— Этих денег тебе вполне хватит, чтобы добраться до Москвы, и на первый месяц жизни, — сказал он, вручая все Дмитрию. — Смотри, не потеряй авиабилеты. Сейчас их достать непросто.
— А вы когда обратно? Может, полетим вместе? — больше из вежливости спросил Голенко. Он вовсе не спешил в Москву — ему хотелось погулять, во всю отпраздновать свое освобождение.
— Нет, я сегодня же вечерним рейсом возвращаюсь домой, — ответил Виктор. — Тебе делать нечего, а меня ждут дела!
— Как жа-аль! — фальшиво вздохнул Голенко. — А я-то надеялся, что мы вместе отпразднуем мое освобождение. Но все равно, мой первый тост будет за вас с Петей. Если бы не вы, видел бы я и сейчас небо в клеточку!
* * *
Поздним вечером того же дня, когда могучий авиалайнер уносил Виктора Казакова в столицу, за сдвинутыми столиками в кафе «Якорь», где праздновал с друзьями освобождение Голенко, царило буйное веселье. Выпивки и закуски было вволю, и шампанское лилось рекой. А виновник торжества все заказывал новое, щедро расплачиваясь сотенными купюрами, прямо из пачки, полученной им от Казакова. Оркестр только закончил играть заказанное им томное танго, а он уже достал очередную хрустящую бумажку и поманил пальцем руководителя — неопрятного толстяка с волосами, завязанными на затылке хвостиком.
— А сыграй-ка нам «Мурку» и эту… — Дмитрий попытался вспомнить название песни, но не смог, — «…кондуктор, нажми на тормоза!» Ведь сможешь?
— Мы все сможем! — ответил толстяк, выразительно глядя на купюру, которую тот держал в руке. — Только отстегивай!
«Стольник» тотчас перекочевал в его карман, и оркестр с жаром исполнил известный блатной шлягер, а когда солист вывел страдающим голосом:
Не жди меня мама, хорошего сына,Твой сын не такой, как был вчера…
Голенко расчувствовался и по его щекам потекли пьяные слезы. Он вскочил, передал певцу еще сотню и, вернувшись на место, бросил друзьям:
— Вот уж точно! Все матери хотят сделать из нас людей, а мы… — он махнул рукой, — ведем себя… как… как последние сволочи!
— Да брось ты каяться, корешь! Давай бухнем! — чокнулся с ним стаканом коренастый увалень с бычьей шеей. — Мало ли, что мамашам хочется…
Когда Голенко окончательно захмелел, его нагло обобрала сидевшая рядом и жавшаяся к нему пышногрудая красотка. На глазах у всех обнимая и целуя взасос, она ловко выудила столько денег, что в результате ему еле хватило рассчитаться. Видя, что делать больше нечего, все стали расходиться. Бросила Дмитрия, заснувшего за столом, и пышногрудая, которую увел с собой кто-то из его собутыльников. Лишь приземистый малый, собравшись уходить, растолкав Дмитрия, посочувствовал:
— Вот суки! Как гулять на халяву — они тебе кореша, а как все вылакали — ты им уже не нужен. Вставай! Ты что, ночевать здесь собрался?
Дмитрий с трудом разлепил веки, но немного протрезвел и заплетающимся языком спросил:
— А что… пора… уже… уходить?
— Давно пора — все уже разошлись. Одни мы остались, — ответил коренастый и дружески предложил: — Давай провожу! Еще свалишься по дороге.
— Не-е, пешком… не пойду! — пьяно замотал головой Дмитрий. — Вызови такси!
Он полез в карман, но вытащил только одну бумажку — все, что осталось от толстой пачки, выданной ему Казаковым. Сразу отрезвев, стал шарить по карманам, но кроме мелочи там ничего не нашел.
— Да, за стольник нас отсюда ночью никто не повезет, — резонно рассудил коренастый и, бросив взгляд на растерянного «кореша», проявил великодушие:
— Ладно, добавлю уж из своих.
Он легко подхватил большого и грузного Дмитрия под руки и потащил к выходу. А когда вышли на улицу, от ночного холода Голенко совсем протрезвел и уверенно потребовал:
— Бери тачку и вези меня к Зойке!
— Это к твоей бывшей марухе, что на суде выступала?
— Ну да! У нее есть бабки, и она с водилой за нас рассчитается.
* * *
Как обычно «приняв» перед сном, Зоя крепко спала, когда в дверь забарабанила соседка.
— Вставай, шалава! Тебе там звонят среди ночи! Иди, посмотри — кто пришел!
Она разбудила ребенка, и Лена громко заплакала. «Кого это леший принес так поздно? — с трудом соображая со сна, подумала Зоя и пришла в ярость: — Если Митька посмел припереться — я его спущу с лестницы!» Чертыхаясь, она набросила халат, сунула ноги в тапочки и заковыляла по длинному коридору к входной двери. Посмотрела в глазок — и впрямь он.
— Тебе чего надо? Отправляйся откуда пришел, — не отпирая двери, крикнула она бывшему сожителю. — Здесь тебе делать больше нечего!
За дорогу Голенко пришел в себя и уже хорошо соображал. А пустой карман заставлял действовать изобретательно. Предполагая, что именно так встретит его Зоя, Дмитрий придумал как ее обмануть.
— Не злись, открой на минутку! — попросил он ее ласковым голосом. — Я через час улетаю и меня внизу такси ждет. Как знать, может, мы больше не свидимся!
— А мне на это начхать! Проваливай! — истерично выкрикнула она. — Ни к чему мне эти нежные прощания!
— Ну что ж, не хочешь прощаться — и не надо, — Голенко изобразил тихую грусть. — Но ты все же открой! Мне надо передать то, что поручил Казаков.
Он конечно нагло врал, но Зоя попалась на эту удочку и, отперев замки, впустила его в квартиру. Если б она знала, что за этим последует! Ни слова больше не говоря, почти бегом, бывший сожитель прошел в ее комнату и, когда она его догнала, запер дверь на ключ. Времени было мало — его ожидала машина — и Дмитрий, сбросив маску, грубо потребовал:
— А ну, быстро отстегни мне пятьсот зеленых — из тех, что за меня получила! Тогда уйду, и ты отделаешься неприятным воспоминанием.
От такого вероломства и наглости Зоя онемела, а выйдя из шока дала отпор.
— Как это за тебя? За себя, за то, что тебя выгородила! Это с тебя причитается! — яростно выкрикивала она, готовая выцарапать глаза бывшему любовнику. — Давно знаю, что ты — подлец, но чтобы такой!
Но Голенко были не впервой ее истерики, и он знал, как добиться своего. От его затрещины Зоя отлетела в угол и упала на кровать. А негодяй, приподняв, снова отвесил такую оплеуху, что бедная женщина замолкла и лишь тихо всхлипывала. Решив, что взял верх, Дмитрий хладнокровно предупредил:
— Если не дашь, что прошу — получишь еще! Смотри, не оставь дочь сиротой, — он криво усмехнулся. — Я улечу и исчезну!
Зоя знала, что он на это способен, но все же попыталась защитить кровное.
— А что толку? Все равно ничего не получишь! — отчаянно врала она. — Баксы я сразу отвезла к матери. Здесь же у меня не разживешься. Если б было, все бы отдала — лишь бы тебя больше не видеть!