит Фиона медленно, — я звоню твоим родителям.
— Нет, — удается мне выдавить между рыданиями.— Подожди.
Я действительно не знаю, почему так плачу. Я никогда не была большой скандалисткой. Может эти слезы просто химическая реакция, погружение в мой нейротрансмиттер (прим. пер.— химический передатчик импульсов между нервными клетками) от этого наркотика. Он все еще проходит свой путь через мою систему как змей.
— Я солгала тебе, — говорю я осторожно, стараясь сохранить свой голос ровным.— Я не была все это время в гостинице, тоскуя.
Фиона, кажется, разочаровалась во мне.
— Где ты была? — спрашивает она осторожно.
— Я искала братьев, — говорю я, и тогда меня прорывает.
Я рассказываю ей все: про пляж Кенсингтон, про волны, которые льются с точностью часового механизма, и про песок такой мягкий как мука. Я рассказываю ей о Джесе и о том, как уснула, о братьях, которых выгнали и которые остались для серфинга у Ведьминого дерева, о скалах и кафеле в доме, который никогда не пачкался. Я даже рассказываю ей о вечеринке и наркотиках настолько мощных, что они вызвали легкое кровотечение и удовольствие от боли. Я рассказываю все.
Все, кроме Пита. Я не решаюсь оставлять его, не совсем так. Но, когда я рассказываю историю, я просто не упоминаю о нем. Может быть, я все еще сбита с толку, потому что влюбилась в него, когда мне только нужны были ответы.
Пока я говорю, Фиона держит меня за руку, а иногда останавливается, чтобы обнять меня. Она кивает, и ее глаза расширяются, когда нужно, в них даже появляются слезы, когда я говорю, что мои братья подсели на наркотики.
В конце я говорю:
— Я знаю, это звучит безумно. Знаю, что должна выглядеть сумасшедшей.
Фиона дружественно качает головой.
— Нет, — говорит она. — Все это имеет смысл.
Я так благодарна за ее понимание, что снова начинаю плакать, и Фиона притягивает меня в свои объятия.
— Тебе нужно немножко отдохнуть, — говорит она успокаивающе. — Приляг. Поспи.
— Мне нужно немного отдохнуть, — эхом повторяю я, вспоминая, что вытворяла всю ночь. Фиона укрывает меня одеялом, как маленького ребенка, и осторожно закрывает за собой дверь.
