Но увеличение суммы «платы за кровь» не могло заменить ингушу тех выгод, которые прежде приобретала в горах его «фамилия». В новых условиях жизни он сохранил еще прежние «феодальные» вкусы. По старой памяти он больше всего ценит вооруженную борьбу за свои интересы и считает постыдным продавать это право за деньги.
Тяжелые условия жизни, в которые поставила ингушский народ русская власть только еще больше обострили эти вкусы. В своей массе ингуши не имели возможности торговлей или развитием земледелия улучшить свое положение. И рядовой ингуш научился ненавидеть наряду с русской властью и те способы, какими торговец, ростовщик или кулак наживает свое состояние.
Единственным «честным», по его мнению, средством борьбы за лучшую жизнь была давнишняя, унаследованная им еще из гор привычка пускать в ход оружие. А тяжелые условия жизни могли только ожесточить ингуша. Напряженная жизненная борьба сделала его до крайности подозрительным, вспыльчивым и обидчивым.
Поэтому ингуш с особенной охотой пускает в дело свое крайнее средство борьбы всякий раз, как чувствует свои интересы нарушенными, как только ему кажется, что, наконец-то, он поймал врага, настоящего виновника всех своих бед. Кого же и считать таким врагом, как не убийцу одного из близких родственников! На него и готов обрушить всякий ингуш весь свой гнев, всю свою обиду, накопленную за все невзгоды его жизни в бедной и тесной Ингушии, где население задыхалось от безземелья, налогов и бесправия, где от тесноты постоянно и больно сталкивались интересы ее жителей.
Теперь нам становятся понятными те сложные причины, которые привели к особенному расцвету кровной мести в плоскостной Ингушии. Старые обычаи, смягчавшие и упорядочивавшие кровную месть в горах, на плоскости под влиянием новых условий жизни разрушились. Тяжелые экономические условия обострили на плоскости борьбу за существование между отдельными ингушскими семьями. Поэтому и кровная месть сделалась здесь одной из форм этой борьбы, особенно ожесточенной в тот исторический момент, когда взамен распадающегося старого быта никакого нового устойчивого бытового порядка в Ингушии еще не создалось.
По нашим наблюдениям, как-раз представители наиболее отсталых (в новых условиях) родов принуждены чаще прибегать к этому способу борьбы за свое существование.
Именно обострением жизненной борьбы и объясняется тот факт, что в современной Ингушии получить согласие мстителей на примирение становится почти невозможным даже в случае неумышленного убийства. Поэтому вместо открытого и довольно безобидного нападения на дом, как было раньше в горах, месть принимает здесь характер постоянного выслеживания, неожиданных нападений, засад, перестрелок во время случайных встреч и пр. Самый круг мстителей также сокращается: он все чаще и чаще сводится к силам одной семьи убитого. Вследствие этого кровная вражда все более приобретает характер мести семьи семье и в ней в редких, правда, случаях начинают принимать участие далее женщины.
С другой стороны, ближайшие родственники убийцы, живущие отдельным хозяйством, уже не получают безусловного права откупиться уплатой «вошил» и, так как этот род выплаты исчезает, также подвергаются непримиримому мщению. Словом, месть становится постоянной фактической травлей, постоянным выслеживанием виновных, от которого последним приходиться отсиживаться буквально в четырех стенах родного дома.
Особенно тяжело положение кровника, если мститель живет с ними в одном ауле, где-нибудь по соседству. В этом случае он подвергается постоянной смертельной опасности даже в своем собственном дворе. Невидимые глаза врагов все время следят за ним, и стоит ему днем показаться из дому, как он тотчас же может попасть под обстрел своих мстителей. Конечно, никаких хозяйственных работ нести такой несчастный кровник не может. Он выбит из колеи трудовой жизни и часто, как добровольный узник, должен долгие годы сидеть в стенах своего жилища. Мне рассказывали про одного ингуша, сделавшегося кровником своего соседа по аулу. Дворцы их лежали рядом, и мстители держали двор врага под постоянным наблюдением. В продолжение пятнадцати лет несчастный должен был днем сидеть в четырех стенах. Лишь в темноте и то с величайшей осторожностью мог он выходить во двор. Ложась спать, он каждую ночь заваливал отверстие окна каменной плитой, укрепляя ее железной цепью, чтобы мстители не убили его выстрелом через окно.
Однако мстители не ограничиваются преследованием одного убийцы. Если долго не представляется случая убить его самого, мстители намечают себе другую жертву из ближайших его родственников: родных братьев, сыновей или дядьев, двоюродных братьев или племянников. И они подвергаются таким же нападениям и обстрелам из засады даже в том случае, если живут отдельным от убийцы хозяйством. Эти нападения служат знаком того, что мстители наметили этих родственников заместителями убийцы из-за невозможности отомстить ему самому. Поэтому и ближайшие родственники убийцы должны бросать свое хозяйство и прятаться в своих домах.
