Однако, именно массовое выселение из гор на плоскость нарушило начинавшееся слагаться в горах резкое экономическое и политическое преобладание одних родов над другими и перестроило все взаимоотношения людей в Ингушии. Взамен скотоводства развилось земледелие; на ингушей стали давить более сильные соседи: кабардинцы и потом русские. Накопление богатств стало совершаться иными путями. Тут впервые борьба за землю на плоскости и давление соседей заставили отдельные роды и разрозненные племена ингушей сплотиться и почувствовать свое единство. Только теперь стало возможным объединение их в один народ, и, можно сказать, на наших глазах родились ингуши, как единый народ, как единая национальность. Название господствующих родов, «галгай», было перенесено на всю народность, и эти новые отношения ингуш сейчас же изложил в виде следующего предания.
«Галгай Хамхи был дружен с одним богатым феппинцем (из племени феппий, живущего ближе к Дарьяльскому ущелью), который посватался за сестру Хамхи, калеку от рожденья. Два года тянулись переговоры, так как галгай не хотели родниться с низшим, подвластным им племенем феппинцев. Наконец, старший в роде галгаев, Эги, согласился на брак, назначив большой „калым“. Калека-жена родила от феппинца двух мальчиков. Они понравились своему дяде Хамхи и тот взял их себе на воспитание. Одного он сделал пастухом, а другого оставил в своем доме. Однажды Хамхи заметил, что его воспитанник-мальчик сидит печален. Хамхи призвал свою любимую жену и спросил: „Что с мальчиком?“ „Не знаю“, отвечала она: „я спрашивала его, но не добилась ответа“. „Иди сейчас же к нему и узнай, что случилось, или я убью тебя!“ приказал Хамхи. Тогда мальчик рассказал женщине следующее: „Лалоевы убили брата моего отца и за его смерть хотят платить лишь 6 коров, как за феппинца“… Хамхи, узнав в чем дело, порадовался: „Настоящий выйдет из него человек. Я не ошибся, взяв его на воспитание“. Он собрал войско и объявил Лалоеву: „Плати за убийство 12 коров или будем биться“. Лалоев долго отказывался, говоря, что ведь убитый — не галгай, за которого следует платить 12 коров, а феппий, за которого издавна платилось только 6 коров. Наконец, под страхом нападения Лалоев должен был заплатить 12 коров, и произошло примирение. С тех-то пор, говорят ингуши, и стали галгаи и феппинцы называться одинаково „галгаями“, т.-е. ингушами».
Если вы сейчас спросите ингуша, есть ли у них князья или дворяне и холопы или крепостные, как еще недавно было у соседей-осетин и, особенно, у кабардинцев, то вы, наверно, получите гордый ответ: «Нет, ингуши все равны между собой, все свободны от рожденья». И в этом утверждении есть доля правды. В ближайшем прошлом с переселением на плоскость приостановился начавшийся в горах рост власти и богатства одних ингушских «фамилий» за счет других. Из старых «благородных» родов не успели еще развиться настоящие князья и царьки. А на плоскости, в новых условиях ведения хозяйства, сначала все «фамилии», — и прежних благородных и прежних рабов, — как бы подравнялись, а затем стало медленно совершаться новое накопление богатств в руках отдельных семейств, но уже иными путями. Произошло это исчезновение прежних зарождавшихся феодальных отношений у ингушей еще до укрепления русской власти на Северном Кавказе, и, конечно, ингуш постарается рассказать вам и это в виде предания. Такова легенда об Ивизды Газде.