Таким образом, целые семьи оказываются как-бы на осадном положении и лишаются возможности вести трудовое хозяйство. Если считать, что средняя ингушская семья составляет шесть человек, то в каждом случае кровной мести со стороны ответчиков по крайней мере две семьи подвергаются кровному преследованию, т.-е., считая женщин и детей, двенадцать человек находятся или под хозяйственным бойкотом (женщины, дети и старики), или в осаде, в постоянной смертельной опасности (их кормильцы — взрослые мужчины).
Однако, кроме этих двенадцати человек по крайней мере, еще столько же их более дальних родственников подвергается бойкоту со стороны родственников убитого, т.-е. с ним не имеют никаких общих дел, не говорят и проч.
Помимо рода убийцы, в среде мстителей все принимающие участие в мести тоже оказываются оторванными от спокойных трудовых занятий. А число мстителей обычно даже больше числа ответчиков. Они должны тратить значительную часть своего времени на то, чтобы выслеживать и подстерегать врагов. Хозяйственный же и деловой бойкот, в котором со стороны мстителей принимает участие еще большее количество родственников, конечно, столь же стеснителен и невыгоден для них самих, как и для тех, против кого он направлен.
Можно считать, что в каждом случае кровной мести страдают хозяйственные интересы, круглым счетом, 50 человек ингушского населения.
Выбитые из колеи семьи и работники часто бывают вынуждены добывать средства к жизни воровством, грабежами и т. д. Так, случаи вражды, касающиеся на первый взгляд только враждующих фамилий, на самом деле глубоко затрагивают хозяйственные интересы всей Ингушии и даже соседних народов.
Случаи кровной мести щедро накапливались у ингушей в годы национального гнета. На смену немногим, заканчивавшимся примирением, возникало по нескольку новых убийств. И к 1919 году общее число случаев кровной мести по всей Ингушии достигло очень большой цифры — целых ста пятидесяти случаев! Из них около ста имело своей причиной убийство и потому отличалось особой непримиримостью. Можно считать, что к этому времени на каждые 10–15 человек ингушского населения приходился один, так или иначе замешанный в кровных делах.
Конечно, с первых же дней своего существования ингушская советская власть не могла пройти мимо этого явления, нарушавшего трудовую хозяйственную жизнь страны.
С пережитками родового быта этой власти пришлось столкнуться сейчас же после ее появления. Ингуш в горах не знал еще над собой никакой единой государственной власти. Там намечалось только господство нескольких наиболее влиятельных «фамилий», и установились некоторые общепринятые для всех ингушей обычаи. Однако, каждый род, в особенности после так называемого «освобождения рабов», еще считал себя вполне независимым и свободным, имеющим право ответить вооруженным отпором на всякое посягательство со стороны. Каждый род в горах, как теперешние так называемые «независимые» государства, считая, что он ведет свою самостоятельную, «иностранную политику», воевал, заключал мир и союзы с другими родами и привык подчиняться только обычаям, подкрепленным вооруженными силами. На плоскости, с исчезновением остатков феодализма и распадением рода на семьи, это право вести равноправную «внешнюю политику», «право» войны и мира, стало еще дробнее и стало все больше переходить даже к отдельной семье. Правда, необходимость общей борьбы за ингушскую землю приучила ингушей в некоторых исключительных случаях объединяться, забывать или на время откладывать свои родовые и междусемейные раздоры и вести общую войну с иноплеменными врагами. Так, во время борьбы с Деникиным ингуши объявили всенародную войну, которую их муллы благословили, как «газават» — «войну против неверных». На время этой войны были отложены все кровомщения, все личные или родовые обиды и столкновения внутри ингушского народа. В таких случаях общенародной опасности каждый ингуш привык беспрекословно подчиняться своему выборному командованию. Однако, когда он переходит на мирное положение, когда всему ингушскому народу не угрожает непосредственной опасности, все поведение и взгляды ингуша сразу меняются. В условиях мирного существования он видит во всяком другом ингуше, какую бы высокую должность он ни занимал, прежде всего совершенно равноправного себе представителя такой-то «фамилии». В ингуша глубоко внедрился взгляд, что другой такой же, как и он, ингуш не может насильственно навязать ему ничего, что стеснило бы его свободу или, тем более, причинило ему ущерб. В противном случае насильник должен понести кровную ответственность перед обиженным. Поэтому, если речь идет о каком-либо принуждении, уплате налога или выполнении обязательств, договориться об этом с ингушами иногда бывает гораздо легче русскому, чем ингушу, хотя бы и представителю власти. Ведь с русскими ингуши встретились только после выселения на плоскость, когда стали ослабевать среди них многие старые обычаи. Сами русские не имели никаких следов родового деления и кровной мести. Поэтому кровная месть у ингушей на русских не распространилась. Наоборот, со своими старыми соседями-горцами: осетинами, чеченцами и даже кабардинцами, ингуши считались родством, водили дружбу («куначество»), а при случае расплачивались кровной местью. Сказанное лучше всего пояснить примером.