«Испокон века жили ингуши в Галгайском ущелье. Поперек ущелья была сделана каменная стена, и стояла их стража у единственного входа. Без разрешения часовых никто не мог ни выйти, ни войти. Начальником у входа был некий Пхягал Беарий. Стража и вся страна находились под управлением „отца“ (т.-е. старшины, — старшего в роде) „Трех селений“, „отца“ Беркимхоевых, „отца“ Евлоевых и Ферта-Шоулы, устанавливавших законы. Однажды пришла им в голову мысль: „Сколько ни живет на свете людей — у всех есть свои князья. Не лучше ли и нам поставить над собой князя?“ И каждый из четверых в сердце своем мечтал сделаться князем. Тогда собрали они всех галгаев. Три дня и три ночи продолжалось их совещание на лугах Соу. В те же времена жил один ингуш, по имени Ивизды Газд, который известен был своей мудростью и богатством. Он не был воинственным человеком и славился гостеприимством. „Чаша Газда“, из которой он угощал своих гостей, вошла даже в пословицу у ингушей: она была так велика, что три человека с трудом поднимали ее. Этот Газд один не явился на всенародное собрание, и за ним, как за именитым человеком, послали галгай вестника. Но Газд наотрез отказался явиться и сидел дома два дня, пока шло совещание. На третий день он узнал, что собравшиеся готовятся метать жребий, кому быть князем на Ингушии, и готовят всего четыре жребия: для „отца“ Трех Селений, для „отца“ Беркимхоевых, для Евлоевых и для Ферта-Шоулы, Тогда Ивизды Газд стал собираться в дорогу. На себя надел он шелковый халат, оседлал лучшего коня, взял отделанную золотом шашку. Свою роскошную шелковую одежду опоясал он грязным вьючным ремнем, которым увязывается груз на спине осла. В таком виде явился он на собрание, где сошлась вся страна галгаев. После того, как он приветствовал собравшихся, пожелав им здоровья, его вывели на середину круга и стали спрашивать: „Скажи, почему не являлся ты эти три дня на собрание? Ведь, мы несколько раз посылали за тобой!“ „А что мог бы я сделать, если бы и пришел?“ отвечал Газд. „Почему ты на коне, почему надел шелковые одежды, почему привесил к поясу отделанную золотом шашку и почему опоясался грязным ослиным ремнем?“ „Не идет разве мне этот грязный ремень?“ спросил Газд. „Как может итти ослиный ремень к шелковой одежде?“ отвечали собравшиеся. „Клянусь моим отцом“, воскликнул Газд: „как ослиный ремень — к шелковым одеждам, так князь и раб не идет к ингушам!“ Тогда все собравшиеся единодушно постановили: „Пусть вырастет негодное потомство у того, кто отныне предложит поставить над нами князя“. И разошлись собравшиеся со словами: „У кого есть рабы, пусть сейчас же отпустит их на волю“. С тех пор и получили свободу Барахоевы, рабы Тергимхоевых, и потомки Гадаборша, рабы Беркимхоевых».
Если мы посмотрим на положение теперешней плоскостной Ингушии, то увидим в основном ту же картину постоянной борьбы между родами-«фамилиями»; только случаи открытых нападений здесь и под давлением государственной власти, и в интересах соседей-односельчан понемногу исчезают, и самая борьба оказалась, как теперь выражаются, «загнанной в подполье». Вместо присяги в полуязыческом храме или на кладбище, теперешний ингуш-мусульманин клянется на коране. Вместо ответственности за убийство десяти поколений, теперь подвергаются мести лишь три-четыре, а разработанный до тонкости перечень выкупов за кровь стал как-будто короче и проще, и коровы давно уже переведены на деньги. В остальном все осталось по-прежнему, и кровная месть до самого последнего времени смущала покой не одной тысячи ингушских граждан.
ГЛАВА IV
КРОВНАЯ МЕСТЬ В ТЕПЕРЕШНЕЙ ИНГУШИИ
(Кровная месть и начатки феодализма, кровная месть и разложение рода, ее экономическое и политическое значение; комиссия по примирению кровников 1920 года, обряд примирения, «воровские аддаты», кровная месть и международное право).
Мы видели в третьей главе, как в горах некоторые ингушские роды, которые назывались «галгаями», начали захватывать власть над другими родами. Они собирали с подчиненных дань скотом или частью урожая, селили рабов и пленников на своей земле, заставляли их помогать себе в нападениях на врагов и строили военные башни, чтобы еще больше укрепить свою власть. Подчиненные им роды могли тоже иметь своих подчиненных и рабов.
Рабами становились взятые во время нападений на соседние племена пленники, найденыши или безродные беглецы; назывались они по-ингушски «лэй» от осетинского слова «лаг» — человек. Отсюда по старой памяти и делят теперешние ингуши все свои «фамилии» на 4–5 сортов. К самому последнему сорту относятся потомки «рабов рабов», т.-е. рабов, принадлежащих тем «фамилиям», которые, в свою очередь, были подчинены другим.
Богатые и сильные роды, конечно, стремились еще более усилиться, подчинить себе как можно больше других «фамилий». И обычай кровной мести они приспособили в это время к своим интересам. Главные роды пользовались кровной местью, чтобы сильнее укрепить свою власть над ответчиками. В это время и установились строгие правила, по которым можно устраивать нападения на дом убийцы. Установились и все те выкупы, которые убийца и его родственники выплачивали роду убитого и тем покупали себе жизнь и безопасность. Выплачивались эти суммы частью сразу, частью ежегодно. В конце концов, такие выплаты могли превратиться в постоянное подчинение виновного рода, который платил как бы дань своим мстителям.
В таких условиях роду мстителей, если он был достаточно силен, даже невыгодно было приводить в исполнение свою месть, т.-е. по-настоящему убивать убийцу. Пользуясь своим правом обиженного и угрожая войной, ему выгоднее было получить как можно больше пользы с обидчиков. Поэтому в старые времена в горах нападение на дом убийцы делалось не столько для того, чтобы его действительно убить, сколько для получения с него возможно большей платы за кровь. Мстители легко соглашались на то, чтобы убийца за ежегодную плату покупал себе право безопасно ходить по своему двору или работать на своем участке.
